Zaubererbruder

С этого дня Крабат больше не приходил в комнату Мастера. До самой Пасхи он избегал Мастера, где это только можно. Он избегал его даже в ночи новолуния. Мастер работал внутри, на мельнице, а Крабат снаружи, у повозки; Мастер снаружи — Крабат внутри. Крабат был так же немногословен, как и до этого, мало ел и упорно работал и отказывался, где это только возможно, от использования Чёрного Искусства. Он молчал и по пятницам в Тёмной Школе. Но тем не менее все знали, что он запоминает каждое слово, произнесённое Мастером. За неделю до Страстной пятницы Мастер вдруг задержал Крабата после занятий. Он молча смотрел на него какое-то время; трудно было прочесть выражение единственного глаза. Крабат спокойно ждал. Уже давно прошли те времена, когда взгляд Мастера внушал страх. — Почему ты всё ещё здесь, Крабат? Крабат не ответил, только вопросительно взглянул на Мастера. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Нравится мне это или нет, но у меня больше нет власти над тобой. Ты победил меня на дуэли, ты преодолел мои чары. Ты мог бы уйти, как всегда хотел. Но тем не менее ты до сих пор здесь. Я спрашиваю тебя, почему ты не уходишь. Ты не познал тут ничего, кроме горя. Крабат всё ещё молчал. Мастер поднялся со стула и подошёл к Крабату. Обошёл его кругом и остался стоять перед ним. — А я думал, ты знаешь это, Мельник, — тихо сказал Крабат, — Я остаюсь именно потому, что я не познал тут ничего, кроме горя. Я остаюсь, потому что, если я уйду, они все познают только ещё больше горя. Я остаюсь, потому что ты, Мельник, забрал у меня всех друзей на этом свете, всю надежду на лучшую жизнь. Я остаюсь, потому что всё, что держит меня в этом мире — это тот день, когда ты сдашься. Его взгляд прожигал Мастера насквозь. — Я остаюсь не из-за себя, а из-за тебя, Чёрный Мельник из Козельбруха. Между ними снова установилось молчание. Напряжённое молчание, так что воздух казался густым. Они смотрели друг на друга. Это была немая борьба за власть. Крабат уступил. В конце концов они уже не знали, как долго стоят тут и смотрят друг другу в глаза. А потом в какой-то момент взгляд Мастера стал мягче. — Я знаю это, Крабат. Знаю, что ты остаёшься из-за меня. Я спрашиваю, не почему ты остаёшься; я спрашиваю, почему ты не уходишь. Почему ты не уходишь и не оплакиваешь свою девушку? — Я скорблю по ней. Она уже не здесь, и ничто не вернёт её мне. Из нас двоих, Мастер, это вы отказываетесь скорбеть и вы отказываетесь отпустить её. Это вы отказываетесь простить. Мастер отвернулся от него, отошёл обратно к кафедре. — Я знаю, — он выглядел поверженным, когда снова повернулся к Крабату. Старым и очень уставшим, — Я знаю, — повторил Мастер, — И правда, постепенно приходит время научиться прощению. Он говорил скорее с самим собой, чем с Крабатом. — Я не ухожу, Мастер, потому что надеюсь, что вы научите меня, как мне найти себя в себе самом. В себе и во всём другом, — сказал Крабат. А потом он вышел.