Доктор Клаус

      Началось с того, что Ошио Манабу с самого раннего детства мечтал быть врачом. Причины столь страстного желания были непонятны ему самому, но факт оставался фактом. Зачем вечно лечить и подлатывать тех, кого ненавидишь? Тех, кто скорее всего сам испортил свой чудесный от природы организм, подточил здоровье наплевательским отношением, и в итоге попал на больничную койку. Никто не делал выводов, предпочитая жаловаться на мифическую судьбу.       По всему можно было предположить, что Манабу нужно было работать с чем-то более холодным и совершенным: с куклами или с механизмами. В крайнем случае с животными. Те хотя бы не настолько тупы и жестоки к самим себе. Случаются, конечно, странности, как голубь, о котором Манабу читал в новостной ленте. Шагнул с крыши, не раскрыв крылья, наверное, больной, с повреждёнными голубиными мозгами, другого объяснения не было. Или киты, что выбрасываются на берег от тоски. Тоже неприятная погрешность. Нет, всё-таки лучше было бы выбрать механизмы. Они не дают такого количества саморазрушающих сбоев. Медицина - уму непостижимо. Но Манабу видел себя только в этой сфере, хотя конкретно ему это явно не шло.       Вот дежурный врач при их больнице Сатоо Казуки - совсем другое дело. Он подходил для карьеры медика намного больше. Он мог с искренним сочувствием и заботой вынимать из носа мерзкого орущего восьмилетнего засранца мелкую детальку конструктора, которую тот сам себе запихнул в ноздрю, или его младшая сестра постаралась, это уже не настолько важно. Главное, что Казуки с хитрой самодовольной улыбкой, как у прославленного фокусника, ловко извлекал на свет маленький предмет длинной металлической палочкой с крючочком на конце, а потом кланялся, принимал аплодисменты, смеялся и заговорщически спрашивал ребенка: - Тебе положить эту штуку в салфетку? Своим в школе покажешь, круто же! - и мальчик кивал с горящим от счастья взглядом.       Манабу передергивало от возмущения. Уж он-то с радостью придушил бы эту человеческую личинку за непревзойдённый идиотизм. И сестру-козявку заодно. Лучше в детстве, чтоб потом не мучились. Мало ли что они и куда могут засунуть себе в подростковом возрасте, а медикам потом вытаскивать.       И Казуки он бы тоже придушил за компанию. Потому что с ним-то как раз всё было понятно, это бесило неимоверно. С такими, как Казуки, всегда всё понятно. Этот - давал клятву Гиппократа по велению сердца. Ему просто нравилось помогать. С ума сойти! Казуки-мать его-сэнсэю было приятно лечить людей. Какая банальщина! Но зато ясно без всяких сомнений и ежедневного поиска мотивации, чтоб продолжать разгребать последствия чужого дебилизма.       Ошио Манабу таким похвастаться не мог. Сейчас, когда он торчал в кабинете врача с молодой матерью, чей сын отличился этим вечером в травматической страсти к конструкторам, сидел и меланхолично подсовывал ей бумаги на подпись, смотрел на сияющего благодушного Сатоо и прекрасно осознавал: кажется, это тупик. Он думал, что облегчит себе участь, если не станет рваться в доктора, искать подходящего сэнсэя, получать лицензию. Меньше головной боли, меньше общения с пациентами. С него будет достаточно работы парамедиком. Ошибка. По всем пунктам. Ошибся, когда с жаждой рванул в медицинский, когда ночей не спал ради подготовки, а потом чтобы сдать экзамены. Столько лет впустую. Для чего? Почему он должен каждую смену на скорой мчаться на очередной вызов к новому придурку, от спасения которого ему, Манабу, ни тепло ни холодно? Что привело его на эту дорожку, кроме непомерных амбиций и чёткого осознания того, что в белом халате он выглядит очень сексуально? Мог бы ограничиться ролевыми играми с любовниками.       Да нет, не мог бы. Потому что любовников-то у него никаких не было. Ну как, в прошлом был один неудачный опыт. На втором курсе Манабу подцепил Юуто. Или Юуто Манабу. Не суть важно, кто там был инициатором в темноте на концерте любительской группы сокурсников. Да, врачи тоже мечтают быть рок-звёздами. Кто не мечтает? Юуто был его сэмпаем, на два года старше, и в тот день он был безбожно пьян. Настолько, что ему было всё равно, кто под ним, мальчик или девочка. А может, он и принял Манабу за девушку, тот всегда выглядел субтильным и немного андрогинным: носил узкие джинсы и широкие объемные кофты, а окрашенные в каштановый цвет волосы отпускал ниже плеч. А ещё - серёжки в ушах, глаза - огромные и влажные, и форма губ не совсем мужская, нежная, как у девочки-подростка. Кто угодно спьяну перепутает. Правда, когда они поймали такси и вместе с ещё одной парочкой сосущихся будущих гениев медицины добрались до квартиры Юуто, а там уже и до спальни, ошибки уже быть не могло. И какой-то моральной дилеммой для Юуто это открытие не стало, он долго тянуть и раздумывать не собирался, просто поставил Манабу раком на кровать, быстро и грубо решил проблему. Для Ошио это не было такой уж трагедией. Он не страдал от того, что "цветок его девственности" был сорван так убого и животно с одуряющей болью и унизительными деталями, от которых потом долго пришлось отмываться не только в ванной Юуто, но и у себя, позднее. Он давно мечтал попробовать с мужиком, потому что с девочками ему было неловко, стыдно и всё время страшно. Попробовал. Никакого страха. Только боль в заднице. Позже Юуто объявился снова, где-то нарыл его телефон и позвал на свидание с романтичными словами: - Это... Я тебя забыть не могу... - Я тоже не могу, но мечтаю, - злобно отрезал Манабу. Следующая реплика героя-любовника убила наповал: - Я слышал, что если хорошенько растрахать, будет кайф.       И почему он согласился? Любопытство? Природный мазохизм? Или разыгравшееся либидо молодого вечно неудовлетворенного, неуверенного в собственной привлекательности парня? Это, как и с поступлением в медицинский, было необъяснимо и фатально. А потом вошло в привычку. Юуто появлялся раз в месяц или реже, сваливался, как снег на голову, и тащил трахаться, причем зачастую в совершенно неприспособленных для этого местах, там, где приспичит. "Малыш, давай по-быстрому!" И было по-быстрому. На крышах, в туалетах кафе, в лифтах, в машине... Да, несколько раз они делали это в подержанной тойоте Юуто, припаркованной в каком-то закутке. Как же противно поскрипывал салон с каждым колебанием! На этих случках Манабу вечно дуло невесть откуда взявшимся сквозняком, ему было холодно или тесно, и всегда что-то куда-то врезалось, он закрывал глаза, кусал свою руку, подставлялся под влажные, чаще всего пахнущие пивом и мятной жвачкой, поцелуи сзади и люто ненавидел себя до короткого момента оргазма. В этот миг, мелко подрагивая, смягчаясь, он обо всём забывал, тело расслаблялось, и мозг на время отключался от происходящего.       Но раздражение копилось и копилось. В последний раз Юуто позвонил даже не ради секса, он занял у Манабу денег и снова пропал. Естественно никаких признаний и обязательств между ними не существовало. Просто развлечение по обоюдному согласию, удобно и просто. Только почему-то с каждым днём у Манабу было всё гаже на душе. Часто, в особенно трудные вечера, он покупал пива, бутылку или две, пил дома один, курил, сидя на подоконнике, прижимался лбом к стеклу и с каждой стекающей вниз каплей с той стороны придумывал новое оскорбление для себя. Он не любил Юуто, но почему-то стал для него бесплатной давалкой. Ах, нет, теперь даже не бесплатной, получается, сам ему приплачивал, ведь долг его "секс-друг" так и не вернул. Однажды терпение лопнуло, Юуто заявился уже поддатый и не успел ляпнуть своё коронное "малыш", как "малыш" выдал: - Слушай, хватит. Давай прекратим. Я себя всё-таки не на помойке нашёл. Надоело. - Ну, надоело так надоело. Как скажешь, - равнодушно пожал плечами Юуто и со словами "Я ж всё равно не педик, как ты, у меня девушка есть, так что насрать" хлопнул дверью и отчалил в никуда.       С этого дня Манабу решил, что с него хватит постельных экспериментов. С девушками или с парнями, неважно. Там, где есть кто-то ещё, кроме него самого, там всегда будет разочарование. Иначе и быть не может. Так зачем обманываться? С таким же успехом можно и подрочить. Даже приятнее будет, потому что собственные тонкие красивые пальцы на члене выглядят эстетичнее, не ошибаются, не приносят боли и никогда не подведут. Парадокс, но с ними Манабу чувствовал себя менее одиноким, чем с Юуто. И уж куда менее несчастным. Хотя счастливым не был никогда.       Но, кажется, это было нормой. Вокруг все так или иначе были разочарованы и неудовлетворенны собой и миром. Его родители, живущие в Осаке. Его бывшие однокурсники, особенно те, что мечтали стать рок-звёздами. Юуто, у которого была девушка, но он всё-таки зачем-то потратил энное количество времени на него. Да и просто прохожие. Тысячи и тысячи серых и унылых рож, сливающихся в одну печальную реку неопределённости. Все неудовлетворённые и пустые.       Поэтому Сатоо Казуки казался Ошио живой иллюстрацией какой-то тяжёлой умственной болезни. В первый раз, когда Манабу с ним встретился, он был серьёзно озадачен. Таких лиц он не видел нигде и никогда. Таких тупых и сияющих. Он даже погуглил на всякий случай, симптомом чего может быть нездоровая эйфория. Потому что ему в голову пришло только слабоумие и различные поражения головного мозга.       Случилось это на второй год после выпуска. И без того немаленькую квартплату повысили. Это привело к необходимости искать дополнительную работу, ставки за должность парамедика на скорой в обычной городской больнице едва хватало на то, чтоб сводить концы с концами. График позволял, к тому же его бывший учитель из университета подкинул ему идею - в одной небольшой платной клинике освободилась вакансия с такими же обязанностями. Только если на основной работе они выезжали на вызов лишь в критических случаях, тут богатенькие клиенты платили по полной, а значит приходилось мотаться к ним на каждый чих. И в таких случаях, как вот этот идиотизм с игрушкой в носу, и из-за высокой температуры, и из-за внезапно разболевшегося зуба. Обязанностью Манабу было по необходимости оказать первую помощь и доставить их в клинику, а тут уж разбирались настоящие доктора. Выматывающего общения с придурками-пациентами стало больше. Зато прибавка в бюджет оказалась весомой. Три дня в неделю он дежурил в городской со своим вечно подавленным напарником Бётаро, три дня в платной со сменяющимися водителями.       В первый же день, когда пришёл ещё только на собеседование в платную, Манабу столкнулся в холле с симпатичным беспокойным молодым доктором с всклокоченной причёской. Причём, столкнулся в прямом смысле слова, и весьма неудачно. Шёл, опустив голову, изучал плитку под ногами, стараясь по давней привычке лишний раз не встречаться взглядом с окружающими. Неудивительно, что спешащий куда-то доктор с банкой кофе в руках в него врезался. Напиток, к счастью, уже подостыл, но всё равно обильно обрызгал обоих. И вот тут-то у Манабу возникла теория, что Казуки Сатоо очень болен. Потому что вместо мата из его улыбающихся губ вылетело: - Ауч-ч-ч-ч... Ну надо же! Осторожно! Осадки в виде латте! - Извините, - надулся Манабу, отступил на шаг, опустил подборок, разглядывая убогое коричневое пятно на своём единственном приличном белом свитере. Конечно, он не хотел задерживаться и общаться с идиотом, по вине которого произошёл этот несчастный случай, просто немного завис, растерянно соображая, стоит ли теперь появляться на собеседовании в таком виде, цвет неприличный и воняет как-то химозно... Может, попробовать замыть грязь или вообще позорно сбежать домой? Ну останется без работы, что такого, можно и лапшой за сто йен питаться. Раз в день, не чаще. Иначе ему было не протянуть, а возвращаться в Осаку не хотелось. И вдруг мысленную цепочку отчаяния прервал позитивный до отвращения голос, немного детский в интонациях и такой сладкий, будто его пропитали ликёром и мёдом, как какие-нибудь коржи для пирога: - Ой! Надо же! Олешка! - Что, простите? - Манабу так обалдел от неуместного комментария, что машинально поднял глаза на неуклюжего незнакомого доктора. То, что кто-то сравнил его с парнокопытным рогатым животным, никак не укладывалось в представления Ошио о культурном общении, пусть даже человек облил тебя кофе, зачем так сразу опускать-то? Взгляд встретился с другим, полным восторга, две тёплые пульсирующие светом звезды чайного цвета изучали Манабу нагло и с явным удовольствием. - Говорю, на олешку похоже получилось! Надо же! Миленько! - и молодой человек без всякого смущения ткнул пальцем Манабу в грудь. Тот опешил ещё больше, снова посмотрел вниз и понял, что ему говорили о пятне. Оно и вправду при более тщательном рассмотрении напомнило силуэт оленя. - Сатоо Казуки. А вы? Вы к нам на приём? - Казу-чан, отвали от него, это ко мне. На минуту нельзя оставить, сразу в кого-то врезается, - гаркнула волевая женщина средних лет из другого конца коридора, и Манабу успел заметить, как обиженно поджались губы у жизнерадостного врача, как у ребёнка, у которого отнимают конфету. А ещё он отметил, что нижняя губа у Казуки проколота, хотя серёжек в ней сейчас не было, но взгляд был намётан - у него и самого был пирсинг, который он носил в нерабочее время. - Минуточку... - Иди в приёмный кабинет! Работать-работать! А то у тебя перерывов на кофе набегает в сумме больше, чем часов работы. - Неправда, Сакума-сан, - протянул он громко, а потом приложил ладонь ребром ко рту и по-свойски прошептал, обращаясь к Манабу: - Администрация, блин. Мегера! - Я всё слышу, Сатоо! Ошио Манабу-сан, это ведь вы? Проходите ко мне в кабинет, я уже жду вас. - Манабу? - сощурился Казуки. - Очень приятно. Как же мне приятно...       Если бы Манабу знал, чем обернётся эта роковая встреча, он бы, не раздумывая, развернулся на каблуках и пулей вылетел из здания. Потому что ежедневная супер-острая лапша за сто йен была не так страшна, как гигантская суперпозитивная рыба-прилипала метр семьдесят пять росту, которая выбрала тебя объектом своего неуёмного интереса. - Олешка! Олешкина смена! - каждый раз встречал его громким ором Казуки, а медперсонал ехидно хихикал над бедным парнем, у которого плечи дёргались от вынужденного нервного напряжения.       Сначала Манабу стеснялся, отмалчивался, но потом привык. Как-то незаметно, капля за каплей, иссякало терпение, подтачивалось хладнокровие, и спускать безответно мельтешение Казуки вокруг себя становилось всё сложнее и сложнее. Спустя пару месяцев на новой работе Манабу начал отвечать. Первой реакцией был поднятый вверх средний палец. В следующий раз Манабу послал его уже устно. Но Казуки продолжал активно и многословно привестствовать, интересоваться его вкусами, интересами, погодой на улице, жизнью на Марсе, всем и сразу. Тогда Ошио перешёл в новую фазу. Он стал активно отбривать в ответ. Когда светозарное сумасшедшее существо выслеживало его и приближалось, издавая свой агрессивный клёкот, то бишь смех, Манабу не забывал поинтересоваться медицинскими подробностями: - Сатоо! Ты часом в экзотические страны не ездил в отпуск? - Нет, я никуда не езжу, увы, работа. Ну, к маме иногда. Как по-твоему, Тоттори - это экзотично? - смеялся Казуки в ответ, принимая бумаги очередного "болезного" из рук Манабу. И подозрительно часто касался при этом, будто бы невзначай, но хитрые глаза говорили, что ни хрена - он не случайно, нарочно проводит по пальцам, гладит. Издевается зачем-то и ржёт при этом! - Тоттори почти деревня. А голубей ты случаем не разводишь? - Нет, какие нафиг голуби, Манабу, ты чего, к чему эти вопросы? - смех уже душил Казуки, глаза превращались в щёлочки, щёки округлялись, а Ошио злился всё больше и больше. И чему этот дубина вечно радуется-то? - А я пытаюсь определить источник заражения. Думаю, откуда в твоей голове взялись мозговые паразиты. С чего ты весёлый такой круглыми сутками. - Я не круглыми, нет, я просто рад, что ты сегодня дежуришь! Что ты пришёл... - чуть серьёзнее отвечал Сатоо, и Манабу рассерженно пихал ему бумаги и удалялся широкими шагами, ссутулившись, с наслаждением покидая этот дурдом. Вот это уже было не смешно. Совсем не смешно.       Конец года, как всегда, наступил незаметно. Удивительно, но на Рождество выпадал редкий выходной. Манабу уже одурел от усталости, дни смешивались в огромный ком, и на одной работе и на другой была куча забот, а постоянные навязчивые мысли о молодом приставучем докторе мешали высыпаться. Он не понимал, чего конкретно добивается Казуки. Дружбы? Это не к таким, как Манабу, разве неясно, что он не создан для совместных походов в спортбары, стриптиз-клубы и... что там ещё мужики делают? Может, он хочет секса? Тогда почему не говорит ничего конкретного, не предпринимает никаких человеческих шагов в этом направлении? Что за детскосадовские подкаты и подколки? Сказал бы уже тогда, мол, олешка, я тебя хочу, и тогда, может... Стоп. Не может... Так однажды Манабу поймал себя на мысли о Казуки, стоя в душе и непроизвольно поглаживая возбуждённый член. Шоком это можно было назвать с натяжкой, потому что скорее ощущение напоминало обрушившийся на него потолок. И чтоб при этом мерзкая бабка-соседка сверху провалилась к нему и заржала, показывая пальцем, глядя, как он голый, испуганный наяривает себе, размышляя о человеке, который с самого знакомства только и делал, что раздражал. Конечно, это был не шок. Это была катастрофа. С осознанием этой катастрофы он пошёл на работу на следующий день и брезгливо поморщился на вручённую Казуки открытку с Санта Клаусом, обнимающим красноносого оленя. - Что это за гадость, Сатоо? - Приглашение! У нашей смены выходной выпадает на Рождество, я всех зову. Но тебе - первое приглашение. Нравится? - Безмерно... - фыркнул Манабу, отвёл глаза и принялся вдохновенно врать: - Но я работаю, ты же знаешь, в городской, так что увы... - Прелесть. - Что именно? - У тебя, когда врёшь, уши розовые и глаза большие-пребольшие. Не гони, Манабу-чан. Я справился у Кондо-сана, он - мой приятель, со мной на одном потоке учился, и он сказал, что ты в Сочельник не дежуришь, вот так-то. Манабу даже крякнул от неожиданности, по крайней мере жуткий звук, вырвавшийся из его горла, напомнил отчаянный предсмертный крик подстреленной утки. Кондо-сан был дежурным в городской клинике. Сейчас Ошио ощущал себя в капкане, его окружили, затравили и собираются поймать, бежать некуда и... - Я не.. не хо... - сдавленно начал он. - Хочешь, - уверенно перебил Казуки каким-то непривычно сдержанным, очень мужественным тоном, чего Манабу, привыкший к его торопливым мультяшным интонациям, никак не ожидал. Чёрт его дёрнул затравленно искоса взглянуть на припершего его к стенке преследователя. Он не улыбался. Совсем. Казалось, даже не дышал. И на лбу появилась странная морщинка. Ответ Манабу был важным, очень важным для Казуки, который вроде бы только что всё определил за него. И в очередной раз в жизни Ошио принял нелогичное решение. Сглотнув набежавшую слюну, он тихо кивнул и тоже не так, как обычно, совсем робко произнёс: - Ладно. Я приду. Но я ненадолго. И... Казуки выдохнул и просиял так ярко, что пришлось зажмуриться. Ну что за лампочка ходячая-бесячая, где таких делают и зачем? - И... Продолжай. И что, Манабу? - И я скучный. Я буду портить вам настроение своей унылой рожей. Имей в виду! - Не будешь, - возразил Казуки, воровато оглянулся по сторонам и, хотя в коридоре у его кабинета сейчас никого не было, осторожно подхватил свободную кисть Манабу, порывисто потянул её на себя, поднёс к губам, но вдруг будто испугался, разжал. А у самого зрачки расширенные, как два чернильных пятна в чае, и под подушечками пальцев Ошио на миг почувствовал чужое горячее дыхание и даже скользнул по сухим трещинкам на губах. Сатоо мотнул головой, резко сорвался и, не говоря ни слова, зашёл к себе, да еще и дверью хлопнул.       "Ну охренеть. У него точно мозговые паразиты", - по инерции огрызнулся про себя Манабу и удивлённо посмотрел на лежащую у ног открытку с оленем и Сантой. Когда выронил, не обратил внимания. Вообще эта минута разговора в коридоре была очень уж растянутой, длинной и тяжёлой. Манабу постоял столбом с колотящимся в глотке сердцем ещё немного, уставившись на закрытую дверь, наклонился, подобрал приглашение и пошёл работать. Думать о причинах и следствиях и - тем более - прокручивать в памяти момент он себе решительно запретил. Не хватало ещё всю смену с эрекцией бороться.       На вечеринку он собирался как мальчик-коридорный, которого внезапно позвали ради шутки на великосветский приём. Всё тело дрожало желейным маятником, он с трудом оделся, посмотрел на себя в зеркало, остался недоволен, но менять что-то не стал. Не смог бы при желании, руки и так тряслись от волнения, ещё одного сражения с пуговицами нервы не выдержали бы. Поэтому пошёл как есть. Простая белая рубашка, узкие джинсы, чёрный шарф грубым узлом, повязанный на тощей шее. Накинул чёрную кожаную куртку, собрался обуваться, но подумал, вернулся в спальню и с трудом, но всё же надел пирсинг.       Он знал, что это не свидание. Не секс-встреча, как было с Юуто. Он знал, что между ними с Казуки ничего нет, и что там будут коллеги. И всё равно внутри всё переворачивалось от странного предвкушения. Пока ехал в метро и стоял у двери, пялился в тёмное стекло на искажённое отражение, признался себе: Казуки ему нравится. Очень нравится. Пожалуй, что с самого начала чем-то зацепил. И это было очень плохо. Расставаться с Юуто ему было не страшно. Унизительно было не расставаться. Но тут будет намного больнее. Сближаясь с этим раздражающе-симпатичным человеком, он будто шёл навстречу несущемуся на него троллейбусу. И этот жизнерадостный троллейбус неизбежно должен был размазать Манабу по проезжей части. Варианта, что его подхватят и увезут с собой, Манабу не рассматривал. Надо было бы соврать ещё что-то, не ходить, промолчать, игнорировать... До самых дверей дома Сатоо он составлял себе список запретов, которые в настоящее время безбожно нарушал.       На вечеринке он никому не портил настроение. Мало того, его почти никто не заметил. Народу в просторную модную квартиру набилась тьма-тьмущая. Казуки пригласил всю смену и сказал каждому, что он может привести друга или подругу, приятелей или знакомых. Всем сказал, но не Манабу почему-то. Когда Ошио пришёл, тусовка уже перешла в стадию стихийного напивания, все болтали, жевали угощения с низких длинных столиков вроде банкетных, пили, курили, знакомились, в большой комнате даже танцевали. Казуки молча схватил его за руку и прямо с порога потащил за собой, провёл через всю квартиру, не дав даже куртку снять, втолкнул в ванну и вышел. Его гость помялся-помялся и собирался было улизнуть, но Сатоо вернулся через две минуты с двумя бутылками ледяного шампанского в каждой руке. Поставил на тумбочку у раковины и, преграждая путь к отступлению, закрыл дверь на замок. Почему-то конкретно эта деталь Манабу не напугала. Он грозно посмотрел на Казуки и пробурчал: - Да ты набрался уже. - Немного, - виновато кивнул хозяин вечеринки. - Так, я пойду отсюда, пожалуй, - но не успел Манабу рвануть к выходу, как был прижат задницей к раковине. Казуки с лихорадочно горящими глазами плавно провёл руками по контуру тела Ошио, не задевая его, от плеч к бёдрам, дистанции между ними практически не было. Манабу почувствовал, что сам мгновенно пьянеет от этой близости, а тут ещё слова, медленные, опутывающие: - Прости, я что-то очень волновался. И на голодный желудок... Чуть-чуть ведёт. Прости, я не так хотел... - А что ты хотел? - строго спросил Манабу, при этом чувствуя, как пересыхает во рту, потому что ответ уже упирался ему в пах - у Казуки стоял, причём конкретно, и, немного раскачиваясь, нетрезвый доктор непроизвольно тёрся о Манабу. Всё смотрел-смотрел в глаза и... не трогал. "Да что с тобой такое?" - Ошио тоже стал возбуждаться, неловкость нарастала, он потянулся за бутылкой на тумбочке, чтоб скрыть своё волнение. Сатоо послушно отстранился, перехватил шампанское и стал с пыхтением возиться с пробкой, при этом отчаянно приговаривая: - Пообещай не бить меня, ладно? - Не буду. - Что? - Обещать не буду, хрен знает, что пьяный Казуки ляпнет, у меня должен быть простор для манёвра. - Манёвр, - горько усмехнулся Сатоо, и бутылка хлопнула, но не выстрелила, он придержал пробку и отложил обратно на тумбочку. Манабу торопливо вырвал шампанское и сделал несколько больших глотков из горла. Пузырьки ударили в нос, пена потекла по подбородку и шее, он неловко утёрся, и задохнулся, поймав быстрое и жадное движение глаз Сатоо, скользнувших по белой, с шипением оседающей на коже, дорожке. Причём Казуки хотел явно не выпивку. Видел бы этот парень сам себя со стороны. Ошалевший от алкоголя, взволнованный, рот приоткрыт... "Пирсинг, он тоже надел серьги, - восхитился Манабу. - Красивый, сука, какой же ты красивый". - Допустим... Я гей, - стыдливо проговорил Казуки и покраснел от усмешки Манабу. - Допустим, я догадался. - Почему? - Хотя бы по тому, что у тебя сейчас в штанах творится. - Э... Извини. - Вот уж не то, за что нужно извиняться, - Манабу выпил ещё, отставил бутылку и, чуть откланяясь назад, переспросил: - Ну и что мы с этим будем делать? - Не знаю, что делать, как ещё показать, что ты мне нравишься, Манабу... Ты так от меня на работе отбрыкиваешься, что я теряюсь... Но я не могу так... Ты хотя бы подумай об этом. Стой... - Казуки весь вскинулся, - ты сказал "мы"? Что "мы" будем делать? - Да заткнись ты уже, - хмыкнул Манабу, закинул руки на плечи, сцепил в кольцо и потянул парня на себя. Казалось, Казуки теряет равновесие, у него был взгляд закружившегося на карусели человека, когда язык Манабу бегло скользнул по колечкам на его губах, распробовал и толкнулся внутрь. Через миг падать в воображаемую бездну пришлось Ошио. Потому что так голодно, страстно и при этом бережно его ещё никогда не целовали. Он даже заскулил в поцелуй от нарастающих горячих спазмов желания, от рук, бродящих по телу, торопливо скидывающих куртку, забирающихся сзади под рубашку. Ладони Казуки на его спине были такими трепетными, словно он боялся разбить что-то хрустальное, при этом язык развязно и напористо трахал рот Манабу, глубоко и быстро вперёд-назад... Сочетание было не для слабонервных. Они оба закрыли глаза и окончательно потерялись в ощущениях. Ошио не отследил перемену, как так вышло: только что он ласкал своими холодными пальцами пресс Казуки, царапал живот ногтями, тянулся к соскам, и вот - внезапно руки уже путаются в волосах Сатоо, а тот сидит у него между ног и смотрит преданно и жалобно, поглаживая бока. "Разрешение что ли просит?" - задохнулся от невероятного предположения Манабу. Облизнул губы, неуверенно кивнул, и только после этого звякнул ремень, молния, и бельё поползло вниз. Сатоо задержался на долю секунды. Зрелище мужчины, пристально разглядывающего его достоинство, было для Манабу необычным, хотелось нагрубить и даже отпихнуть, хотя бы ляпнуть "Чего уставился?". Но он не успел. Сатоо прикоснулся пальцами с двух сторон, очень осторожно: - Обалденный, ты... Обалденный... - Если ты собираешься общаться с моим членом, то я против... - Манабу не успел продолжить язвительный монолог, потому что ему пришлось резко нагнуться вперёд с вытаращенными глазами и охнуть, будто его ударили под дых. Казуки обхватил член влажными губами и сразу глубоко заглотил, только потом отстранился и стал двигаться сначала медленно, поглядывая снизу на реакцию, затем быстрее, постепенно наращивая темп, не забывая ласкать Манабу руками. От того, как пошло качалась голова Сатоо у него между ног, от того, как он послушно отзывался на каждое движение Манабу бёдрами или давлением ладоней, Ошио решил, что обкончается за минуту, как последний девственник, так ему было хорошо и удивительно. И так-то оно бы, собственно, и случилось. Вкус шампанского во рту, раскрасневшиеся от страсти лица, скорость и нежность... Но вдруг до слуха донёсся грохот и смех из-за двери. Оба почти забыли о том, где находятся и что в квартире есть ещё люди. Но те сами о себе напомнили стуком в дверь и пьяным хохотом: - Сатоо, вылезай, тебя там что, приспичило? Тут Сакума-сан нажралась и в танце твою ёлку уронила! Ты должен это видеть.       Есть такие ситуации в жизни, которые ты не забудешь никогда. Ситуации, которых лучше бы не было. Провалиться со стыда сквозь землю не получится, как бы ты об этом ни мечтал. Жалкий комиксовый взгляд Казуки с членом во рту был незабываем. Манабу впился ногтями в собственные ладони от ужаса. В дверь всё стучали и стучали. Он грубо толкнул Сатоо в плечо, почти ударил, чтоб тот отстранился.       Дальше всё было как в тумане. Казуки вышел в коридор и упрямо прикрыл за собой дверь, ещё какое-то время стоял за ней с той стороны, перебрасываясь нервными шутками с гостями, закрывая проход спиной, видимо, чтоб всех отвлечь и перенаправить в другое место. На предложении всем пойти и посмотреть на руины, оставшиеся от праздничного дерева, народ схлынул вон из коридора. А Манабу приоткрыл дверь и выглянул в щель, после чего сбежал из квартиры. Глупая затея. Не стоило ему приходить. Не стоило.