Тень

Всё приходит для того, кто умеет ждать. Б. Дизраэли На прокалённой солнцем крыше было невозможно лежать, и Кантор, подхватив арбалет, спустился на чердак. Он понятия не имел, сколько ещё придётся ждать, но готов был сидеть в засаде хоть сутки напролёт, только бы пристрелить мерзкого продажного ублюдка, одного из тех, по чьей милости он когда-то оказался в страшной тюрьме Кастель Милагро, где потерял голос, Огонь, имя и всю свою прежнюю жизнь. Бывший министр изящных искусств, а ныне — министр пропаганды, сыграл в его судьбе поистине роковую роль. Он не раз приглашал молодого, талантливого и уже знаменитого на весь континент барда Эль Драко для беседы: сначала попросил написать новый государственный гимн Мистралии, а когда Эль Драко сделал это, сообщил, что президент Гондрелло остался недоволен его вариантом, и передал высочайшую настойчивую просьбу написать новую музыку — уже на его стихи. Точнее, на то, что он называл стихами. Молодого барда едва не стошнило, когда он попытался прочитать текст. Но объяснять диктатору, что его восхваляющие самого себя «стихи» никуда не годятся, не только бесполезно, но ещё и очень опасно. Эль Драко убедился в этом на своей шкуре, когда его арестовали по ложному обвинению в государственной измене и посадили сначала в следственную тюрьму, а потом в исправительный лагерь, откуда он сбежал с помощью друзей. Но после побега его снова схватили и отправили уже в Кастель Милагро, откуда никто никогда не возвращался. Однако Эль Драко очень повезло, и он вернулся. Правда, совершенно другим человеком. В буквальном смысле. Без своего лица, без певческого голоса, без бардовского Огня. И ему пришлось учиться жить заново. Уже не бардом, а воином. Стрелком по имени Кантор, что значит — «певец». По сути, он стал другой личностью, и сменил имя. И поскольку не мог больше петь, новое имя пело за него. Кантор вспомнил, как низенький пухлый министр изящных искусств, всплёскивая короткими ручками, уговаривал его — тогда ещё Эль Драко — переделать государственный гимн так, как того требовал президент. Очень настойчиво уговаривал... — Может быть, кофе? — радушно предложил высокопоставленный чиновник, приглашающим жестом указав молодому барду на кресло. — Нет, спасибо, — отказался Эль Драко, и чтобы собеседник не обиделся, добавил: — Я только что из кафе. — Ну что ж, тогда сразу к делу, — министр с энтузиазмом потёр ладони. — Я показал ваш вариант гимна президенту... Эль Драко слегка напрягся — что-то в тоне чиновника ему сразу не понравилось. — И?.. — И он сказал, что в тексте маловато патриотизма. — Что? Министр сокрушённо развёл пухлыми руками. — Это его слова, уверяю вас, я здесь совершенно ни при чём. Более того, я пытался доказать ему, что ваши стихи и музыка, как всегда, гениальны. «Пытался, как же, — подумал Эль Драко. — Охотно верю». — Ну хорошо, я не настаиваю, — сказал он вслух. — Я написал так, как подсказало мне сердце. Если мой вариант не подходит, попросите написать ещё кого-нибудь. Да хоть того же Морелли! Министр досадливо поморщился. — Вы же сами понимаете, что Морелли не сможет написать так, как вы. — А зачем писать так, как я, если всё равно мой текст не годится? — искренне удивился Эль Драко. — Вы не поняли. Морелли не сможет написать так же талантливо, как вы, — терпеливо объяснил пухленький чиновник. — Он всего лишь придворный бард. А вы знамениты на весь континент, вас любят, вам верят. Теперь понимаете? — Понимаю, — медленно сказал Эль Драко. — Вам нужно моё имя под политической агиткой. — Ну зачем же так сразу? — деланно обиделся министр. — Мы совершенно искренне предлагаем вам взаимовыгодное сотрудничество... — А я совершенно искренне вынужден вам отказать, — с убийственным спокойствием ответил знаменитый бард и встал. — Благодарю за приём, но мне пора. — Постойте! — министр тоже вскочил с кресла и взволнованно забегал по кабинету. — Неужели вы не понимаете? Это ведь не я вам предлагаю, а президент! И это во благо нашей великой Мистралии! — Да плевать вам всем на Мистралию! — всё-таки сорвался окончательно выведенный из себя Эль Драко. — Передайте президенту, что я агиток не пишу. Всего хорошего! И он громко хлопнул дверью кабинета. Две последующих встречи оказались ещё более жёсткими, и в конце концов министр понял, что всё бесполезно... Вспомнив подробности последнего разговора, Кантор скрипнул зубами. К тому времени и министр, и президент со своими бездарными стихами так его достали, что он уже открыто нахамил. А через несколько дней после этого Карлос под давлением «сверху» уволил его из театра... На чердаке было ужасно пыльно, жара и духота сводили с ума. Кантор вытер пот со лба и провёл языком по пересохшим губам. Слишком долго. Надо было хоть флягу воды с собой взять... Совсем не вовремя всплыло воспоминание, как в исправительном лагере их жестоко наказали. Троих, оставшихся людьми и отказавшихся выполнить приказ старшего по бараку — избить такого же заключённого, совсем молоденького паренька. Отвечать пришлось всем вместе, но Диего никогда об этом не жалел, даже когда всех троих привязали к столбам на плацу, и охранники хлестали их бичами. В просоленные потом и кровью жертв сыромятные ремни бичей была вплетена тонкая железная проволока, а косички заканчивались свинцовыми наконечниками, гранёнными, чтобы кожа лопалась от первого же удара. После десятка таких ударов клочья кожи уже не закрывали разорванные мышцы, и ошмётки мяса срывались с костей. Но и потом пытка продолжалась: их не отвязали, а оставили висеть на столбах под палящим южным солнцем, что с успехом заменило раскалённую решётку палача. Но и это можно было вытерпеть, однако своей очереди уже дожидался рой огромных, зелёных, вскормленных на отбросах и дармовой человеческой плоти лагерных мух. И даже укусы их были не так страшны, как доводящий до безумия танец сотен лапок на оголённых нервах спины. Диего тогда повезло меньше, чем товарищам. Молодой, сильный организм не сдавался дольше всех, и сознание он потерял последним, опухшими глазами провожая счастливчиков, которых за руки, как мешки с песком, волочили охранники, всё это время стоявшие неподалёку, в тени здания администрации, неторопливо, напоказ, пившие воду из бутылок и злорадно скалившие зубы. А немногим позже Эль Драко снова оказался у столба, на этот раз за убийство двух других заключённых и нарушение режима, и так же корчился от боли. И лагерному начальству было плевать на то, что он всего лишь защищал свою честь, потому что им было велено его сломать. Они и старались. Но и у них ничего не вышло. Кантор отложил арбалет и вытер об одежду потные ладони. Плохо, в решающий момент палец может соскользнуть раньше времени. Надо срочно подумать о чём-нибудь холодном. Например, о мороженом... Белые паруса на тёмной, почти чёрной глади моря выглядели настолько красиво, что Диего засмотрелся, и не сразу услышал голос своего сокурсника и лучшего друга Антонио: — Может быть, по мороженому? — Что?.. — лучший студент консерватории оглянулся и в некотором замешательстве уставился на друзей: — Простите, я задумался... — Мы заметили, — с улыбкой сказал Эрнесто. — Песню сочиняешь? — Как ты догадался? — Да чего там догадываться, — махнул рукой Альберто. — У тебя же всё на лице написано! — Правда? — смешался Диего. — Совсем всё-всё? — Ну, во всяком случае, восторженно горящие Огнём глаза и шевелящиеся губы уж точно, — хохотнул Луис. — Это же так красиво! — Диего снова обернулся к морю и проводил взглядом очередной парусник. — Как можно об этом не написать? Мне как раз нужна новая песня на конкурс. Вот я и напишу... о белых парусах! — Кого я вижу! — внезапно раздался громкий издевательский голос. — Дель Кастельмарра собственной персоной! Со своими прихлебалами! Старшекурсники обернулись и дружно поморщились: по набережной, на которой они стояли, к ним приближался Артуро Сан-Барреда с четырьмя дюжими телохранителями за спиной. Ещё несколько лун назад их было двое, но позже отец Артуро — всемогущий начальник тайной полиции — решил удвоить охрану. И неудивительно: его наглый отпрыск вёл себя так, что многие имели на него зуб. — Это у тебя прихлебалы, Сан-Барреда, — холодно сказал Диего. — А у меня — друзья. — Да что ты говоришь! — Артуро не спеша, вразвалочку приблизился и сунул руки в карманы: — Думаешь, самый талантливый, да? Между прочим, у других тоже есть голос! — Голос есть, никто не спорит, — ответил Диего. — Но скажи-ка, сколько песен ты написал? Мальчишка раздражённо дёрнул плечом и сузил глаза. Он очень хорошо пел, и это признавали все преподаватели. А вот талантом сочинять музыку и песни боги его обделили, и это бесило его до невозможности. Он уже разговаривал с отцом на тему покупки хорошей песни на конкурс, но даже так шансы победить были не слишком высоки. Однако теперь, глядя на главного соперника, он понял, что ему следует сделать. Если отец согласится ему помочь, можно будет и противника с дороги убрать, и бесплатно самую лучшую песню получить. А отец точно согласится, когда это он отказывал? Диего и его друзья озадаченно переглянулись, не понимая, с чего это Артуро вдруг заткнулся и углубился в размышления. Наконец мальчишка отмер и как-то по-новому взглянул на старшекурсников: — Думаете, я не смогу выиграть конкурс? А вот увидите! Я самую лучшую песню напишу! — Ну-ну, — проворчал Альберто, — удачи! Она тебе понадобится. — Лучше дружку своему удачи пожелай, — процедил Артуро. — Слышишь, дель Кастельмарра? На этот раз тебе не выиграть. Я тебя обойду! Диего фыркнул, а его друзья не стали сдерживаться и от души расхохотались. Артуро мрачно посмотрел на веселящихся парней и, с видом оскорблённого достоинства отвернувшись, пошёл прочь. — Уф, ну и насмешил! — смахивая выступившие на глазах слёзы, простонал Антонио. — Представляю, какую песню он напишет! — Думаю, опять купит, — пожал плечами Диего. — Как в прошлый раз, помните? А хвастался, что сам написал. — Ещё бы не помнить, — усмехнулся Луис. — Но, наверное, теперь его папаша учтёт урок и будет приплачивать настоящим авторам за молчание. — Или не приплачивать, — негромко сказал Диего, — а наоборот... Парни мигом посерьёзнели, вспомнив, о ком, собственно, они говорят. — Ладно, — наконец вздохнул Антонио, — мы всё равно ничего не можем поделать. Но какую бы песню Сан-Барреда ни купил, ты ведь всё равно выиграешь, правда? — Сделаю всё возможное, — уверенно пообещал Диего. — Пойдёмте уже, что ли? Кто-то про мороженое говорил... — Накануне конкурса? — деланно ужаснулся Альберто. — Ни в коем случае! Диего вздохнул. — Ну тогда давайте хоть кофе выпьем! — В «Три струны»? — подмигнул Антонио. — В «Три струны»! Кантор на чердаке тоже вздохнул, сожалея, что рядом нет лотка с мороженым. Взять бы сейчас пару порций сливочного с абрикосовым сиропом... Проклятый министр пропаганды явно решил напоследок помучить своего убийцу. Целый день не показывается. А солнце между тем уже клонится к закату, хотя на чердаке от этого менее жарко не становится. Кантор поменял положение тела и попытался припомнить свою первую попытку встать на коньки. Да, зима в Поморье — вот что ему сейчас нужно. Ледяной ветер, казалось, продувал насквозь, и привыкшего к постоянному солнцу и теплу барда поначалу не спасала даже шуба. Сёма Подгородецкий постоянно подтрунивал над ним, Эль Драко обижался, а уже через минуту оба, весело хохоча, валялись в сугробе, издалека очень похожие на двух снеговиков. Даже носы у обоих были такие же красные. Постепенно молодой бард привык к новому климату, и уже не кутался в шубу, как раньше. Он с интересом наблюдал, как местные жители катаются по льду на каких-то странных металлических полозьях, а иногда даже купаются в ледяной воде, в так называемых прорубях. Однажды Сёма принёс такие полозья и своему новому другу и предложил: — Хочешь, научу? У Эль Драко загорелись глаза. Он прекрасно помнил, как в детстве, начитавшись поморских сказок, мечтал скатиться на санках со снежной горки, и даже попытался это сделать в солнечной Мистралии, заменив горку лестницей, а санки — дырявой лодкой. И вот теперь его детские мечты постепенно воплощались в реальность. На санках он уже катался, и даже на лыжи вставал, осталось попробовать освоить коньки и отважиться нырнуть в прорубь. Поэтому он, не раздумывая, воскликнул: — Конечно, хочу! Они с Сёмой тут же направились к катку, прикрепили полозья к валенкам и… — Как это у тебя получается? — наконец спросил Эль Драко, плюхнувшись на задницу в третий раз подряд. — Не отбил ещё? — беззлобно пошутил Сёма. — Не дождёшься! — Давай, попробуй ещё раз! Смотри, даже маленькие дети катаются, а ты не можешь! — Потому что они уже давно это умеют, — огрызнулся бард, снова отталкиваясь одной ногой и пытаясь скользить на другой, и в очередной раз больно падая на лёд. — Держи равновесие, дубина! — задорно выкрикнул какой-то мальчишка и, лихо заложив крутой вираж, помчался дальше. Эль Драко чуть не показал ему вслед два пальца, но вовремя спохватился: ребёнок всё же. — Верный совет, — подъехав к другу, сказал Сёма. — Ну давай, это же совсем не сложно! Смотри! Он проехал мимо, потом снова вернулся и протянул руку: — Держись! — Я сам, — упрямо проворчал Эль Драко, оттолкнулся и… поехал! Сначала медленно и осторожно, на негнущихся ногах, потом всё быстрее и увереннее. — Ура! — крикнул Сёма. — У тебя получилось! Я же говорил — это легко! — Завтра возьмём с собой мою труппу, — едва не задыхаясь от переполнявшего его счастья, заявил бард. — Хочу посмотреть, как это получится у братьев Бандерасов! Над Арборино постепенно сгущались сумерки, и Кантор начал опасаться, что министр пропаганды не появится до темноты. Если так, то придётся заново караулить его завтра. Очень бы не хотелось. Он уже настроился покончить с этим ублюдком сегодня, и будет ждать до последнего. Однако в темноте немудрено и промахнуться. И если это случится, в следующий раз так просто к министру будет уже не подобраться. И тут будто небо услышало его мысли: из здания министерства пропаганды вышли два телохранителя и внимательно оглядели улицу. Кантор уверенно и быстро взвёл арбалет. Ещё через минуту следом за ними показался и сам министр. Тоже суетливо осмотревшись, он в сопровождении двоих амбалов с квадратными мордами быстрыми шагами направился к остановившемуся неподалёку экипажу. У Кантора было всего несколько секунд до того, как он скроется внутри, но для отличного стрелка это больше, чем достаточно. Он уже давно решил, куда будет стрелять. При других условиях он легко попал бы в шею или в глаз. Но сейчас, когда в сгущающихся сумерках черты лица сливались, а короткая шея при стрельбе сверху была почти полностью скрыта двойным подбородком министра, пришлось рисковать. Пока Кантор отсчитывал шаги, дожидаясь нужного ракурса, руки сами уверенно подняли арбалет. Чиновник повернулся к раскрытой перед ним дверце экипажа, и Кантор, задержав дыхание, мягко нажал спусковой рычаг. Тетива звонко щёлкнула, и стрела, тоненько свистнув ей на прощанье, полетела в цель. Министр на мгновение замер, услышав тревожный звук, и это было последнее, что он слышал в этой жизни. Четырёхгранный болт, в клочья разорвав ушную раковину, вошёл прямо в ухо, легко порвал барабанную перепонку и вонзился в нижние доли мозга, окрасив его серое вещество в красный цвет. Министр, так жаждавший услышать шедевр от великого барда, получил, наконец, реквием из рук убийцы. Один из телохранителей заполошно вскрикнул и бросился к тяжело осевшему на пыльные камни высокопоставленному телу, а второй лихорадочно завертел головой, оглядывая окна дома напротив. Кантор тихо выдохнул, быстро спрятал арбалет под одежду и направился к лестнице. Внизу уже собралась изрядная толпа любопытных, удивительно быстро примчалась полиция. Министр пропаганды лежал на мостовой, как сломанная кукла, с торчащим из уха арбалетным болтом. Под его затылком медленно расплывалась небольшая лужица почти чёрной крови. Кантор незаметно смешался с толпой. Отлично, работа выполнена. Теперь надо переждать в городе до полной темноты, потом забрать лошадь из общественной конюшни и возвращаться на базу.