Пятница. 19-00. Алиса Двачевская. Где-то.
И все-таки, нам сейчас направо — в ту сторону, где должен оставаться лагерь, или налево, куда ушел поезд и где на дальнем краю поляны виднеются какие-то сараи? Поглазев вслед поезду, мы сначала вернулись к месту нашего отдыха, собрали вещи, а сейчас опять стоим на рельсах и крутим головами. Направо? Налево? Открываю рот, чтобы предложить идти направо — к лагерю, или что здесь находится на его месте, но Ленка меня опережает. — Алиса. Скоро стемнеет. — Я не боюсь. И по рельсам-то мы не заблудимся. — Я тоже не боюсь. Но фонарика нет и можно сломать ногу, — Ленка поднимает на меня глаза. — Здесь даже днем можно сломать ногу. Да, здесь даже днем можно легко сломать ногу. Я согласна. Сенька говорил, что мы очень быстро восстанавливаемся и перелом срастается часа за полтора. Даже после моей стрелы, Сенька… Черт, не надо об этом. «Сенька, я знаю, что ты меня давно простил, но все равно…» — мысленно обращаюсь к нему. И еще, я не хочу на себе проверять скорость заживления ран и сращивания костей. Я смотрю налево, в сторону сараев. — Ленка. У нас пол пачки печенья, четыре куска хлеба, фляжка воды и половина кружка колбасы. Мы проживем без ужина, чтобы съесть это на завтрак? — И сама же и отвечаю, — надеюсь, что проживем. Эти пятьсот метров мы преодолеваем часа два, из них час уходит на последние пятьдесят. Очень обидно, глядя под ноги, видеть, как следующая шпала сменяет при каждом шаге предыдущую, а потом поднять голову и обнаружить, что ты нисколько не приблизилась к домику. Ну, почти не приблизилась. А еще обиднее смотреть, как всякие мелкие птички летают над тобой туда-сюда, и их ничто не задерживает. Но все когда-нибудь заканчивается и мы устало перешагиваем через поваленную ограду. Не знаю, кто здесь жил. Может быть, стрелочник. За серым от времени дощатым сараем оказывается спрятан маленький домик из силикатного кирпича. — Алиса, — Ленка смотрит на меня и, кажется, смотрит виновато. — Я подумала сейчас. Что обратно в лагерь мы бы могли дойти быстрее, чем шли сюда. А Ленка права. Хочется съязвить, но это позже. Сейчас, когда мы неизвестно где, не стоит ругаться. — Ленка, еще неизвестно, может, ты и правильно нас сюда привела. Еще неизвестно что там, на месте нашего лагеря. — И мысленно добавляю: «Но напомни мне, пожалуйста, что я собираюсь поругаться с тобой, когда мы вернемся».Пятница. 23-30. Елена Тихонова. Домик стрелочника.
Когда пришли к домику, уже темнело. Странно думать, что когда-то здесь, в этом месте, жили люди, но домик — вот он. Домик из белого кирпича под шиферной крышей, заброшенный огород, колодец, закрытый крышкой, дощатый туалет, сарай и баня, которую мы издалека приняли за второй сарай… Сразу за огородом проходит насыпь с рельсами и единственной ручной стрелкой. Сначала я предложила переночевать в сарае, но Алиса возмущенно фыркнула, подергала дверь домика, потом внимательно осмотрела крыльцо и дверь и достала откуда-то сверху, из-за наличника, ключ. Замок с трудом, но поддался, и мы оказались внутри. — Добро пожаловать, дорогая подруга Алиса! — Ну и ты тоже… заходи, — Иногда мы с Алисой случайно ухитряемся быть на одной волне. Домик встретил нас густыми сумерками, поэтому первое, что сделала Алиса — это щелкнула выключателем. Потом щелкнула им еще несколько раз, но лампочка от этого не загорелась. — Ну кто бы сомневался! Для начала предлагаю поискать свечи. — Алис. А удобно? Без спросу, в чужом доме? — Ленка, ты же следопыт! Ну-ка, скажи, когда здесь последний раз были хозяева? Вот такое у нас сложилось разделение ролей: в лесу лидирую я, а там, где живут или жили люди — Алиса. Ну и пусть так и будет. Наш дуэт, он все равно временный. Слишком уж мы разные. Домик совсем маленький. Крошечные сени (Или это лучше назвать прихожей?), где рядом с входной дверью висит на стене умывальник, а на умывальнике пристроен окаменевший кусок мыла. Напротив умывальника, на гвозде, висят брезентовый плащ и железнодорожная фуражка поверх плаща, а на полу, под плащом, стоят резиновые сапоги. Здесь свечей нет. Открываем вторую дверь и заходим в сам домик. Единственная комната, разделенная пополам кирпичной печью. В кухонной половине, куда ведет дверь из прихожей, стол, две табуретки, шкафчик в углу, старинный холодильник (шнур с вилкой на конце обмотан вокруг ручки) и несколько поленьев около печки. В жилой части комнаты: кровать без матраца и диван, шифоньер, стол и тумбочка с радиолой. — Ленка, не стой, ищи свечки. А то скоро совсем темно будет, а у меня только зажигалка. Алиса проходит в спальню и начинает шарить по шифоньеру, а я начинаю искать на кухне. На этот раз нам везет: мне попадаются в ящике стола два небольших огарка, а Алиса достает из шифоньера нераспечатанную коробку со свечами. Вовремя — в домике уже совсем темно. Зажигаем один огарок и при его свете находим в шкафчике подходящее блюдце, на котором этот огарок и устанавливаем. — Ну вот, а ты хотела в пыльном сарае ночевать! Алиса победоносно смотрит на меня, потом, внезапно, морщит нос и чихает, смазывая эффект. Мне весело и я смеюсь. Алиса еще пытается злиться, но не выдерживает и начинает смеяться вместе со мной. — Может, осмотримся снаружи? Пока не стемнело? Алиса, продолжая улыбаться, кивает. Я задуваю свечку и мы отправляемся на экскурсию. Солнце уже наполовину спряталось за лесом и скоро спрячется совсем. Поэтому осмотреться особо не получается — темно. Я в первую очередь бросаюсь к колодцу, с трудом откидываю тяжелую крышку и заглядываю внутрь. Из колодца тянет холодом и сыростью, и виднеется отражение неба. Трос намотан на ворот, перевернутое ведро находится тут-же, около колодца. В-ж-ж-ж… Смотрю, как сматывается трос с ворота. Плюх! Заглядываю в колодец, но уже слишком темно и ничего не видно. Начинаю крутить ворот. Тяжело — я все-таки девочка. Но кручу рукоятку, натирая ладони и слушая, как скрипит ось. Вышла из бани Алиса, подбежала ко мне, встала с другой стороны, тоже взялась за ручку и начала помогать. — Это ты правильно про колодец подумала, — говорит Алиса. Оглядывается на баню, смотрит на меня и жалобно продолжает. — Очень хочется помыться. Без ужина я потерплю, а помыться — хочется. Я хочу ответить вслух, но мы уже подняли ведро, поэтому только киваю — Алиса права. Ставим ведро на землю и, первое, что делаем, это пробуем воду на вкус, зачерпывая ее в пригоршни. Прежде всего — она холодная, но, во-вторых, еще и удивительно вкусная. Считаем потребность в воде, оказывается, что нужно ведер пять. — А мыло? — Все там есть. И мыло, и мочалка, и полотенца, и тазики, даже шампунь. Только веников нет. — А дрова? — Полный сарай! И вот, где-то к полуночи, мы заканчиваем мытье и стирку, и развешиваем наши вещи на найденной тут же, в бане, бельевой веревке, которую протягиваем от крыльца бани до крыльца домика. Алиса еще фыркает: «Жаль, некому подглядывать!» И еще и подначивает меня: «Ленка, ты же художница. Нарисуй, как мы тут голые ночью белье развешиваем». Не надо меня подначивать! Делаю полшага назад и внимательно рассматриваю Алису с головы до ног, а потом — в обратном порядке: одно полотенце на голове, второе, то что Алиса обмотала себе вокруг бедер, свалилось. Тело белое, как обычно у рыжих, и в свете Луны просто сияет. Лицо и руки Алисы подняты к верху, она как раз поправляет на бельевой веревке мою футболку, и, в такой позе, кажется прекрасной мраморной античной статуей. "Повезет кому-то", — думаю без всякой зависти к Алисе. Лунного света вполне хватает и на то, чтобы рассмотреть все детали. Я делаю еще шаг назад, прищуриваюсь, и пальцем повторяю в воздухе контур груди Алисы. А та ожидаемо смущается: «Ленка, не вздумай! Я же пошутила!» Я киваю, примирительно улыбаясь, но какая-то зарубка в голове остается. Не сейчас, не завтра, но может, когда-нибудь…Суббота. 01-00. Алиса Двачевская. Домик стрелочника.
Наконец-то улеглись. Пока нашли в шифоньере чистые и целые простыни, пока разложили и застелили диван… Пока просушили волосы. Пока десять раз перепроверили, что в бане, в печке, все прогорело. Пока переделали еще кучу всяких внезапно возникших, но неотложных дел. Ленка легла к стене, завернулась с головой в простыню, и сразу уснула, только что не храпит. А я лежу на своей половинке дивана, вдыхаю затхлый запах давно покинутого домика, и мне не спится, и мысли в голову лезут. А ведь это Ленка сейчас должна копаться в себе и переживать, а я, как натура грубая и бесчувственная, должна спать без сновидений. Но вот, оказывается, бывает и наоборот. Начинаю с перечисления событий сегодняшнего дня: линейка, завтрак с Ленкой, короткий разговор с Санькой… Ох, бедная Санька. Я-то одна в домике, а она с Ленкой, то есть, сейчас как раз без Ленки. Безответная любовь — Сенька пропал, а теперь и Ленка. Не спит ведь Санька, наверняка не спит. Отвлеклась я, что там дальше? Начало экспедиции, ручная стрекоза… Стрекозы, приручать которых я, оказывается, научила Ленку, когда мне было восемь, а ей семь. Получается, что мы действительно были подругами, потому что чужую девочку я бы учить такому точно не стала. Весь день хотела расспросить Ленку о нас, но так и не решилась — боюсь, не знаю, чего, но боюсь. Дальше: отдых этот и сон, — во время которого нас и закинуло непонятно куда. Вспоминаю, как Сенька рассказывал про поселок Шлюз и железную дорогу. Может быть, очень может быть, что туда. Сенька скупо и нехотя о нем рассказывал, как будто о чем-то неприятном. Завтра про Шлюз с Ленкой поговорю, все равно туда идти — больше некуда. Домик этот: кто и когда его построил, кто и когда в нем жил? Дядька какой-то, худой и длинный, это если судить по футболкам и рубашкам, найденным в шкафу. Где-то Сенькиных габаритов… Интересно, что мы совсем не испугались, когда нас перекинуло сюда во время сна. Ни сразу, ни чуть попозже. Как будто это обычное дело — такой переход. Ну хорошо. А что завтра-то делать? Не знаю. Это Сенькино дело — думать и планировать — он у нас стратЭг, и голова у него большая. А я всего-лишь неплохая гитаристка-любитель и плохая помощница вожатой. Не спится. Осторожно, чтобы не разбудить Ленку, встаю и как была голяком, иду на крыльцо, прихватив по пути табуретку. Сплошной разврат. Видела бы Ольга, как две пионерки спят на одной кровати (простите — диване), да в костюмах Евы. А куда деваться, если все наше белье пропотело и пришлось стирать, не надевать же его на чистое тело? А чужие затхлые футболки надевать противно. А может, Ольга и не такое видела, за двадцать с лишним-то лет. Мысли перескакивают. Двадцать с лишним лет. Это мне, получается, сколько? Тридцать семь — самое малое. А может, и больше. Накину еще лет пять, ну и еще года три, для круглого счета. Девочка Алиса, ты хорошо сохранилась в твои сорок пять годиков. Да ну, что за бред? Ну, не совсем бред, но… Это этому телу — сорок пять. А выглядит как новое, а всё дело в курсе омолаживания, каждые две недели. Кому бы продать рецепт? Я тогда себе новую гитару куплю, много новых гитар… Вагон, не меньше. Что же там мне снилось между циклами? Нет, совершенно не помню. Обрывки есть, а цельной картины не складывается. А вот про стрекозу я сейчас вспомнила.***
Мы с Ленкой на пляже, Ленка в одних трусиках, а я уже большая, мне целых восемь лет, и мне нужно носить купальник. Мы уже поплескались на мелководье, мы уже построили башню из песка, мы уже позакапывали друг дружку в этот песок и опять поплескались на мелководье. Я попыталась научить Ленку плавать, у меня ничего не получилось, я за это на Ленку обиделась и накричала на нее. Ленка тоже обиделась, кажется, она вот-вот заплачет и убежит, и я, чтобы загладить вину, беру ее за руку и веду к границе песка и травы. — Знаешь, у меня есть ручная стрекоза. Хочешь, я тебя с ней познакомлю?.. А потом Ленку зовет женщина, удивительно на неё похожая. Ленка улыбается мне так, как здесь она улыбается только Саньке и Сеньке, говорит «Пока!» — и убегает. Да, это ценное воспоминание. И я считаю его своим воспоминанием, чьим бы оно ни было на самом деле. Ленка, оглядываюсь на закрытую дверь домика и улыбаюсь, все же неплохая девушка, хоть часто и любит делать все исподтишка. И то, как она тащит на себе Второго из цикла в цикл, как надеется, что он завтра проснется, вызывает восхищение. Вдруг кажется, что по огороду от железной дороги к домику кто-то идет — стрелочник. Причем не старый, а такой, как парни в нашем отряде — семнадцатилетний. Даже испугалась на секунду: стрелочник здесь, а я тут в чем мама родила! Нет, это просто показалось, это всего-навсего игра лунных теней и света на стене сарая, это вовсе не стрелочник. Посидела на крыльце, голову освежила, теперь пора и спать. Вторая попытка. Опять опасаясь разбудить Ленку, ложусь на диван… Что там у нас завтра? Нет, так я никогда не усну. Давай-ка, Алиса, посчитаем баранов. Раз, два, три… тридцать семь…