Zaubererbruder

Был уже вечер, когда Юро разбудил подмастерий к обеду. Как и прежде, небо было свинцово-серым, но дождь почти прошёл. Было предчувствие, будто эта пасхальная ночь станет недоброй. Почти все подмастерья пытались сделать что-нибудь, — поднять ветер, чтобы осушить луга… — но сила не повиновалась им. Они не могли колдовать. Они должны будут вытерпеть эту сырую ночь. Парни быстро доели густую кашу, которую наварил Юро. Когда стемнело, Мастер переступил порог общей комнаты. Настало время выйти наружу и поставить метку, сказал он и согласно древнему ритуалу начал распределять по парам подмастерий, собравшихся вокруг него. Крабат и Кубо покинули круг предпоследними. Юро и Ирко оказались последними, кого отпустил Мастер. Крабат спешил; он хотел к тому кресту, где погиб Боймель. Кубо только пожал плечами, но не отставал от него. Крабат был ряд, что Кубо не задавал вопросов, как это наверняка делали бы некоторые другие. Они пересекли лес, погружённые в полное молчание. Моросящий дождь промочил волосы и одежду. В лесу не пели птицы, не кричали сычи. Не было слышно ни звука кроме монотонного капания с ветвей деревьев и влажного хлюпанья земли. Ночь была чернильно-чёрной, но они всё же нашли тропу, ведущую в Шварцкольм. Им повезло. У деревянного креста не горел костёр, место было не занято. Их одежда уже промокла, когда они добрались дотуда. Крабат и Кубо быстро натаскали дров, разожгли костер. Оба сели у огня. Кубо смотрел перед собой тяжёлым взглядом, как и всегда. Крабат крутил в руке кусочек дерева. Он вспоминал о прошлой, минувшей пасхальной ночи, когда Тонда и Певунья ещё были живы. О ночи, когда он ещё был юн, влюблён и полон надежды. Казалось, что с той поры прошло больше, чем целая жизнь. Будто бы мир движется дальше, а его, Крабата, позабыли на перепутье времён. Холод вдруг пробрал до костей. Крабат сильнее натянул на себя одеяло, но ему не стало теплее. Кубо кинул в огонь ещё две ветки. Они зашипели и задымились, от дыма защипало глаза. Его прошлое, теперь оно казалось Крабату пустым, чужим — нереальным, будто история, которую слышишь мимоходом, от которой смеёшься или удивляешься, но она не западает в сердце. Крабат чувствовал, будто он спал всю свою жизнь. Будто он только что проснулся из мира сновидений, населённого картонными фигурками. К полуночи дождь усилился, он грозился залить огонь. Оба подмастерья исправно подкладывали в костёр ветки, чтобы не дать ему погаснуть. Когда наконец зазвучали пасхальные колокола, Крабат услышал позади лёгкий взмах крыла. Он посмотрел вверх, на крест. Там сидел нахохлившийся старый ворон, смотрящий вдаль единственным глазом. Казалось, Кубо не замечает его. В деревне внизу начали петь девушки. В этом году Певунья — другая. Она пела хорошо, но Крабата не трогала её песня. На него навалилась тупая тяжесть, и он заплакал бы, если бы мог. Но он не мог, он не мог вспомнить. Ни звучание её голоса, ни запах её волос, только тень из бесконечно далёкого прошлого. Одежда Крабата потихоньку высыхала от тепла пламени. Он прикрыл глаза; капли холодного дождя скатывались по коже, но огонь согревал. Далёкие колокола было едва слышно, а вот пение не мог заглушить даже дождь. Крабат думал о том, что было сегодняшним утром: о Мастере, об их пении. Сегодня утром они пели вместе с дождём, а не наперекор дождю, как девушки из деревни внизу. Они пели не для того, чему надо верить, как учению церкви, а для того, что не вызывает сомнения. Они пели для жизни, для самой жизни. Крабат спрашивал себя: может быть, это то, что имел в виду Мастер, когда сказал, что нельзя взять и бросить знание людям под ноги? Он знал, что никогда не понял бы того, чему Мастер научил его прошлым утром, если бы не осознал это по собственной воле. Если на свете было хоть что-то святое, то, должно быть, это то, что он пережил сегодня утром. Крабат подумал так и улыбнулся. Когда он вновь обернулся к деревянному кресту, ворон исчез. Когда занялась утренняя заря, Крабат и Кубо отрезали от креста по щепке и сожгли их в костре. Когда они нарисовали друг другу метки на лбах, Крабату показалось, что он помечает лоб не старшего товарища-подмастерья, а ученика.

***

Я мечу тебя, брат, углем от деревянного креста! Я мечу тебя, брат, Знаком Тайного Братства!