И на войне есть место для любви

Своих была дюжина. Всех остальных – тысячи. И были другие, пара десятков. Понять, кто есть кто, было совсем не сложно. Свои – нары – были черными не только по названию. Из толпы их выделяла дисциплина, а вовсе не тренированное тело. Другие были белыми, в основном. Но и их можно было отличить не по внешности. В их глазах стояло сомнение. Мутным безжизненным болотом оно затапливало их зрачки, словно Могаба не был их командиром. Капитан, которого эти безбожники-северяне свойски звали Костоправом, погиб – и, значит, Черный Отряд нуждается в новом Капитане. Прямо сейчас нельзя все сделать правильно, как завещано традицией, но можно обойтись и без этого. Да, Ведьмак и Масло в отряде дольше, но разве не он, Могаба был правой рукой Капитана с момента вступления в Отряд? Разве не он разрабатывал стратегии и планы? Разве не он, по сути, сформировал все их нынешнее войско, пока остальные болтались где-то поблизости? Видят боги, Могаба мирился с расхлябанностью и панибратством, царящим среди горстки отщепенцев, что пришли с севера и принесли великое знамя. Это они владели им, они были седыми ветеранами и хранителями традиций, пусть и не тех, которые чтили нары. Но значит ли это, что ему следует и дальше поддерживать подобный настрой? Вот уж вряд ли. Сейчас, когда они заперты в разоренном городе с тысячами бесполезных, но голодных ртов, именно сейчас пришло время жестких мер. Даже если прочие считают их жестокими. – Старики все еще сидят у себя под стеной? – Могаба смотрит на Очибу, чтобы не смотреть в тарелку. Он отправляет в рот кусок за куском, старательно забивая голову мыслями об осаде, планами, тактическими уловками и распрей, – которой он вовсе не желал, помощь колдунов ему бы весьма пригодилась, – лишь бы не думать о мясе, которое перемалывают его зубы, которое он глотает и которое насыщает его больной живот. Которое еще недавно молило о пощаде. Очиба кивает и отводит глаза. Могаба не хочет задумываться о том, что нары в глубине души осуждают его действия. Есть мертвечину он не станет и своим людям не позволит – слишком велик риск болезней. Кто тогда станет защищать город? Они уже так давно в осаде – и конца этому не видно, – что люди, которых они едят, все равно скоро умрут. Так какая разница? Они бесполезны в борьбе с Тенекрутом, а так хотя бы своей плотью смогут принести пользу. Эти оправдания он тоже старается не вспоминать. Решение принято, и точка. – Готовят какую-то диверсию. – Что ж, – последний кусок встает поперек горла, и Могаба кашляет, с трудом его глотая. – Что ж, они заняты, а значит, нам не помешают. Он спускается на нижний этаж башни Луногрыза, а в ноздрях сидит навязчивый аромат жареного на углях мяса. Его постоянный спутник в последние дни. Жаль, что лишь запах у человечины приятный – на вкус она напоминает трухлявую древесину. Впрочем, без соли и специй оно и не мудрено. На западе опять пылают кварталы бедноты. Тушить их некому и никому они не нужны. Горожан Могаба держит на стенах, обороняться приходится в любое время – и днем, и ночью. Выстоит город – отстроят свои халупы заново, а нет – так тем более зачем стараться. Но отделить трущобы от прочей части города пустой полосой Могаба приказал еще в первые дни пожаров – будет нехорошо, если от защищаемого им города останутся только внешние стены. Он шагает через нищий, разоренный, почерневший от сажи и копоти город, и люди торопятся убраться с его пути. Могабу уже знают все. Ему будет чем приумножить славу Черного Отряда. Против воли он улыбается. Перед ним толстые двери одного из богатых домов, и Могаба уверенно толкает створку. Хозяин дома наверняка сильно удивляется, когда ему удается войти без сложностей. Да, таким вот хитростям Могаба научился у Капитана: ему пришлось бы привести несколько десятков людей, чтобы попасть в дом силой, – а можно просто подкупить слугу. – Не трясись. Вряд ли любые слова способны вернуть спокойствие, если оно вообще было, хозяину дома, но Могаба считает необходимым пояснить, зачем он тут. – Тебя мы не тронем, но мне нужна твоя дочь. Хозяин вмиг превращается из труса в защитника, но ему нечего противопоставить Могабе. Слава Могабы давно идет впереди, и слава заслуженная. Он отодвигает его с дороги одной рукой и шагает к лестнице, уходящей вниз. Ему сообщили, что отец прячет девчонку в подвале. Там он ее и находит. У нее тонкие щиколотки и пышная грудь, хотя видно, что ее тело еще формируется. Как бы там ни было, Могабе на это плевать. Он вытаскивает визжащую девку за волосы наверх к выходу и приказывает заткнуться. Как ни странно, она слушается. – Будешь исполнять приказы, и с ней все будет в порядке, – сообщает он напоследок отцу и уходит, уводя девчонку с собой. Они так давно сидят в осаде, у них нет ни одного союзника снаружи, на чью помощь можно было бы рассчитывать... Их положение столь безнадежно... Если бы не Черный Отряд, который захватил власть в городе, Дежагор бы давно сдался. Но Могаба не намерен начинать свое капитанство с провала. Он намерен войти в Анналы как величайший воин и полководец Черного Отряда – он шел к этому всю жизнь и не собирается останавливаться. Городу – и Отряду – требуется что-то совершенно неимоверное, чтобы выйти из положения, в котором он оказался, и Могаба знает способ. Старый способ, страшный. Действенный. С подветренной стороны трущоб нет людей, потому что тут нечем дышать. Но полчаса протянуть можно, поэтому, прижав одной рукой к лицу тряпку, второй он волочет сквозь хитросплетение узких улочек свою спутницу. Она кашляет и спотыкается на каждом шагу, но он не обращает внимания. Выбрав дом поприличнее, он входит внутрь, но на полу в куче тряпья кто-то хрипло дышит, и Могаба предпочитает уйти. В следующем здании ему везет больше, и он входит и плотно закрывает за собой дверь. – Раздевайся, – велит он, но девчонка смотрит на него круглыми, белыми от страха глазами и явно не понимает, где она и что происходит. Тогда Могаба просто срывает с нее украшенное тесьмой платье и тонкую сорочку. Девчонка вскидывает руки в отчаянной попытке прикрыться, но ему нет дела до ее прелестей. – Моя мать однажды сказала мне, – неизвестно зачем пытается объяснить ей Могаба на языке, которого она не понимает, – что за жизнь следует платить жизнью, кровью – за кровь. А за самое сокровенное желание сердца платится самим сердцем. «Я уже на середине этого пути», – думает Могаба, ощущая вездесущий запах жареной человечины. В руке у Могабы нож. Простое лезвие, простая рукоять. Важна только цель, инструменты – всего лишь средства. Он толкает девчонку на пол и садится на нее верхом. – Твоя жизнь будет платой за жизнь города, – добавляет он очевидное, по его мнению, а затем произносит речитатив, который выучил в далеком детстве. Кое-что, что заставит Судьбу повернуться к нему лицом. Что даст надежду в безвыходной ситуации. Нож плавно, почти нежно входит в мягкий, податливый живот и начинает неторопливое движение вверх. Девчонка кричит страшно, но Могаба не слушает, он читает и читает, представляя, как вражеские войска схлынут из-под стен города. Он видит себя, осиянного победами, поднимающегося к вечной славе. Слышит свое имя, которое подобострастно выкрикивает каждый от берегов Моря до самых границ Страны Теней. Его рука движется ровно и уверенно, разрез прямой, хотя тело под ним извивается угрем. Когда лезвие упирается в ребра, Могаба отбрасывает нож и запускает руку в рану. Он нащупывает дернувшееся в последнем спазме сердце и сжимает его в руке, чувствуя, как кровь обливает пальцы. Выпрямившись, он локтем стирает пот со лба. Жизнь отдана, осталось получить жизнь. Секунду пораздумав, он подбирает нож и начинает срезать плоть с костей – это мясо может спасти еще пару жизней, например, ему самому и кому-нибудь из его братьев. В конце концов, это ведь именно они стоят на пути наступающей тьмы. Горожане когда-нибудь поймут. Когда Судьба выворачивается изнанкой и ее лицо оказывается гримасой, оскалом, а их спасает живой Капитан, Могаба понимает, что слова матери были не наставлением к действию, а предупреждением. Сокровенное желание сердца для человека без сердца – пепел.