На иных лугах

Сладко. Приторно. Мутно. Даже запах — и тот вязкий. Муторный. Как таким дышать? А ведь дышат же, полной грудью вдыхают, захлёбываются. Первые несколько дней. Не больше. Первые несколько дней цветы радуют глаз: везде цветут белоснежные, куда не глянь. Словно рай на земле, потому что никто ничего похожего никогда не видел. И не увидит уже. Ни жажды, ни голода. Любить — тело к телу — и то не хочется. Беспечность разъедает разум. На вторую неделю лепестки становятся розовыми. Первым приходит сомнение: а живы ли ещё, или всё вокруг — лишь агония умирающего сознания? «Живы» — тихо шепчут листья, словно чуя смятение. — «Вы живы и жить будете вечно. Мы подарим вам всё, что пожелаете.» Люди привыкли не верить. Тем более — в мистику и надежды. Следом приходит жажда. Ещё слабая, но вполне ощутимая. А под кустами журчат ручьи, и к их прохладной воде припадают жадно. Вот только она — сладкая. И пить хочется лишь сильнее. В ярости пленные ломают всё, до чего могут дотянуться. Но колючие ветви сдирают кожу в кровь. На третью неделю цветы становятся красными. Приходит удушье: сладко, мутно, муторно, приторно, вязко. Невозможно же дышать! Но лёгкие послушно выполняют свою функцию, и тело полнится густым нектаром. Люди бредят. Люди сомневаются. Люди проклинают весь мир и молят о смерти. На четвертую неделю цветы осыпаются, а на их месте вяжутся яркие ягоды. «Раз вы так желаете», — печально лепечут опадающие лепестки. «Мы же обещали», — тихо добавляют листья. И приходит ОНА, собирая подношение, омытое слезами. Тюрьма из кустов шиповника — ад на земле.