Женщина в белом

Но тень Мириэль не покинула ни дома Финвэ, ни его сердца… Дж.Р.Р. Т. И когда мой дух отлетит, дитя будет жить — твое дитя и мое, Мореллы. Но твои дни будут днями печали, той печали, которая долговечней всех чувств, как кипарис нетленней всех деревьев. Ибо часы твоего счастья миновали, и цветы радости не распускаются дважды в одной жизни… Э. По

      Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Тирион.       Я вдруг очутилась посреди пустой и безмолвной улицы, и небо над моей головой и над городом было черное и звездное. Может, от этого, а может, из-за зыбкого ночного тумана или из-за своего искристого белого мрамора улица подернулась неясной слабой дымкой, и очертания зданий по обе стороны от меня едва заметно колыхались. Я поежилась, увидев это, и, будто по наитию, пошла в сторону дворца.       Он высился впереди и манил: белый, массивный, довлеющий над городом, над холмом. Это никогда не бросалось в глаза наяву, но во сне чудилось, будто дворец нависает над поднимающейся к нему улицей, и взгляд его темных, небрежно зашторенных окон сочится неприязнью.        Я остановилась подле решетки ворот. За ней просматривался одичавший сад, его дорожки поросли травой, и на мраморном крыльце виднелись нанесенные ветром сухие листья. Решетка не была заперта, и мне ничего не стоило бы толкнуть ее и войти, но я все медлила, и сжимала ее, и чувствовала возле лица тяжелый запах железа.       Дворец прищурено смотрел на меня, я разглядывала его в ответ. Скользила взглядом по стенам, пересчитывала окна, находя среди них те, что выходили из давно знакомых комнат: спальни, кабинета, библиотеки, гостиной… Я видела ползущие по рельефам и водостокам побеги винограда и плюща, замечала темные дождевые подтеки возле карнизов, заброшенные непогодой на крышу ветки. Ничто не шелохнулось. Никто не проходил внутри с лампой в руках и не бросал свою тень на занавеси и шторы. Запущенный сад молчал, и ни одна потревоженная птица не подала голоса в темноте.       Как это бывает не только во сне, произошедшие вокруг перемены я ощутила сперва кожей и лишь затем уловила разумом. Мне вдруг стало страшно, и я обернулась, боясь увидеть приближение опасности, порожденной моим ночным кошмаром. Но оставшаяся позади улица была пустынна. Она спускалась с холма такой же, какой была, когда я шла ко дворцу. На площади перед воротами и в других зданиях вокруг по-прежнему не горел и не мелькал свет, но звезды позволили мне убедиться, что никто не подкрадывается со спины. И все же теперь я сообразила, что изменилось: железный запах решетки исчез. Я более не ощущала его, зато на смену пришло другое: откуда-то из сада донесся отчетливый аромат ночных лилий.       Я обернулась снова, уже поняв, что увижу.       Она стояла на крыльце среди сухих листьев, к которым теперь добавились разбросанные увядшие цветы, и безмолвно смотрела на меня. Замершая фигура на фоне запертой черной двери была такой же белой, такой же едва колеблющейся в своих очертаниях, как и здания лежащего у меня за спиной города. Она не шевелилась, не грозила и была узкой и тонкой, но наклон головы и разворот плеч не оставляли сомнений: путь для меня закрыт надежнее, чем любой решеткой. Это был ее город. Ее сад и ее дворец.       Я разжала пальцы, отпуская прутья ограды, и проснулась.