Ничего не чувствую

      Сакура не могла выбраться отсюда. Она вычислила, что в коридоре находятся трое патрульных, что смена караула происходит через каждые четыре часа. Она знала, что если потребуется, она вынесет эту дверь силой, она пробьет стену, она снимет этих патрульных, она сможет пробежать по коридору, возможно даже до самого выхода, но то, что она могла видеть в окно, ей было не миновать.       Камень, словно разворошенный муравейник, представлял собой одно сплошное движение, но в этом движении не было паники. Сакура всегда думала, что ужас может внушать только нечто хаотичное, непредвиденное, внезапная атака, рана, посреди кипящего поля боя, крики о помощи. И после каждой схватки она анализировала себя и знала, что в ней не было страха. Уверенность в том, что она сможет держать себя в руках, предавала ей сил перед каждым новым боем. Лишь сейчас Сакура поняла, что только в слабого ужас внушает беспорядочность, перед которой сильный собирает волю в кулак. А сильную волю точит безысходность. И сейчас ощущение этой безысходности удушающими парами переполняло комнату, в которой она оказалась узницей. Узницей своего бессилия перед неизбежным. Сакура никогда не вздрагивала, когда в битве рядом с ней разрывалась взрывная печать, но сейчас она вздрагивала каждый раз, когда за окном устанавливалась очередная заградительная балка. Камень превращался в крепость. Куноичи то не могла оторваться от этого чудовищного процесса, то не могла продолжать смотреть на него. Утром она наблюдала за установкой сложной печати на одном из складов. Девять шиноби устанавливали её несколько часов. Они сосредоточенно шептали содержимое свитков, потом кто-то держал дверь, а кто-то склонялся перед ней и пытался приложить к ней ладони. Несколько раз что-то шло не так и их отбрасывало взрывной волной. Двоих раненых оттащили в больничное крыло и на их место пришли новые. В этот момент Сакура отскочила от окна и села на пол рядом с дверью.       За время её пребывания в плену, в голове всё вдруг стало на свои места. Она вдруг поняла, в какой иллюзии она пребывала всё это время. Она думала, а знал ли Сасори обо всем этом, когда хотел обойти Камень стороной? Она ненавидела его за то, что он не сказал ей, очевидно не желая выдавать какой-то секрет, более значимый для него, нежели её жизнь. А ведь его жизнь она спасала несколько раз. Как он мог поступить с ней так? Как он мог промолчать? Он должен был сказать ей! Не из привязанности, но из какого-то чувства долга? Должно же в нем быть хоть что-то внутри, хоть что-то. Хоть какое-то проклятое чувство. Она так злилась, что не заметила, как до скрипа стискивает зубы. Она бросила своих близких просто не желая позволить этому человеку умереть.       — Человеку, — неожиданно произнесла она вслух. Она так давно молчала, что звук собственного голоса показался едва знакомым. — Нет, — возразила она самой себе, — это не человек, Сакура. Он никогда им не был.       Она поднялась с пола и принялась ходить взад-вперед по комнате. От воспоминаний о Сасори кровь закипала в венах. Ей казалось, что этой ярости могло бы хватить на то, чтобы пробить не только стену её темницы, но и все другие стены разделяющие их, сколько бы их не было.       На смену этим мыслям тут же приходили другие, ещё более болезненные. Сакура думала, а знают ли в Конохе о назревающей войне? Знают ли об этом в Суне? Вернее сказать, она не думала, она умоляла небо, чтобы знали. Она готова была выпрыгнуть из окна своей темницы, если бы могла иметь уверенность, что её душа полетит в Деревню Листа и предупредит их об этом кошмаре. Под эти мысли ярость внутри неё угасала, и ей на смену приходило осознание реальности, тогда Сакура снова подходила к окну. Когда она вернулась к беспомощному созерцанию военной подготовки, печать уже была установлена. Теперь все силы были брошены на установку защитных баррикад. Сакуру пронимал ужас при виде массивных плит и балок, сплошь испещренных символами и печатями. Она была уверена, что это не просто железо и камень. Сколько же лет, а возможно, десятков лет готовилось это событие? Кто это начал? Кто стоит за всем этим? Может быть, Пэйн и его организация? Этого нельзя исключать. Тогда Сасори точно знал, что здесь происходит. Подумав об этом, Сакура снова стиснула кулаки и сделала глубокий вдох. Она должна была что-то делать. Хоть что-нибудь. Сакура огляделась в поисках бумаги и карандаша. Она решила, что может хотя бы составить схему того, что видит в окно, если ей в какой-то момент удастся вырваться, это может оказаться полезным. Однако ни бумаги, ни карандаша, конечно, не оказалось. Тогда она принялась просто вглядываться в мельчайшие детали обстановки за окном, силясь запомнить их. Так она провела остаток дня.       Когда солнце опустилось за горизонт, дверь в палату резко распахнулась. В комнату шагнул Таку, а вслед за ним и целый отряд вооруженных шиноби.       — Чего-то ты не рассказала нам, принцесса, — сказал он, мрачно заглянув Сакуре в глаза. — Ты пожалеешь об этом.       Сакура поняла, что что-то произошло. И хотя она точно знала, что не имеет к этому никакого отношения, было ясно, что ей никто не поверит. А потому она не издала ни звука, ни пока её связывали, ни пока вели по коридорам, ни когда лестница из подвала больничного крыла привела их в целый потайной город, который, по всей видимости, связывал практически все здания Камня подземными ходами. И когда захлопнулась дверь темницы, и Сакура погрузилась в темноту, она была горда своим молчанием.

~***~

      Он смеялся в голос. Кровь ссохлась на руках приятно стягивающей кожу пленкой. Боже, как он давно не испытывал это чувство! Как они, эти безвольные, не представляющие никакой ценности патрульные, как они задыхались от страха, когда поняли, что им некуда бежать. Они были готовы служить ему, подчиняться, признавать его жестокое превосходство. Сасори не мог остановить приступ истерического хохота, адреналин зашкаливал, его сердце билось так уверенно и быстро, а ведь совсем недавно у него вовсе не было сердца. Он стоял на берегу огибающей Иву мелководной речки. И в спокойной воде отражалось его безумное лицо. Впервые за долгое время он узнавал себя, он снова обрел понимание цели. Он хотел власти над человеческой жизнью. Отражение Сасори улыбалось ему с поверхности воды кривой улыбкой. Дыхание почти восстановилось, но сердце униматься не желало, и он даже приложил ладонь к груди, чтобы ощутить этот торжественный стук.       — Я все верну, — прошептал Сасори, обращаясь к своему отражению. — Я снова буду побеждать целые деревни, страны!       Он сел на камни, чтобы смыть кровь с дрожащих рук. Река тонкими струйками окрашивалась в красный, а затем снова прояснялась. Сасори набрал в ладони ледяной воды и омыл ей свое обманчиво юное лицо. Он думал о том, что даже не знает, куда теперь идти. Он не мог и дальше искать Сакуру. Это было глупостью с самого начала. Сасори знал, что это не совсем так. Ведь он правда хотел её найти, правда хотел посмотреть, как она застынет, увидев его, в удивленном восхищении. Возможно, даже кинется ему на шею, и её тонкое тельце будет прижиматься к нему в порыве благодарности. Он хотел снова безобидно пугать её принудительным вальсом, он даже хотел научить её всем тонкостям медицины, о которых она наверняка не в курсе. Сасори перестал обманываться. Ему нравилась девчонка потому, что она видела в нем нечто человеческое. Потому что он чувствовал в ней силу отстаивать свою веру в добро, пусть все вокруг трубит о тщетности её стараний. Она в каком-то смысле была сильнее. Нет, конечно, не в своем мастерстве, он поддался ей в том роковом бою. Но поддался бы ещё сотню раз, и в этом была её сила. В ней было такое огромное желание жить, какого Сасори не испытать никогда. И в то же время она готова была отдать свою жизнь за другого. Она была так глупа в своей вере. Ему было жаль, что он не успел её спросить, каково это, жить не ради себя. Сасори хотел бы знать, какие жестокие методы применяют в Листе, что их шиноби готовы кидаться в бой друг за друга насмерть. И всё же он не мог идти за ней, потому что эта дрожь от убийства, это возбуждение от неравной борьбы, от охоты — они были также неподдельны и реальны, как его вновь ожившее сердце. Он был чудовищем. Ему нравился запах крови. Ему нравились страдания, крики о помощи. Увидь она его там, на поле, она бы попыталась его убить. Она бы увидела его по-настоящему. Как глупо.       Сасори вынырнул из своих мыслей и снова увидел себя в отражении: разбитого, бесцельного, опустошенного. И сквозь свое прозрачное лицо он видел песчаное дно реки. Песок. От нахлынувшего воспоминания у Сасори кольнуло где-то под ребрами. Вот он сидит на узкой и слишком мягкой кровати и смотрит в круглое окно своей маленькой комнатки. Повсюду один лишь песок. В этот день ничего особенного не произошло. Но он не отходил от окна, и отчего-то, именно это запомнилось ему так остро. Как медленно течет время, когда впереди ничего нет. Ему было отчетливо больно вспоминать себя невинным ребенком.       — Я заглушу это, — пообещал он себе, — новыми победами.

~***~

      Они разбили лагерь практически у самых границ деревни Камня. Отдых нужен был всем, однако Дейдара руководствовался своей личной усталостью. А чтобы отдых состоялся, он постарался сразу нейтрализовать Тоби целым рядом бессмысленных поручений, таких как: сбор хвороста, патруль площади их лагеря (который составлял от силы 5-10 квадратных метров и Дейдара с тем же успехом патрулировал все вышеуказанное пространство взглядом), а также особо важное и секретное дело: следить, чтобы Хидан не высвободился из веревок, которыми Дейдара на время отдыха, привязал альбиноса к дереву. Тоби отнесся ко всем своим задачам со всей серьезностью, поэтому подрывник просто сидел у костра и пытался собраться с мыслями.       Когда Дейдара увидел огромные защитные стены вокруг деревни Камня, он непроизвольно ахнул. Пока он был ребенком, Камень даже хлипким забором был огорожен не по всему периметру. Защитой служила непроходимая чаща и несколько патрульных отрядов. Сейчас же Камень походил на выросшую из земли отвесную скалу. И если до этого момента подрывник лишь догадывался, что Хидан его дурит, то теперь в этом не было никаких сомнений. Осталось только понять, каким непостижимым образом Хидану удается вести их по следам Сасори, если тот с ним не пересекался. Разбитый в лесу отряд, несомненно, был делом рук его напарника. Но с той же уверенностью Дейдара мог утверждать, что встреть Сасори Хидана, он порезал бы его на куски, а встреть Сасори Тен-Тен, он прошел бы мимо, какой ему с неё толк? «Если только она не успела чего-нибудь взболтнуть своим острым язычком», — мысленно уточнил Дейдара. И тут же для развлечения представил несколько вариантов развития событий. Его воображение нарисовало хмурого Сасори, напротив него Тен-Тен со скрещенными на груди руками. «Хотя на какой собственно груди?» — снова усмехнулся про себя Дейдара. Воображаемая Тен-Тен перебирала оскорбления, пытаясь придумать такое, после которого Сасори непременно порежет её на куски.       — Сноб! — воскликнула она. Мимо.       — Даже мой младший брат и тот выше ростом! — воображаемый Сасори стоял не двигаясь.       — Ты что, подводишь глаза? Решил, что лак для ногтей это недостаточно женственно? — Дейдара усмехнулся, и первая Тен-Тен разлетелась на куски, после чего его воображение снова бережно её склеило.       — Дейдара-семпай! — раздалось над самым его ухом, разрушая фантазию и возвращая подрывника к реальности.       — Ну что тебе, чёрт бы тебя побрал! — выругался Дейдара и посмотрел на Тоби в упор. Тот оторопело моргал одним виднеющимся сквозь маску глазом.       -Дейдара-семпай, я очень устал ходить вокруг лагеря, можно мне хоть немножко передохнуть?       Подрывник непроизвольно смягчился, он ведь сам поручил Тоби ходить кругами без всякой причины.       — Будет лучше, если ты поспишь, — сказал он, — нам предстоит долгая дорога после этого отдыха. Тоби улегся возле костра и в тот же момент уснул, очевидно, из непреодолимого желания быть готовым к долгой дороге. Однако на самом деле Дейдара не представлял, что им делать и куда дальше идти. Его невольно одолевали воспоминания, здесь, возле места, где он играл ребенком. И в то же время он не узнавал Камень и чувствовал, что внутри от деревни едва ли остались хоть размытые очертания его детства. Эти пугающие исполинские стены не сулили ничего хорошего. И зачем только Сасори понесло в деревню Камня? А он, очевидно, шел именно туда. Почему Хидан так стремится туда же? В то время как ему, Дейдаре, так хочется развернуться и уносить ноги подальше от этого места. Все вокруг будто было пропитано напряжением и тревогой. Он помнил лес вокруг Камня полным диких птиц и животных. Однако, пока они шли, он обратил внимание, им не встретилось ни единого живого существа. Возможно, Дейдара просто был слишком сосредоточен, чтобы не столкнуться с патрулем, а возможно… Тут его догадки и останавливались. Стены не могут отпугнуть ни птиц, ни кроликов, ни диких лисиц. Что-то жуткое должно быть за этими стенами, что-то настолько чуждое этому миру, что распугало птиц и животных, и заставило их покинуть этот лес. Так стоит ли им туда заходить? Заметил ли Сасори эти перемены?       Были и другие вопросы, за ответы на которые Дейдара бы дорого дал. Например, знает ли Сасори, что он выжил? И с ним ли сейчас Сакура? А если не с ним, то где тогда? Зачем его напарник уничтожил целый отряд, хотя он всегда предпочитает держаться в тени. Сасори, которого он знает, обошел бы Камень стороной, он терпеть не мог крупных военизированных поселений. Несмотря на то, что Дейдара грезил тем, что у него есть множество вариантов, из которых он может выбрать, вариант был только один. Он должен был как можно скорее догнать Сасори, и если тот направляется в Камень, значит и его дорога лежит туда же. В конце концов, это лишь догадки и предчувствия.

~***~

      Тен-Тен бежала, пока хватало сил, и когда она остановилась, она не могла бы даже предположить, в какой стороне находится логово Акацки. Зато с точностью могла утверждать, что если идти на северо-запад, она рано или поздно придет в деревню Листа. Конечно, будет это весьма нескоро. Но это не самая худшая перспектива, когда всего несколько часов назад ты находилась в плену у психопата, с косой за спиной. Тен-Тен остановилась перевести дух. Она отгоняла от себя мысли о том, что её миссия с треском провалилась, что соваться в эту историю было не лучшей идеей, что Дейдара сейчас сидит один в темноте или же давно мертв. Тен-Тен предпочитала думать, что попытка не пытка, что история ещё не закончилась, что с уходом Хидана из логова Акацки, рядом с Дейдарой стало минимум на одного психопата меньше. На самом деле она вовсе и не беспокоилась о подрывнике. Он был нукенином, членом Акацки, судя по всему бывшим, и всё-таки… Наверняка за его плечами не одна кровопролитная миссия, в которой он убивал невинных людей или даже шиноби листа… Или даже маленьких беспомощных котят.       «Господи, Тен-Тен, прекрати, не так уж он был хорош», — обратилась она к себе самой, — «Настоящий подлец. Ты же человек чести, ты не можешь иметь с ним никаких дел». Она остановилась и посмотрела назад в чащу. «Никаких», — настойчиво повторила она и медленно зашагала в сторону Конохи. Однако, через несколько минут снова обнаружила себя глядящей в обратную сторону. Ноги не слушались. Она замерзла, не знала, сколько еще сможет протянуть в лесной чаще без оружия, но идти дальше было невыносимо. В груди то и дело все сжималось, и куноичи больше не могла обманываться, что это обострившееся чувство голода. Поэтому Тен-Тен решила пойти с собой на сделку. «Ладно», — сказала она вслух, вкладывая в свои слова столько уверенности, сколько могла. — «Он был настолько хорош. Он был настолько хорош, что непременно выберется оттуда, слышишь? Он обязательно выберется».

~***~

      В тюрьме было вовсе не так уютно, как в больничной палате. Соседние камеры были пусты, кроме той, что находилась напротив. В ней спал мужчина, отвернувшись к Сакуре оголенной спиной. Его позвонки выступали, облепленные лишь тонким слоем кожи. Куноичи отстранено подумала, что в такой гигантской тюрьме могут находиться тысячи заключенных, и об этом могли даже забыть. Может, и о ней больше не вспомнят? Поэтому её отвели в это жуткое безлюдное крыло? В ближнем углу соседней камеры Сакура обнаружила несколько пожелтевших листов, но дотянуться до них так и не смогла. А разгибать прутья, без острой необходимости, и тем самым, раскрыть свою способность, она не хотела. Сакура пообещала себе не делать глупостей и ждать хорошего момента. Побег, когда он состоится, должен быть успешным с первого раза, иначе второго может не представиться.        Сакура вспомнила Дейдару, который ни за что бы не стал ждать. Он бы все силы истратил, пытаясь выбраться здесь и сейчас. Даже сидя в темнице, Сакура думала, что ни за что не отступится и отомстит за его смерть. Может быть, Сасори уже добрался до логова и теперь только ждет удачного момента. Или, может, он уже возвышается над поверженными телами, новыми ценными экспонатами его коллекции. Или же он мертв. А Сакура так устала думать о смерти за эти дни, своей, его, чьей-либо в принципе. Она просто хотела выпутаться из всего этого. Но даже самые смелые её фантазии на этот счет не приводили ни к чему хорошему. Когда она выберется, что делать дальше? Кто её ждет? Никто. И все же, выбравшись, она могла предупредить Коноху о надвигающейся войне. А это был стимул жить дальше. Всегда был какой-то стимул. Она ни за что не сдастся. Сейчас Сакура решила, что должна хорошенько выспаться, пока есть такая возможность. Она устроилась на узкой койке, лицом к выходу, и закрыла глаза.

~***~

      Он бежал по коридору так быстро, как мог, но все равно не успевал. Споткнулся. Снова споткнулся. Сакура была где-то рядом, он чувствовал это. Дверь за дверью — за каждой пусто. Она где-то рядом. Может, она уже слышит его шаги?       — Сасори! — раскатилось по коридору отчаянным воплем. Он остановился, едва не упав.       — Сасори, помоги! — снова раздался крик откуда-то из левого коридора. Он кинулся туда опрометью.       — Помоги, пожалуйста, помоги!       Вот она! Лежит на полу, в самой дальней комнате. Такая хрупкая. Он задыхался, сердце выпрыгивало из груди, но останавливаться было нельзя.       — Помоги! — снова вскрикнула она. Еще несколько шагов! Последний рывок… Сасори рухнул рядом с ней на колени.       — Я здесь, — задыхаясь, сказал он, нависнув над ней бледной тенью. Она полусидела, полулежала, облокотившись спиной о стену. Её рука легла ему на грудь и внезапно так отчаянно надавила, что он чуть было не опрокинулся назад.       — Что ты делаешь? — выдохнул он.       — Останови её! — в ужасе воскликнула Сакура.       — О чём ты говоришь?       — Останови её! Останови! — она плакала, отчаянно прижимая обе руки к его груди. Сасори опустил взгляд. В его груди зияла открытая рана. Все было в крови. Её руки были в крови. Кровь бурым пятном расползалась вокруг него. Сакура отчего-то закрыла глаза руками.       — Останови её, останови, — умоляла она навзрыд. Её лицо было в крови.       Сасори вдруг посмотрел ей в глаза совершенно остекленевшим взглядом. Он бессильно уперся ей в плечо, и его рука была холоднее льда.       — Сакура, — над самым её ухом прошептал он.       — Не нужно, не умирай… Не умирай…       — Моя кровь. Она теплая.       — Не умирай…       — Она теплая, чувствуешь? Моя кровь… Теплая.       Вдох. Она села на кровати. Снова вокруг стены темницы, снова тишина и темнота. Человек в соседней камере по-прежнему спал. Сакура обняла руками колени. Стеклянный взгляд всё ещё стоял у нее перед глазами. И она уже видела его прежде. В пещере. Когда Сасори погиб. Она подумала, что сон не напугал её. Но она заново пережила это странное чувство пустоты, после того, как его не стало. Она не могла понять, ради чего. Время тянулось медленно. Сакура начала понимать, что она напрасно ждет момента. Ей нужно было пытаться бежать. По крайней мере, она сделает все возможное, чтобы выжить.

~***~

      Она бы подумала, что отряд из Конохи — это галлюцинация, если бы Наруто не кричал так громко. Ночью в лесу Тен-Тен настолько замерзла, что пришлось пренебречь безопасностью и развести костер, тогда-то отряд и обнаружил её. Оказалось, были организованы поиски сразу, как только они с Сакурой пропали. Но на полпути сюда их остановили разведывательные отряды Суны. Камень отказывался вести переговоры. И, судя по всему, назревала война. Несколько команд Конохи уже прибыли сюда, но всё ещё ожидалось подкрепление. Известие о войне потрясло куноичи. Она чувствовала себя песчинкой в эпицентре песчаной бури, так бесцеремонно её подхватил вихрь событий.       «Что ты одна могла сделать, Тен?» — спрашивала она у себя. Ничего.       По пути в лагерь Тен-Тен чувствовала, что снова попала в накатанную колею, и теперь будет тащиться по ней, пока снова не удастся соскочить. Она думала, что сможет добыть для Конохи информацию. Она думала, что сможет догнать преступников и застать их врасплох. Она думала, что Сакура предала их деревню. А о чем она думает сейчас? О том, какой мелочью являлась её миссия по сравнению с предстоящей войной.       Вновь получив свитки с оружием, Тен-Тен организовала себе небольшую тренировочную площадку чуть в стороне от группы. Она устроила мишень из ствола, и собиралась запустить в неё первую партию сюрикенов, когда поняла, что на тренировочной площадке она не одна. Мутно-серые глаза внимательно следили за тем, как Тен-Тен разминает кисти рук.       — Привет, — сказала она, хотя беззаботного приветствия не вышло. Неджи ничего не ответил. «Привет» так и осталось висеть в воздухе. Тен-Тен с силой отправила сюрикены в мишень и они, один за другим, впились в древесную кору своими острыми лезвиями. Это был точный бросок, но наблюдатель не посмотрел на мишень, он следил за самой девушкой. За тем, как она хмурилась, очевидно, ощущая неловкость от его присутствия, за тем, как плавно она разматывает свитки и снова собирает сюрикены под печать. Вот она закончила со вторым свитком и тяжело вздохнула — видимо сейчас снова будет попытка с ним заговорить.       — Не молчи, — сказала куноичи, подтвердив его ожидания. Она знала, что он злится, но не знала, что сказать. Она предпочла бы сегодня вообще ни с кем ни о чём не говорить. Снова молчание. Снова бросок. Снова цель была поражена наверняка.       — Ловко это у тебя получается, — наконец сказал Неджи. По спине Тен-Тен пробежали мурашки. Она обернулась к нему, и на секунду ей показалось, будто её тело остекленело, и она больше не сможет сдвинуться с места. Неджи всегда смотрел в глаза, никогда не отводил взгляда, как дикий зверь.       — Это моя техника, я отрабатывала её всю жизнь, — растерянно произнесла Тен-Тен, пытаясь рассмотреть под этой безразличной маской хоть какую-то эмоцию. Что он думает о ней, почему так злится?       — Я не про технику, — сказал Неджи, и от его тона, сердце провалилось куда-то вниз.       — Неджи, я не хотела уходить, я боролась за нашу деревню, я… — она уже сама в это не верила, и её голос звучал слабо, оставляя её без шансов на оправдательный приговор. Чтобы видеть её насквозь, Неджи не нужны были никакие техники.       — Тебе важно за что-то бороться, — сказал он.       — Ты должен понять меня, — взмолилась Тен.       — Я понимаю тебя и от этого чувствую, как меня изнутри пробирает холод. Это я собрал поисковую группу.       — Неджи…       — Когда все останавливались на отдых, я в одиночку шел дальше, чтобы проложить для команды путь и найти тебя, пока не поздно. И в один день я нашел тебя в деревне. Ты расспрашивала людей о Сакуре и преступниках. Тебя никто не сдерживал, ты могла позвать меня, могла оставить хоть какой-то знак, но вместо этого ты молча ушла из лагеря, прочь от Конохи. Прочь от меня.       — Я не думала, что так выйдет, — Тен-Тен облокотилась о ствол дерева, чтобы крепче стоять на ногах. Её убивало не то, что говорил Неджи, не то, что он был прав. А то, что она не думала, не вспоминала о нем все это время. Он рвался её спасти…       — Я нашел тебя и дал тебе время, чтобы ты вернулась, но ты пошла дальше.       — Неджи, пойми, я должна была спешить, дело не в тебе, — она запнулась и его глаза едва заметно расширились. Где-то на подсознательно уровне он вдруг услышал в этой фразе больше, чем Тен-Тен планировала сказать. На секунду Неджи даже потерял свой обычный отрешенный вид.       — А в ком? — спросил он в какой-то исступленной растерянности. Не со злостью или вызовом. Неджи буквально вывалился из своей непроницаемой оболочки и оказался перед ней беззащитным. Он стоял напротив, и его скрещенные на груди руки сначала опустились, а потом он помотал головой, словно отгоняя назойливую муху, и приложил руку ко лбу, и тут же отдернул её. Сделал несколько шагов в сторону, будто собираясь уйти и снова остановился.       Тен-Тен с ужасом наблюдала за этой метаморфозой, и когда Неджи снова поднял взгляд, ей стало так страшно, что она сделала шаг назад, все крепче упираясь лопатками в дерево. Никогда более она не видела его таким. Он пугающе надвигался, впившись в Тен-Тен вопрошающим взглядом. Она спохватилась поздно, была всего секунда, нужно было ответить что угодно, что угодно, но это молчание подвело её. Неджи вцепился в свою догадку, и теперь уж было поздно что-либо говорить. А ведь когда Тен-Тен шла по следам преступников она даже не знала ничего о… Нет. Только не сейчас, нельзя думать сейчас о нём. Она смотрела на Неджи широко распахнутыми, испуганными глазами и он подошел к ней так близко, как никогда себе раньше не позволял.       — Я, кажется, спросил, — произнес он четко, — если не во мне, то в ком дело, Тен?       До того, как все это произошло, Тен-Тен иногда позволяла себе думать, что Неджи мог бы подойти к ней так близко. Но он был так холоден, так настроен на борьбу с кем-то и где-то. А она никогда не была его достойна. И вдруг Тен-Тен вспомнила ту единственную безумную надежду, с которой она кинулась в одиночку ловить преступников. Надежду, которая толкала её вперед. Надежду, которая рассеялась в какой-то невычислимый момент. Она хотела, чтобы он, Неджи, понял, чего она стоит. Она хотела, чтобы он её полюбил. И вот сейчас, когда весь мир её ценностей перевернулся, Неджи стоял перед ней, и его ярость была красноречивей любых признаний. Но ей хотелось только, чтобы он отошел подальше. И Тен-Тен прошептала:       — Прости…       Неджи выдохнул. Он был так близко, что она почувствовала тепло его дыхания на своей щеке. Его взгляд опустился к ее губам, он, казалось, был расслаблен и не опасен. Он медленно склонил голову и его губы задержались в миллиметре от губ Тен-Тен. Она не дышала, она перестала понимать, что ей нужно. Она почувствовала, как его ладони скользят по ее плечам до локтя. Его пальцы обхватили ее руки и потихоньку сжали. Тен-Тен не хватало воздуха, и ее вдох раздробился на несколько неполноценных глотков. Его пальцы сжимались, и объятия стали больше походить на захват. Неджи замер и только его железная хватка сдавливала Тен-Тен. Ей было больно. Она вдруг ощутила кожей, как вокруг Неджи концентрируется какая-то беспорядочная энергия.       — Неджи, — осторожно позвала она. Руки онемели. Тен-Тен знала, что ему хватит сил их сломать, но терпела боль. Неджи молчал.       — Неджи, пожалуйста, не молчи, — настойчивей сказала она и попыталась высвободиться. Но стало только больнее. Воздух вокруг них пугающе задрожал. Тен-Тен вскрикнула, и её тело инстинктивно дернулось от боли. Ей показалось, что она слышит хруст, но сказать было сложно, воздух оглушительно звенел и содрогался. Тен-Тен зажмурилась, в глазах потемнело. Электрический треск окружал её со всех сторон, дерево позади нее издало жалобный скрип.       — Неджи! — заорала Тен-Тен в панике. И он с силой отбросил её в сторону, словно тряпичную куклу. Из его груди вырвался ужасающий вопль и дерево, возле которого она стояла всего секунду назад, взвыло под напором его разрушительной энергии, после чего ствол разлетелся в щепки. Тен вскрикнула и накрыла руками голову, а когда подняла её, Неджи уже удалялся монотонным шагом в сторону лагеря. Её сердце колотилось с бешеной скоростью. Она не могла больше оставаться в этом лагере. Не могла.