***
Последние несколько месяцев Джин плохо себя чувствовал. Его сны, где закат раскидывался крестом поверх долин и величественных горных вершин, а алое солнце кровавыми лучами утекало за снежные хребты, стал прерывать тихий голос, не знакомый ему раньше. Он не говорил, лишь слушал, продолжая наблюдать за своими ледяными владениями. — Кто сказал, что снег холоден? — Сокджин удивленно хлопал глазами, видя в очередном сне высокого сребровласого юношу, сидевшего на крыльце небольшого домика. Воин доверчиво вытягивал руку под вьющийся снег, ловя на широкую ладонь. — Потому что мы, как призраки ветра на века, понимаешь? Душа просится на свободу, зачем нам сажать ее на короткую цепь королевской службы? — Сокджин снова видит знакомое лицо. Перед ним мелькает острие меча, окрашенное в алый цвет на конце клинка. Джин наблюдает за воином около трех месяцев, постепенно влюбляясь в его жесты, мимику, голос и рассказы. Ему казалось, что та ведьма, что сделала из него Ледяную принцессу, до сих пор издевается: стоило лишь проснуться, как все сны забывались, и только когда он снова погружался в мир Морфея вспоминал все то, что видел и слышал. Тот раз, когда ему впервые снилась лишь белая пустошь, воин впервые заметил его. С того дня, когда они впервые разговаривали, Сокджин понял, что Намджун тот, кого он так долго ждал. С того момента он и начал замерзать. Все эмоции медленно сходили на нет, сам он перестал куда-либо ходить, что-либо замечать. — Сокджин? — голос, разрушивший тишину, заставил парня вздрогнуть и поднять испуганный взгляд. Перед ним стоял Намджун. Воин рассматривал его с особым трепетом и немым обожанием, бегая глазами по его лицу. Принц вздрогнул вновь, когда рейнджер сделал один шаг к нему. Внутри, в оставшихся частичках незамерзшей души, боролись неясные желания: кинуться ему на встречу или умолять не подходить к себе. Сладкая истома и страх не давали ему толком сосредоточиться. — Ты меня слышишь? — Слышу, — хрипло ответил Сокджин, понимая, что не говорил ни с кем… Он даже не помнит, когда говорил последний раз. Голос ощущается чужим, но Джин отчаянно надеется, что его слышали. — Что ты здесь делаешь? Намджун, кажется, смотрит удивленно в ответ, хотя вопрос вполне себе логичный для самого Сокджина. Джун правда задумывается, что ответить. Пришел тебя увидеть? Забрать тебя с собой, чтобы любоваться каждый день? — Я не знаю, — честно отвечает рейнджер, хмурясь. — Ты снился мне. Я хотел увидеть тебя. — Снился? — Мы разговаривали. Джин не помнит, но когда Намджун подходит и протягивает ему руку, несдержанно проводя пальцами по холодной щеке, парень доверчиво отвечает, перехватывая его ладонь. На удивление, рейнджер не леденеет, лишь сильнее сжимая его пальцы, но Сокджин почему-то все равно не удивляется. Впервые за век он чувствует тепло. Хоть и мимолетно, что это похоже на мираж, пусть даже на мгновение, но он уверен, что чувствовал.***
Джин очень старается показывать хоть какие-то эмоции уже неделю, но не может. Позже вспоминает, что проклятие на то и проклятие, чтобы не заканчиваться хорошо. У них ровно два дня до Рождества, и Сокджин понимает, что это последние его два дня. Ему все тяжелее двигаться, дышать, даже смотреть по сторонам. Намджун обеспокоенно ходит вокруг него, пытаясь понять, что не так с тем, кого он успел полюбить всей душой за ту короткую неделю, что они провели вместе. Но старший парень ничего не говорит, стараясь улыбнуться хоть уголком губ, но в правом образуется мелкая россыпь трещинок, и Сокджин оставляет эту идею. Намджун только возвращается с рынка, когда Принц падает на пол в их временном жилище на окраине Южного города. Тэхён все порывался познакомиться с соулмейтом Джуна, только сам рейнджер пока не хотел никого пускать к Джину, потому что тот выглядел слишком ослабевшим. И сейчас, видя Принца на полу, воин забывает о всех своих делах, кидаясь к подрагивающему телу. — Мне холодно, Джунни, — хрипит Сокджин, сжимаясь в руках воина, пока его бережно опускают на кровать. Тэхен напару с Чонгуком и Чимином под боком приходят спустя минут сорок, тихо ошиваясь у двери. Историк рассматривает бледного Сокджина с неподдельным восхищением и крайней обеспокоенностью. Чимин копается в сумке, выискивая какие-то зелья и камушки, пока Чонгук подогревает воду для чая и таскает полотенца по указанию мужа. Намджун думать не в состоянии, поэтому лишь сидит, впившись взглядом в лицо сметанного цвета. — Сколько тебе лет, Сокджин? — Через два дня будет 98 Рождение Принцессы, — отвечает тот так тихо, что это нельзя назвать даже шепотом. — Ты же умираешь! — Намджуна передергивает, а Джин лишь смиренно прикрывает глаза. Он знает, конечно. И знает, конечно, что может снять проклятье, но всю неделю к себе Джуна ближе чем на метр не подпускает. — Можно что-нибудь сделать? — сипло спрашивает рейнджер, невесомо гладя руку Сокджина. Тот лежит неподвижно и убрать не пытается. — Хоть что-нибудь… — Я не знаю, Джун, правда. Таких подробностей в моих книжках нет, — Тэхен сочувственно жмет плечами. Пока Чимин обтирает ледяную кожу Джина какими-то растворами, Джун понимает, что боль пахнет снегом. Его мир медленно, постепенно рассыпается на осколки. И вроде все верно: нашел свою мечту, исполнил заветное желание, но только вот отпускать его не хочется. Ему мало недели. Ему мало девяносто восьми лет, чтобы полностью насладиться своим соулмейтом, который сейчас вытягивает из него ровно половину души. Точно так же, как и наполнил до этого. Всю ночь Джун не спит, вопреки просьбам отдохнуть, сидит у Сокджина, наблюдая за каждым вдохом, боясь, что каждый следующий станет последним. Джин дышит слабо, словно на груди свинцовая плита, а Намджун моргает все реже, чтобы не пропустить ни малейшего движения. Восходящее персиковое солнце окрашивает лицо Джина в розоватый оттенок, будто у того появляется румянец. Принц все не открывает глаз, а Намджун наоборот не может закрыть, твердя у себя в голове только отчаянное «Пожалуйста». О чем он просит, рейнджер не знает, но все продолжает, оглаживая пальцами руку Сокджина. Ближе к вечеру Джин все же открывает глаза, заходясь хриплым кашлем. Джун подрывается с места, чувствуя, как жмет в груди от тревоги. — Джунни, я… Я хочу попрощаться.***
Сокджин чувствует ужасающий холод внутри и ничего кроме темноты не видит. Ему впервые было так страшно и так одиноко. Он словно пытался уйти от этого, но с каждым разом, вновь и вновь получался лишь отчаянный бег в никуда. Его затягивало вглубь чёрных вод, не позволяя вдохнуть лишний глоток кислорода. Он не знал, сколько находился в этом одиночестве, пока замерзшая душа тосковала по Джуну. Он словно очнулся, когда перед ним появилась та женщина, что убила его 97 лет назад. — Зачем? Я не хочу умирать. Я хочу быть с Джуном. Хочу снова стать обычным, - проплакал Сокджин, обнимая подрагивающие плечи руками. — Ты прекрасно знаешь, что твой соулмейт должен быть признан тобой, но ты не принимаешь это, потому сам виноват. У тебя было 98 лет на то, чтобы стать обычным, и в последний день я могу лишь дать тебе совет попрощаться с ним. Ведьма испарилась, а Сокджин почувствовал, как проваливается за неведомую дымку, окружающую его. Намджун, который счастливо смотрел на него, сжимая холодную, как арктический лед ладонь, заставил Джина прикусить губу, чтобы не расплакаться. Воин заставил сокджиновское сердце болезненно сжаться, но все же парень сумел выдавить из себя жалкое: «Извини меня, мне так жаль, я умираю. Кажется, я люблю тебя». Момент, когда Сокджин испускает последний вздох, прикрывая глаза со слипшимися от слез ресницами, кажется Джину самым страшным, потому что он перестает чувствовать тепло намджуновской ладони. Чуть шершавой и широкой ладони, что гладит по волосам и заставляет бороться за последние крупицы воздуха. Джин ничего не чувствует, думая, что замерз окончательно, но губы неожиданно обжигает. Прикосновение кажется жидкой лавой, растекающейся по губам, и тело начинает медленно оттаивать. Сокджин чувствует пальцы на ногах, легко их поджимая, сжимает грубую ткань простыни пальцами на руках. Легкие сводит спазмом, и парень рывком поднимается, распахивая глаза и глотая воздух. Он даже не обращает внимание на боль, полученную от удара с чужим лбом, но начинает глупо улыбаться, растирая по лицу Джуна его же слезы. — Джунни, я, кажется, жив, — хрипло выдаёт Джин, ощупывая свое лицо, будто что-то могло исчезнуть. — Я помню! Я помню, что видел тебя во сне. Я наблюдал за тобой, пока ты не окликнул меня. А еще у меня жутко болит голова, — Джин хмурится, впиваясь пальцами в виски, которые пронзает острая боль из-за резко нахлынувших воспоминаний. Намджун удивленно хлопает глазами, мозг отдает отчет, что это глюк, просто болезненное отрицание правды, но решивший навестить его Тэхён полностью опровергает его мысли громким «Сокджин очнулся?». Рейнджер ему ответить не успевает, что, мол, нет, вроде, попрощался только что перед смертью, и это их больная фантазия, но мысли прерывает сам Джин, притягивающий его к себе.***
Чимин подхватывает очередную коробку с цветным хрусталем, добытым Джуном пару месяцев назад в долине речных хрустаков, чтобы оттащить ее в зал, где Тэхен и Намджун украшают пушистую белую ель. Впрочем, картина, увиденная через пару мгновений его не удивляет: спящий на диване Юнги, странным образом все же подружившийся с Намджуном в короткие сроки, сам Джун, лежащий на полу из-за пушистых венков омелы, запутавшей ноги, удивленный донельзя Тэхён на стуле, держащий в руках стеклянную лилию, чтобы повесить ту на вершину. В него с разбегу врезается Чонгук, пытающийся удержать в руках семь кружек и салатник с подозрительной, но приятной на вид субстанцией. Брюнет, пошатываясь, отшагнул назад, сохраняя равновесие и вопросительно рассматривая Чимина. — Ты чего? Сзади послышался тихий недовольный голос, и Намджун растянул губы в улыбке, очаровывая гостей ямочками на щеках. Уже как два года Сокджин не был Ледяной принцессой, а был домашней принцессой Намджуна, что любил обнимать его со спины и целовать в светлую макушку. Может, Сокджин и не думал, что выйдет все именно так, но зато от его ледяного прошлого остались холодные руки, которые Джун позволял греть у себя под рубашкой и крепко сжимал во сне. Джин, подружившийся с Тэхеном, категорически отказался покидать Южный город, потому Намджун и спорить с ним не стал. — Джинни, а у меня тут омела! — А у меня горячий чай. — Ой, хен, я тоже хочу веточку! Поделись, а? — Чимин выхватил зеленое украшение, плюхаясь на живот к Юнги. Тот вздрогнул, но глаз не открыл. — Юнги~и, смотри, что есть! Джин тихо захихикал, опуская чашки на стол и самостоятельно присаживаясь у головы Намджуна на колени. Проведя рукой по светлым волосам, Сокджин чмокнул того в лоб, и снова поднялся. Хлопнула входная дверь, запуская в дом холодный порыв ветра и счастливого Хосока, притащившего вещи, за которыми был отправлен Чимином. — Как здорово, что теперь Рождество — праздник, — протянул лучник, раздеваясь, а Сокджин расплылся в улыбке, вспоминая, как два года назад лишился своих способностей. Убежав на кухню, парень медленно размешал праздничные блюда, что готовились к своей подаче на стол, но перед тем как уйти, был остановлен сильными руками, прижимающими к себе за пояс. — Моя принцесса не устала? — тихо промурлыкал Намджун, тепло дыша за ухом Сокджина. Тот расслабился, все еще не привыкший к тому, что вообще что-либо чувствует. Отставив от себя тарелки, Джин уложил руки поверх чужих, слушая тихие выкрики Тэхена об украшении ели в гостиной и не менее резкие ответы Чимина, за которыми следовал веселый смех. — Может, отдохнешь? Я сам доделаю. — Ну нет, кто угодно, но не ты на моей кухне, — хрипло засмеялся Джин, разворачиваясь. — Ты не умеешь обращаться с ножом так же ловко, как и с мечом. Прерывая предстоящие возмущения, Джин обхватил намджуновские щеки ладонями, вовлекая в один из многочисленных поцелуев. Он с дрожью вспоминал свои дни, когда никого не любил и не хотел любить. Хладнокровный эгоист, любящий только себя и свое отражение. Посвящать себя Намджуну оказалось куда приятнее, чем он думал при их встрече. За низкий, хриплый голос Джин готов был бегать по дому весь день, чтобы к вечеру ни на что, кроме воина не отвлекаться, за крепкие объятия, которые словно защищали от внешнего мира, был готов отдать свою душу Высшим демонам, а за такие ленивые и сладкие по утрам, страстные и терпкие, оседающие на губах на весь вечер поцелуи не против был подождать еще 98 лет. — Тэхен, ты вроде гениальный историк, признан в трех измерениях, но такой идиот! — послышался возмущенный вскрик Чимина, заставивший Джина тихо рассмеяться в родные губы, упираясь в лоб Намджуна своим. — Кажется, детки скоро друг друга перебьют из-за этой елки. Нужно пойти и разнять их. — Еще минуту, — недовольно простонал Джун, удерживая того на месте, но Джин лишь коротко чмокает его в щеку и выкручивается из объятий.***
Сокджину нравилось наблюдать за вспыхивающими огненными цветами в небе, когда люди празднуют Рождество, а не считают его днем жертвоприношений. Он, честно, и не знал про него до того, как ему не рассказал Намджун. Сокджину нравится вспоминать то, что было до, возвращаясь мыслями туда, откуда давно ушел телом. Больше не было леденящего душу взгляда из-под прикрытых ресниц, не было бледной кожи без единого проявления на ней румянца. Зато были чувства, эмоции, горячие, согревающие всю зиму поцелуи и горячий чай по утрам. Были веселые разговоры с Тэхеном и Чимином, выползки в другие города и измерения вместе с Чонгуком, Юнги и Хосоком. Были настоящие сны, которые не забывались и появляющееся чувство одиночества, греющее душу, пока Намджуна нет дома. Намджуну нравилось ловить на ладони крупные хлопья снега, слушая вокруг звонкие голоса и смех. Ему нравилось каждый раз возвращаться домой, где первое, что он слышит — не тишина, как раньше, а ласковое «Я скучал, Джунни». Ему нравится то, что его жизнь так изменилась. Возможно, он никогда не думал, что осядет на одном месте, где вокруг друзья и любимый человек под боком, но то, что это произошло его явно не печалило. Оба думали, что их жизнь изменилась кардинально, что с прошлым их ничего не связывает. Оба ошибались. Потому что у Джуна все так же горят глаза, когда он слышит про свою единственную принцессу, а у Сокджина все такие же холодные руки, которые Намджун готов греть вечно.