***
Плыла в бордово-черной боли, как в реке. Бурной, бьющей о камни, заставляющей захлебываться собственной кровью, выкручивающе-острой. В ушах громко бухали барабаны. Я вспоминала всё, что произошло со мной в этой жизни. Умирающие дети в лаборатории Орочимару, знакомство с Данзо-самой и Киното, Такедо-сан и Оюки-сан, Ботан и Ичиро, Юкими, все они яркими картинками проплывали перед внутренним взглядом. Сожалела ли я? Нет, не сожалела. Боль навалилась с новой силой и исчезла в темноте. Некоторое время я не жила, просто существовала где-то на грани, видя живых и мертвых по обе стороны от себя, но потом яркий свет ослепил, раздражая глаза. Пыталась закрыться, но руки, невероятно тяжёлые, так и не поднялись. Пробовала отвернуться, не смогла. Свет становился всё ярче и болезненней. Окружил меня со всех сторон. Где-то далеко звучала песня. Слов не разобрать, но мелодия нежная и напевная напоминала колыбельную, что мать поёт для засыпающего в люльке младенца. Ещё когда клан Кога был большим, я часто прибегала вечером к матери моей подруги Юми-тян Морико-сан, тогда только недавно родившей своего третьего сына, малыша Сэберо, слушать, как она поёт. Морико-сан, бывшая в молодости куноичи, собирала информацию для своего клана, изображая бродячую артистку, играющую на сямисене. Иногда она играла и для нас, напевая простые, незамысловатые песенки высоким и нежным голосом. — Я буду как моя мама! — говорила Юми-тян, касаясь пальцем струн, когда нас с ней никто не видел. Её желанию сбыться не удалось. Я ощутила, как что-то давит на грудь, и открыла глаза. Передо мной всё плыло в мелкой ряби. Пришлось прищуриваться и концентрировать внимание. Полосы и зигзаги оказались отражениями водных бликов на потолке классической японской комнаты. Они трепетали, раскрашивая деревянные плитки радужными галочками. Сёдзи были раскрыты, лёгкий ветерок проникал в комнату. Солнечная полоса проходила по диагонали через моё тело, нагревая ноги. От усилия голова разболелась, и я снова закрыла глаза. Попыталась поднять руку, чтобы положить её на лоб, но стоило шевельнуться, как каждая клеточка тела отдалась такой болью, что пожалела о движении. Где-то скрипнула половица, и я ощутила чьи-то шаги. Кто-то неизвестный приближался медленно, но бесшумно и легко. Невысокий, длинная одежда, резко пахнет табачным дымом, чуть заметно припадает на правую ногу. Воображение сразу проявило старичка в балахоне, но стоило прорисовать мысленно морщинки и шляпу, я поняла, что представляю себе Хокаге. Постаралась дышать ровно и глубоко, притворяясь спящей. Хокаге прошёлся по энгаве, сел напротив входа в комнату и закурил. Табачный дым неприятно распространялся по помещению, но я ничем не выдавала своего пробуждения. Спустя некоторое время где-то в отдалении послышались голоса, и кто-то приблизился со стороны лужайки, поздоровался с Хокаге и поклонился. По шуршанию ткани поняла, что поклон был уважительный, но не глубокий, глава какого-то клана, по шагам — мужчина, высокий. — Присаживайтесь, Иноичи-сан, — сказал Хокаге, продолжая пыхать трубкой. — Я позвал Вас для одного дела. Ребёнок в комнате перенёс глубокую психологическую травму и пытался убить себя. Хорошо, что у этого дитя высокая регенерация и вовремя подоспела спасательная бригада. Вы можете заменить воспоминания последних дней? Если нет, тогда просто удалить их? — Детский мозг гибок, Хокаге-сама. Изменить можно, но без дополнительных установок нет гарантии, что при каком-либо ярком или шокирующем действии первоначальное воспоминание не вернётся. Удаление тоже вызовет много вопросов. Для точного ответа мне нужно посмотреть состояние. — Смотрите, — по шуршанию ткани, последующим прогибам досок пола поняла, что кто-то встал, подошёл ко мне, наклонился, притронулся рукой к голове и…***
Мне снилась какая-то мешанина образов, символов, снов. Что-то узнаваемое, но не совсем разборчивое. Я — это я, но я и сторонний наблюдатель. Вот лаборатория Орочимару, здесь Какаши рассказывает мне о важности моей стихии для Конохи, и это вдохновляет меня думать о будущем служении Хокаге. Вот переходы Центральной Базы и галереи у Центральных Ворот. Какаши спасает меня от нападения желающего убить Данзо, и нас обоих защищает Хокаге. А дальше просто темнота. Открываясь, скрипнула дверь, и я проснулась, не понимая, где нахожусь. Комната была незнакома: большая, светлая, традиционная — циновки, сёдзи с рисовой бумагой, стенной шкаф в дальней стене. Я лежала на футоне под простыней. — Ты проснулась, эй? — вошедшая женщина была в тёмно-синей юката с белой полосой по краю обшлага, оби с кленовыми листьями и маске. Судя по голосу и походке: молодая, шиноби. Держится уверенно. — Да, — ответила, начала подниматься, ощутила резкую боль во всём теле. Стиснула зубы, заставила себя сесть. Закружилась голова. — Эй-эй, тебе рано ещё подниматься, эй! — женщина мигом оказалась возле меня, опустилась на колени, заставила лечь обратно. — Где я и что здесь делаю? — вопросы о том, откуда она знает, что я «проснулась», а не «проснулся», решила оставить на потом. — И кто Вы? — Повежливей, эй! С чего такие расспросы? Моё имя тебе знать не нужно. Зови Хидарите*, — с близкого расстояния я хорошо разглядела рисунок на маске. Белое лицо с кокетливо, как у гейши, подведёнными глазами. — Ты в доме Сарутоби Хирузена, уважаемого Третьего Хокаге, который временно, пока ты восстанавливаешься после ранения, разрешил тебе находиться здесь. — Почему не в госпитале? — уточнила я, накрывая занывшие от рези глаза прохладной ладонью. — Что со мной? — Значит, так надо, эй. Распоряжения Хокаге-самы не обсуждаются, — строго сказала женщина. — Твоя одежда лежит в шкафу. К сожалению, твой панцирь сняли не аккуратно. Он испорчен. Ты была тяжело ранена. Я осторожно кивнула, но на это движение голову так сдавило в висках, что в глазах потемнело до глубокой черноты. Очнулась от звуков голосов. Двое находились снаружи, вне видимости за раздвинутыми сёдзи. — Отец, ты знаешь, что я всегда отношусь к тебе с уважением и почтением. Почему же ты не обращаешь внимания на мои достижения? До твоего восстановления в титуле Третьего Хокаге я мог обратиться к тебе в любое время, так почему сейчас не могу? — с надрывом в голосе спрашивал молодой человек. — Тише, Асума, — проскрипел старческий голос, — ты и твой брат, вы оба важны для меня, но став Хокаге, я стал отцом и для всей Конохи. Я не могу уделить тебе больше времени, чем любому другому. — Тогда почему ты как курица с яйцом носишься вокруг человека в этой комнате? Он важнее меня и всей Конохи? — пробурчал тот, кого звали Асумой. Я прикрыла глаза и притворилась спящей. — На то есть причины, и объяснять тебе я не намерен. А теперь извини, мне надо работать, — каркнул Хокаге. — Ты бы лучше сходил Какаши-куна поддержал. Он что-то совсем сник. — Развлекать Какаши-куна занятие только таких клоунов, как Гай, — буркнул Асума. — Я не собираюсь этого делать. Мы с ним и общаемся только потому, что из одного выпуска. И то, общается больше Гай. Ему вечно больше всех надо. Считай это его миссией. — Асума, что за речи? — удивленно спросил старик. — Ты знаешь, что я сквозь пальцы смотрю на твои отношения с Куренай! Я уже говорил, что она мне не нравится, но готов потерпеть твою причуду, пока ты выполняешь, что я прошу. А прошу, заметь, не много. Поэтому теперь иди и пообщайся с друзьями! Некоторое время оба молчали, потом Асума сказал: — Хорошего вечера, отец. Третий попрощался также официально, и почти сразу громко позвал: — Хидарите-сан, принесите мне чай и всё для письма. — Да, Хокаге-сама, — я опознала голос эйкающей женщины, доносящийся из внутреннего коридора. Прямо из-за моей двери. Видимо, я всё-таки чем-то выдала, что бодрствую. Хокаге прошёл в комнату, остановился у моего футона и начал сверлить меня взглядом. Притворяться не имело смысла, но я немного подождала, прежде чем подняла веки. — Ну, здравствуй, Киное-тян, — Хокаге уселся по-турецки рядом с футоном, вытащил трубку и начал набивать её. — Данзо мне всё рассказал. Теперь я понимаю твою ценность для него. Я промолчала, глядя ему в лицо сквозь полуопущенные ресницы. Не дождавшись моей реакции на свои слова Хокаге продолжил: — Первый Хокаге был уникумом из-за своей способности использовать древесные техники, к сожалению, ни у кого из его клана этот дар больше не проявился. Вероятно, он мог бы появиться у поколения по женской линии. Этого мы не узнаем. У его единственной внучки Цунаде-тян детей нет до сих пор. Я нахмурила брови и закрыла глаза. Дальше можно было ничего не говорить. Если бы Хокаге не был заинтересован в моих стихийных техниках, он оставил бы меня в госпитале. Значит, вероятное развитие событий в двух вариантах. Первый, мне предлагают стать наложницей-любовницей кого-то из клана, и второй, выдадут за своего же замуж. — Девочка, подобная тебе, хорошее приобретение для любого клана. Хочешь ли ты жить в большой семье, где о тебе будут заботиться и уважать? — про такой вариант, я, признаюсь, забыла, но он показался мне слишком нереальным, поэтому просто вздохнула. На энгаве послышались звуки шагов, а потом стук ножек столика и чего-то тяжёлого. В проёме показалась женщина в маске гейши, прижимающая к груди поднос, опустилась на колени и поклонилась. — Ваш чай готов, Хирузен-сама, — почтительно сказала она и замерла, ожидая новых приказов. — Хорошо, — отозвался старик и обратился ко мне. — Тебе пока надо отдохнуть и подумать над моим предложением, не так ли? Я признательно наклонила голову и опустилась на подушку, закрывая глаза. Сил обдумывать что-либо у меня не было. На следующее утро мне было уже намного лучше. Я даже смогла сесть в постели без помощи Хидарите-сан. Оказалось, что эта женщина — ирьёнин. Она заставила распахнуть бывшую на мне бледно-бежевую юката и приложила руку к одной из уже сильно затянувшихся ран. Ощущения от лечения мистической ладонью щекотные и приятные одновременно, заставили передёрнуться. Хидарите-сан заметила это и посетовала на слишком быстрое заживление. Так хуже стягивались края ран, но она обещала, что по окончанию лечения шрамов почти не останется, и возилась со мной почти час, сводя все края ранок в осыпающиеся с чистой кожи корочки. Потом мы с Хидарите-сан посетили собственную баню клана Сарутоби. Меня несколько поразил выбор моющих средств, целыми рядами выставленных в специальном шкафу, и целый бассейн в моечном зале. Помогая мне оттереть спину жёсткой мочалкой, женщина, так и не снявшая маску, спросила: — Что ты решила ответить на предложение Хирузена-самы? Я напряглась, но понимая, что вопрос задан не из праздного любопытства, ответила несколько уклончиво: — Я хочу иметь семью, но привыкла к одиночеству. Смогу ли я прижиться здесь и стать своей? — Если не хочешь жить на территории клана, Хирузен-сама может подобрать тебе квартиру в одном из общежитий деревни, — ответила Хидарите-сан и облила меня с головой водой. Подождала, пока промою лицо и добавила: — А приживешься или нет, зависит от тебя. Продолжение следует...