Only fools

Квартира у Джуна маленькая и в непойми каком районе, и когда Сунён сообщает ему об этом, Джун щурится и говорит: «Ну и вали тогда». Эти китайцы такие дерзкие. Сунён не валит, его устраивает, что с Джуном они друзья, что к нему можно прийти буквально в любое время, что он живет один, а не как Сунён – с полным семейным набором. Мама Сунёна Джуна просто обожает. И как не обожать, как вообще женщине среднего возраста не расплываться в улыбке и не любить, когда высокий китайский парень смотрит на нее и говорит «о, я думал, вы сестра Сунёна» – да еще и настолько преувеличивая свой почти исчезнувший акцент, что Сунён только цокает. Джун умеет это всё. Зато отпускают к нему спокойно, и можно дни напролёт прогуливать универ, играть в приставку и просто лежать и стонать от безделья. У Сунёна даже ключ есть. Они учатся вместе, и Сунён правда обещал себе именно учиться, особенно когда на него свалили ответственность за новенького, который по-корейски мог только тихо и неуверенно. Сунён собирался подать Джуну отличный пример того, как можно быть классным и успевать делать домашку, но всё сразу пошло не так. Тихим и неуверенным Джун был только первую неделю. Ползал везде с круглыми глазами, а потом как отрезало. У Джуна куча друзей, у Джуна планы на любой день, у Джуна завал записок с признаниями. Дерзкие китайцы, всегда с ними сложно. Но пока Джун как-то слишком трогательно привязан к Сунёну, все хорошо. Перемены – болезненны. Сунён слышит воду в ванной, когда вламывается к Джуну вечером пятницы. – Ты чего здесь? – спрашивает выходящий из кухни Джун, и Сунён удивленно переводит взгляд с него на ванну, что за ерунда, тебя что, два. – Ээээ, – отвечает Сунён. – Там мой друг, – фыркает Джун. – Приехал на две недели, пока каникулы. Веди себя хорошо, понял? Сунён успевает цокнуть, потому что когда это он себя плохо вел с друзьями Джуна, которых раньше в глаза никогда не видел. А потом дверь ванной открывается и на них выкатывается парень в тонкой футболке и джуновых шортах. Сунён невольно наклоняет голову, изучая это недоразумение. У парня круглые глаза и нос, мокрые волосы и длинные худые руки-ноги. Футболка на нем болтается, шорты тоже. Он весь какой-то неловкий, неказистый, но улыбается тепло и широко. – Это Минхао, – говорит Джун. Этого оказывается достаточно. Сунён слушает, как Джун что-то объясняет на китайском и думает, что ну отлично. Минхао звучит так здорово и так по-китайски. Имя перекатывается внутри сунёновой головы, как шар сахарной ваты, и он даже пропускает момент, когда рука с длинными пальцами оказывается в десятках сантиметров от его груди. – Привет, Сунён, – говорит Минхао. О, боже, думает Сунён, пока его сердце говорит ту-дум особенно громко. Жмет руку, улыбается, чешет в затылке. – Я, наверное, лучше домой? – неловко спрашивает он. Джуну безразлично, он за всеми этими грохотами сердца Сунёна не наблюдает, а продолжает готовить ужин. – Мне все равно, – отвечает он оттуда. – Если что, трое – не особо больше двоих. – Дзюнхуэй-гэ хотел сказать, чтобы ты оставался, – Минхао качает головой. Сунён не удерживает смешок, и не понятно, к чему он – к китайскому имени Джуна, которым здесь никто не пользуется, к тому, как потешный Минхао недовольно качает головой, или к тому, какой приятный у него акцент. Даже у Джуна такого не было, когда он только приехал. Они весь вечер едят, играю и болтают. Минхао совсем не зажатый, его совсем не пугает Сунён, а еще он очень смешно одергивает Джуна, когда ему кажется, что тот грубит. – Ты в Китае таким не был, – резюмирует он. Сунёну хорошо. Он лежит на полу и наблюдает за воссоединившимися китайцами через полуприкрытые глаза. В накатывающей дрёме ему мерещится, как он приезжает к Минхао в Китай, как тот удивляется, случайно встречая его на улице, словно Китай – это город со спичечный коробок размером. Как они потом гуляют по китайским улицам, и как здорово вообще может быть в чужой стране. – Сунён, – судя по ноткам раздражения, Джун зовет его не первый раз. Минхао улыбается и подталкивает к Сунёну одеяло. – Чего, – отзывается тот, наблюдая, как Минхао вьет себе гнездо из одеял и пледов совсем рядом. – Свободен в выходные? Составишь Минхао компанию в прогулках? Сунён просыпается и смотрит на Джуна во все глаза. Тот не улыбается, совершенно серьезен, почти обеспокоен даже, но у этих китайцев всегда какое-то двойное дно у всего. – Да, конечно, – неловко кашляет Сунён. – Вот спасибо, – Минхао продолжает копаться и устраиваться удобнее. – А то у Дзюнхуэя какие-то дела. Очень внезапные. И смотрит на Джуна так, что у Сунёна внутренности отваливаются. Двойное дно, везде двойное дно. А Сунён в этом дне еще и яму себе копает. Минхао не обременяет. Он очень лёгкий как турист – сразу за завтраком сообщает, что пойдет только туда, куда Сунён посчитает нужным его повести. Сунён гениально тащит его к себе домой. Знакомит с мамой, сообщает, что вот с этим очередным китайцем собирается провести ближайшие дни, подозревает маму в китаефилии, потому что Минхао получает обнимашки, шоколад и предложение навестить их вместе с Джуном. – Ты их усыновишь, может? – щурится Сунён. Минхао пахнет шоколадом и весь такой правильный в солнечных лучах. Ему правда комфортно, а Сунён не может перестать смотреть на то, как он поправляет лямку сползающего рюкзака, и какой он вообще весь уютный в этой широкой футболке и узких джинсах. Они проходятся по стандартным туристическим местам, потому что их нужно увидеть хотя бы для галочки, чтобы видеть потом Сеул на открытках и говорить друзьям «о, я здесь был». Они слушают музыкантов на Хондэ, и Минхао с музыкой оживает. Он вряд ли успевает понимать текст, но сам ритм, мелодия захватывают его. Сунёну нравится. Вечер словно расцветает в этих огнях и в таком Минхао. Тот ловит взгляд Сунёна и улыбается. Тянет его за руку дальше, к другим потокам музыки. Жаль, что на жизнь нельзя накладывать саундтреки. Сунён думает, какая бы песня больше подошла сейчас, спотыкается и оказывается в руках Минхао. – Осторожней, – улыбается тот. Просьба запоздала. Они возвращаются к Джуну ночью. Тот сонно трет лицо и говорит, что не для этого отпускал их вдвоем, чтобы они будили его. Сунён почти уверен, что Джун весь день лежал животом вверх, ел и вытирал пальцы о футболку, потому что от него немного пахнет чипсами, и он может позволить себе быть таким только когда никто не видит. Минхао рывком обнимает своего гэ, что-то бормочет на китайском. Сунён идет в ванну и жалеет, что знает по-китайски ничтожно мало слов, да и то вряд ли поймет, что это они, если услышит их в речи. – Не напрягает? – спрашивает Джун, пока Минхао плещется. – Классный, – с сожалением вздыхает Сунён. Джун улыбается. Треплет Сунёна по плечу. У них разница даже не в год, но сейчас Сунён чувствует себя совсем мелким и наивным. Настолько дурацким, что хочет копировать Минхао и называть Джуна Дзюнхуэй-гэ. – Так и продолжишь делать вид, что очень занят, или все же составишь нам компанию завтра? – усмехается Сунён. – Посмотрим, – Джун пожимает плечами. Он смотрит внимательно и долго, а потом зачем-то добавляет: – Не надумывай сложностей только. Сунён цепляет эту фразу как ярко-розовый стикер внутри головы и зарывается в свое одеяло. А минут через пять рядом приземляется Минхао, обдавая волной запаха цветочного шампуня и влажного тепла. Он роется в своих одеялах, смеется на тихие просьбы Джуна перестать вертеться, а потом вдруг трогает своей пяткой лодыжку Сунёна. Тому хочется орать, но взъерошенная голова Минхао появляется над его одеялом – внимательный взгляд, неловкая улыбка. Не надумывай сложностей. Сунён тащит его за руку ближе к себе и не спит полночи, слушая, как Минхао сопит, и уговаривая внутренности не сжиматься так каждый раз, когда тонкие пальцы случайно касаются то его лица, то его шеи, то бока, открытого задравшейся футболкой. Получая от спящего Минхао ладонью по лицу, Сунён беззвучно смеется и закрывает глаза. Ему не хочется страдать, но хочется благодарить невидимого боженьку за шанс встретиться с таким парнем. За шанс влюбиться в него с первого, кажется, взгляда. Джун болтается с ними все следующие дни, долго что-то объясняет на китайском. Сунён не знал, что Джун такой задрот по Корее, что ему есть, о чем читать лекции, но все равно слушает, даже не понимая ни слова – ему нравится, как звучит китайская речь. Иногда ему кажется, что там звучит и его имя. – Дзюнхуэю нравится Корея, – говорит Минхао, когда Джун покупает им всем кофе. – Он не хочет назад. – Ему еще учиться несколько лет, – кивает Сунён. – А ты?.. – А я учусь в Китае, – улыбается Минхао. – Четыре часа на самолете. Улыбка у него пустая, просто изогнутые губы, будто улыбаться на вопросы Сунёна – привычка и никуда от нее не деться. Сунён не знает, что сказать. Он в… влю… да господи боже влюблен первый раз в жизни, ему страшновато, но и здорово одновременно. Он только недавно вырос из школьных штанишек – и вот как, взрослое чувство, такое горячее, разливается в нем. Просто так, без просьб остаться или обещаний приехать. Просто потому что ну в кого, как не в Минхао? – Ты был в Китае? – спрашивает тот, поддевает носком кроссовка землю. – Нет, – Сунён качает головой. – Никогда. – Если вдруг соберешься… – А если соберусь? – Сунён смотрит в глаза и совершенно не может закрыть рот вот прямо сейчас. Скоро вернется Джун, скоро опять не будет никакой возможности. – Если напишу тебе, что приезжаю? Если попрошу ходить со мной везде? Если захочу взять тебя за руку и не отпускать? Минхао приоткрывает рот, молчит, а потом улыбается. – Тогда тебе понадобится мой номер телефона, которого у тебя все еще нет, – фыркает он. – А взять меня за руку ты можешь уже сейчас. И протягивает свою ладонь. Длинную, с тонкими пальцами, Сунён смотрит на нее дураком, не решаясь даже продолжить дышать. Он обхватывает ее своими пальцами и впускает воздух в легкие. Воздух полон улыбкой Минхао и ощущается как-то иначе. – У меня, в общем, дела, – сообщает непонятно когда появившийся Джун. – Увидимся дома. Отдает им кофе и чуть ли не бегом убегает. Двойное китайское дно. Всегда оно такое. Они бесцельно шатаются по улицам, потому что разговор не вяжется, заходить никуда не хочется, но рука Минхао в руке Сунёна не исчезает. Возможно именно из-за этого Сунён и не может построить мысли в линию. – Я никогда ни с кем не встречался, – начинает Минхао. – У меня совсем нет опыта. – У меня тоже, – неловко смеется Сунён. Он не предлагал Минхао встречаться, но только потому, что не знает, как это делается. – Я совершенно не собираюсь переезжать в Корею. Сунён кивает. Минхао как будто дает ему шанс одуматься. – Я сто раз говорил с гэ об этом, но он считает, что ничего в этом плохого. Сунён подозрительно щурится. Так вот какие лекции Джун читал, не затыкаясь. – Вы со своим гэ, – вздыхает он, – и со своим китайским… обалдели. Минхао виновато замирает, кусает губу и извиняется. Но Джун прав, наверное. Ничего плохого. Можно устроиться на работу и прилетать друг к другу на долгие выходные или каникулы. Доучиться, не отвлекаясь. А уже потом, в настоящей взрослой жизни, придумать решение, которое устроит обоих. Если их хватит на такое время, конечно. Они возвращаются так же ночью, Джун машет рукой и сообщает, что спит и ему нет совершенно никакого дела до того, что тут может происходить, потому что на нем наушники, а в наушниках – баллады. Сунён нервничает, сжимая пальцы, пока в ванной шумит вода. Минхао забирается под его одеяло и обхватывает своими длинными руками-ногами. От него снова пахнет цветочным шампунем, но влажное тепло сейчас совершенно особенное, потому что их с головами скрывают одеяла, а у Сунёна внутренности крутятся от всех предвкушений разом. Он находит пальцами губы Минхао в этой кромешной темноте и целует их, первый раз. Минхао жмется сильней, еще немного – и просочится в Сунёна совсем, кажется, станет с ним единым целым. Мокро и неловко, но они оба такие, и этот первый раз у них поделен на два. Минхао можно трогать, запоминать пальцами его шею, ключицы и ниже, для Сунёна это странно, но как-то запоздало – парень же, чего он там не видел. Даже не подумал раньше об этом, просто взял и влюбился. Бывает. Никто из них не спит в эту ночь. Время утекает сквозь пальцы, и ближе к утру Сунён находит в себе осознанность превратить в слова то, что и так понятно. – Будешь со мной встречаться на расстоянии? – шепчет он, опухшими губами прижимаясь к виску Минхао. – Буду, – отвечает тот. – Как все удачно сложилось, – резюмирует Джун. Они ждут регистрации на рейс. Сунён молчаливый и не выспавшийся, Минхао растрепанный и непривычно грустный. – Твоя мама в восторге от него, – продолжает Джун, единственный цветущий из троих. – Она не будет против такой невесты. Я же говорил, что в Корее классно. Сунёну стукнуть бы Джуна, но важнее держать Минхао за поясницу, укладывать голову к его виску и уговаривать себя не ныть хотя бы вслух. Выпросить первую поездку в Китай будет просто, с остальными придется справляться самому. Сунён не боится этого – если он сможет, то повзрослеет и станет самостоятельным. Но когда Минхао вздыхает, ему хочется кричать от того, как несправедливо то, что его первая любовь должна оставить его так быстро – пусть и на время. Джун смотрит на него серьезно. Сунён сможет поныть потом, а сейчас ему нужно обнять Минхао, успокоить его и пообещать, что чем лучше они оба будут учиться, тем быстрее смогут увидеться. Сунён для этого все силы приложит. Когда самолет с Минхао поднимается в небо, Сунён вздыхает тоже. Так горько, как способен сейчас. – Вы оба классные, – говорит Джун, мягко хлопая его по плечу. – Вы сможете. Подбери сопли давай. Сунён улыбается и кивает. Некоторые эти китайцы такие дерзкие.