На иных лугах

Поле боя должно зарастать вереском. Должно — так говорится в легендах. Вот только под её окном почему-то маки весь вереск передавили, заморили без света, уничтожили на корню. Казалось — самые простые цветы; оказалось — маленькие убийцы. И красные ведь, тоже алые — недаром маков цвет сравнивают с кровью. Но каким ещё цветам расти на братских могилах? Не пышным же розам, в конце-то концов. Не пафосным георгинам. Не нежным лилиям. А здесь всё поле — сплошная могила: вереск пал под натиском маков, люди пали под натиском людей. Разницы, наверное, никакой, но она, с детства живущая на трупах, эти цветы любит всё равно больше, чем бесславно пропавших людей. Собирает каждый день, срезает букетами и несёт в уютный домик. Комнаты все в пёстрых убийцах: свежих, засохших, осыпающихся и только-только расцветающих. А ей мало. Под окном уже не цветник — маковые заросли. Чёрные зёрнышки — словно пыль. Повсюду. Говорят — дура. Говорят — ведьма. Вот только красные цветы отлично душат не только вереск — слёзы и стоны умерших. Маки — кровь падших, и, захлёбываясь в ней, они смолкают. А она верит свято, будто можно эти крики заглушить навсегда. Если самой захлебнуться в алых лепестках.