Поцелуй на удачу

      Приближается концерт. Буквально полчаса спустя я буду снова прыгать по сцене с микрофоном в руках, всю свою душу вкладывая в знакомые чуть ли не с детства строки. Каждый раз, когда я, ослеплённый вспышками софитов, оказываюсь в зале, переполненном людьми всех возрастов, душа совершает невероятные кульбиты, как будто катается на американских горках. И, естественно, мне всегда страшно, как в первый раз. Страшно, что не получится, что-нибудь пойдёт не так, или фанаты группы останутся недовольны моим исполнением.       Чего уж скрывать, я сам недоволен. Никто не способен спеть и прочувствовать эти эмоции так же хорошо, как он. Чужие эмоции вообще сложно прочувствовать именно так, как сам автор, не внося даже малейшей отсебятины. Хотя тогда получается плагиат.       Я ненавижу его. Я ненавижу Адама всеми фибрами своей души за то, что место за микрофоном по праву принадлежит ему, за то, что эти невероятные тексты писал он, и за то, что он так поступил с группой и фанатскими сердцами. Ведь поклонники — особенно девочки-подростки — существа очень ранимые, а их сердца — хрупкие, как горный хрусталь. И такой поступок, несомненно, оставил глубокие царапины на вверенных Адаму сердцах, а некоторые и вовсе разбил вдребезги. Теперь я поднимаю растоптанные осколки и пытаюсь, стряхнув пыль, залечить царапины и трещины, но получается далеко не всегда. И за это я его ненавижу.       Но больше всего меня разрывает тот факт, что Адам больше никогда не поцелует меня на удачу. Это был наш особый ритуал, о котором не знал никто. Даже во времена My Darkest Days я всегда ужасно нервничал перед концертами, и Гонтье однажды придумал идеальный способ меня отвлечь. Он подошёл ко мне в гримёрной, дождавшись момента, когда никого рядом не было, и поцеловал. Никаких объяснений. Губы к губам. Всё просто.       Тот поцелуй отрезвил меня. Или, скорее, поверг в шок. Это не имеет значения. Важен лишь тот факт, что нервничать я перестал и подавно, да и песни тем вечером из моих уст звучали как-то по-особенному искренне и ново.       И да, я влюбился. Такой исход был ожидаем, правда? Очень долго я отказывался признать, чьи глаза (точнее, чьи губы) пленили меня, но и врать самому себе до бесконечности не вышло. Само собой, Адаму говорить о своих неуместных чувствах я не стал: слишком дорога мне была его дружба. Только сейчас, спустя несколько лет, я понимаю, что вряд ли он стал бы целовать человека просто так, но уже поздно, и моя любимая песня врёт.       Поцелуй, кстати, повторился, и не раз. С течением времени это превратилось в некий ритуал, поднимающий дух и уверенность в себе перед концертом. Не только Адам целовал меня, забирая с собой страхи: я тоже дарил поцелуи, много поцелуев. Мы успокаивали друг друга, и никто, кроме нас двоих, не знал, как именно.       А теперь я в растерянности. Совсем скоро выходить на сцену, а моё успокоительное и болеутоляющее в одном лице не здесь. Я даже не уверен, что он в Канаде сейчас. Нет, я не слежу за Адамом, да и зачем?       Мы никогда не обещали друг другу. Никогда. Просто нестандартная моральная поддержка, которую видели только стены гримёрных и тёмных коридоров, и ничего более. Лишь одна из трёх составляющих любви — обязательства.       И всё же, мне так не хватает его сейчас! Хочется позволить себе немного больше, чем обычно, например, обвить руками его талию, уткнуться носом в шею, от которой всегда исходит слабый аромат одеколона, игриво прикусить мочку уха, положить голову на плечо. Но больше всего мне не хватает не тактильных ощущений, а внутреннего пламени, которым Адам щедро одаривает любого, кто в нём нуждается. Обидно, что я больше никогда не услышу своего имени, по-особенному произнесённого его тёплым голосом, не поймаю взгляд, вмещающий целый спектр эмоций от спокойствия до лёгкой доброй насмешки и некой хитринки. Теперь он для меня — человек по ту сторону экрана, полузабытое прошлое.       — Здравствуй, Мэтти.       Медленно оборачиваюсь, не поднимая глаз, и сердце колотится о рёбра в безумном ритме, как пойманная в силки певчая пташка. Где-то глубоко внутри просыпается надежда, до этого почившая беспробудно. Не может этот голос звучать в нескольких метрах от меня. Слуховые галлюцинации, порождённые воспалёнными мыслями, не более того.       Однако в дверном проёме правда стоит он. Постаревший, перекрашенный в противный блондинистый цвет, с этими дурацкими усами и бородкой, но всё равно такой родной. Не верю своим глазам.       — Что ты здесь делаешь?       Звучит испуганно, и это совершенно не та эмоция, которую я пытался вложить в свой вопрос.       — Стою.       А он, как всегда, остр на язык.       — Я серьёзно!       И снова не та интонация, только в этот раз искренность прорвалась сквозь маску взрослости и безразличия. Ага, бывает.       — Я тоже.       Ни тени улыбки на усталом лице. Как будто ненасытные фанаты высосали все эмоции, и он перегорел. Слова закончились, пришло время действий. Адам неспешно переступает через порог и бесшумно прикрывает за собой дверь, отрезая нас двоих от остальных. Теперь мир ограничивается лишь четырьмя стенами да внутренними рамками. Гонтье приближается ко мне и тоже присаживается на твёрдый кожаный диван, не прекращая зрительного контакта.       — Я скучал, — Единственная фраза, которая срывается с его губ.       Далее мы молчим. Минуты бегут, спешат, наталкиваясь друг на друга и сшибая всё на своём пути, но для нас время застыло. Информация о случившемся за годы разлуки передаётся без слов, посредством многозначительных взглядов. Я словно воочию вижу, как он сперва, сломленный грузом накопившихся эмоций и тоннами негатива, полученного от разочарованных фанов, замыкается в себе, сильно худеет, как будто питается воздухом, сигаретным дымом и человеческой злостью или болью, затем вдруг разводится с женой, которую знал много лет и чуть ли не боготворил, пропадает из вида, но снова появляется, записывает несколько сольных композиций, колесит по стране со своей любимой акустической гитарой, основывает группу вместе с приятелем... И вдруг что-то непонятное приводит его сюда, в гримёрную Three Days Grace. Обмен эмоциями идёт двусторонний, поэтому Адам ненароком узнаёт обо всех моих взлётах и падениях, случившихся за этот немалый промежуток времени. Да я и не жалею: несмотря на отсутствие связи, я сохранил доверие к этому человеку. И чувства.       Мы ещё многое успеем обсудить, но позже: до концерта считанные минуты, и это, наверное, высшие силы постарались, потому что никто до сих пор не прервал нашего молчаливого разговора.       — Адам, поцелуй меня на удачу, мне страшно!       Слова срываются с губ не нарочно, я не успеваю захлопнуть рот, позволяя себе на мгновение стать чересчур искренним. И с этим человеком я могу так поступать, потому что верю ему. Он достоин доверия.       Тёплая торжествующая усмешка щекочет губы музыканта, и они нежно накрывают мои.