Miracle

Как оказалось, не важен ни год, ни город. Разница в вере и климате (чертов минус!) и расстояния — больше не веский довод. Лишь позови! И я тут же в объятья ринусь. Брошу всё и останусь. Жизнь там, где ты есть.

***

«Мой милый друг». «Дорогой мистер Скамандер».

      «Слишком лично. Слишком официально. Все не то! Ну как же мне тебя называть? Как же мне понять, как разобраться — кто ты мне?»       Взмахом палочки пергамент мнется и летит в мусорную корзину, где покоятся еще несколько его собратьев. Куинни Голдштейн заламывает пальцы и нервно кусает губы. Абернати за своим столом неподалеку ворчит что-то о волшебницах, которые вместо работы занимаются личными делами. Куинни недовольство начальника не заботит. Все мысли только о письме и попытках его начать, которые кажутся Куинни ужасно нелепыми.

«Дорогой Ньют! В Нью-Йорке холодно. Мне так хочется узнать, как твои дела…»

      Куинни злится и рвет пергамент на мелкие-мелкие кусочки. Слова и фразы у нее в голове путаются, прячутся друг за друга. Упорно отказываются превращаться во что-то логичное и лаконичное — это два обязательных пункта. Кофе, принесенный заботливой Тиной, остывает в чашке нетронутым. Сестра сочувственно вздыхает и торопит собираться на работу, чтобы не опоздать. Куинни тянется за жакетом, делая вид, что беспокойство Тины разделяет, но до опозданий ей никакого дела — стыдно признаться — нет.       «Дорогой Ньют. В Нью-Йорке очень холодно без тебя».

«Дорогой Ньют,       здравствуй! Как ты? Как продвигается (Мерлин, что это за слово такое, жесткое и холодное) работа над книгой? В Лондоне холодно?       У нас снег идет вторую неделю. Вчера с Тиной нарядили елку в гостиной. Заколдовали игрушки, и теперь они похожи на твоих волшебных зверюшек — маленькие копии.       Тина счастлива, что вернулась к прежней работе. Мистер Грейвс зовет в Отдел и меня, говорит, мои способности легилимента — просто находка для них. Я взяла время подумать. Вряд ли соглашусь. Не уверена, что эта работа — то, чего я хочу. А чего хочу, я не знаю. Хочу увидеть тебя.       Дорогой Ньют, я по тебе скучаю…»

      Куинни откладывает перо в сторону. Приглушает свет, чтобы Тина не увидела: снова будет ругать за долгие посиделки. На часах уже давно за полночь. За окном — темень. Вставать через несколько часов. У Куинни слишком много слов и мыслей, но дать им волю страшно, и не выразить спутанные чувства на холодной бумаге. Куинни бережно сворачивает пергамент и опускает в резную шкатулку. К стопке неотправленных писем прибавляется еще одно.

***

«Моя милая Куинни». «Дорогая мисс Голдштейн».

      «Все не то! Как же мне тебя называть? Солнечная моя… Моя прекрасная принцесса из далекой страны… Моя волшебная, мое чудесное видение… Нет слов, чтобы выразить все то, что я хочу сказать тебе…»       Взмахом палочки пергамент разлетается на пол десятком неровных обрывков. Ньют Скамандер нервно смахивает со лба упавшую на глаза челку. Рядом с заброшенной рукописью устроился и сочувственно смотрит на магозоолога лечорка Пикет. Ниффлер опять выбрался из чемодана и собрал уже все блестящие вещицы в доме — то, что можно было и что нельзя отыскать.

«Дорогая Куинни! В Лондоне холодно. Книга не пишется. А как твои дела?»

      Ньют корит себя за косноязычие — вот же нашелся писатель! Позабытый чай в фарфоровой кружке давным-давно остыл. На часах далеко за полночь, а с утра его ждут в Министерстве. В его голове слишком слов и мыслей, но как все выразить, как написать — достойно такой, как она? Ей же поклонники, наверное, серенады поют и посвящают поэмы… Как жаль, что он не поэт!

«Милая Куинни,       я очень по тебе скучаю. Я бы бросил все и отправился в Штаты ближайшим паромом.       Если бы ты только ждала…»

      Ньют бережно сворачивает пергамент — еще один — пополам мозолистыми пальцами и кладет в рукопись — на пустой станице выведено только название главы. Книга совсем не пишется. Вместо рисунков животных перо отчего-то выводит черты ее лица. Среди страниц книги затерялись неотправленные письма.

«Дорогая Куинни,       здравствуй! Как твои дела? Как Тина? Погода в Нью-Йорке? В Лондоне холодно. Вчера написал новую главу — она про Френка. Как он там, в Аризонской долине? Наверное, гораздо лучше, чем я. Знакомый драконолог зовет в Румынию после Рождества, но, думаю, не поеду. Ты, должно быть, удивишься, но в Румынию совсем не хочется.       Вы с Тиной, наверное, уже нарядили елку… Как будете праздновать? Дай угадаю: соберется круг близких друзей, воздух наполнится ароматом твоей отменной выпечки, и всю ночь в вашей маленькой квартирке будут звучать звонкий смех да веселые голоса…       Моя милая Куинни, я так скучаю по твоему голосу. Я так хочу тебя снова поцеловать…»

      Стопка неотправленных писем растет и теперь хранится в маленькой аккуратной коробочке отдельно от книги. Книга забыта и заброшена. По ночам Ньюту снится светловолосая принцесса. Принцесса гладит мягким пальцами линии его шрамов и целует его глаза.       «Моя хорошая, драгоценная, кажется, я…»

***

      Работник портовой кассы с раздражением и громким стуком захлопывает створку окошка. Куинни чуть морщится и, растерянная, отходит от кассы, растворяясь в толпе пассажиров, спешащих на посадку, встречающих — спешащих к родным.       Билетов в Англию нет. Совсем нет. Ни одного. Работник трижды объяснял это Куинни, и ей не упрекнуть его в раздражении. От обиды и досады предательски подрагивают губы. Рождество сегодня — билеты все разобрали, ничего нет. Паром отходит через полчаса.       «Приходите послезавтра».       «Приходите послезавтра» — это две невыносимо холодных ночи и один ужасно долгий день. Новое неотправленное письмо, а может, два, в шкатулке, которую Куинни тщательно и с заботой прячет от Порпентины.       — Девушка, вы обронили перчатку! — доносится вдруг сквозь суету слишком знакомый голос. Куинни оборачивается и не может — боится — поверить своим глазам. Непослушная челка падает на лоб. Россыпь веснушек, таких очаровательно трогательных. Двухцветный шарф в спешке наброшен поверх распахнутого пальто. В его протянутой руке ее оброненная перчатка. Куинни тянется к ней и касается его пальцев. Во взгляде зеленых глаз, прикованных к ее лицу, столько тепла, что дыхание становится прерывистым и щемит сердце. Куинни никак не может отнять руку от пальцев Ньюта и все еще не может поверить, что это действительно он. В Штатах. В Нью-Йорском порту. Прямо перед ней.       — Знаешь, я подумал… — Ньют перехватывает ее дрожащие пальцы в свою ладонь, словно вдруг испугавшись, что Куинни — мираж в его богатом воображении, который может исчезнуть в любое мгновение. — Я подумал и решил, что лучше будет работать над книгой в Нью-Йорке. Какие планы на Рождество? Вы с Тиной, наверное, уже давно нарядили елку…       — Планы? — Куинни так волнуется, что не сразу понимает, о чем говорит Ньют. — Мы пригласили коллег Тины, а елка стоит уже неделю… Знаешь, я приехала сюда, а кассир говорит, что билетов до Англии совсем нет. Совсем… — Куинни слышит собственные слова и приходит в ужас. Это еще больше нелепо, чем ее жалкие попытки написать красивое и интересное письмо. Но вдруг она понимает, что Ньют больше не нервничает. Он широко улыбается, словно самый счастливый мальчишка. Мальчишка, получивший свою принцессу на Рождество.