Zaubererbruder

Остаток дня до самого вечера протёк, будто густой мёд. Юро ухаживал за Ирко и не попадался Крабату на глаза. Остальные подмастерья как и раньше почти не заговаривали с ним. Они так и не узнали о том, что случилось утром. Мастер заперся в своей комнате. После обеда Крабат решил сходить к нему: проверить, всё ли в порядке. Он боялся, что в обед Юро натворил самое страшное своими речами. Крабат оказался прав. Хоть он и застал дверь комнаты Мастера незапертой, из кромешной темноты за дверями донёсся запах алкоголя и отчаяния. Он прекрасно знал, что Мастер не хочет, чтобы кто-либо видел его в таком виде. И особенно он, Крабат. Но всё-таки он не собирался оставлять Мастера спиваться в одиночестве. Он тихо вошёл. Крабату потребовалось несколько минут, чтобы глаза привыкли к темноте. Затем он разглядел Мастера. Тот сидел за столом, погружённый в себя, крепко сжимая в кулаке рюмку; на столе перед ним валялись три пустых кувшина вина. Он нажрался до беспамятства. Крабат медленно подошёл ближе. Он аккуратно потряс Мастера, пытаясь разбудить его. Но Мастер не реагировал: лежал на столе, будто мёртвый. Сейчас он и правда мёртвый — в известной степени, подумал Крабат с горькой усмешкой на губах. Потом забрал у Мастера из рук рюмку и вновь поставил на стол опрокинутые кувшины из-под вина, взял своего Мастера и Учителя под руки и перетащил его к кровати. Мастер шлёпнулся на постель, будто мешок муки, стоило Крабату отпустить его. Какое-то время спустя Крабату наконец удалось освободить его от сюртука и жилета, чулок и туфель и наконец от штанов. От напряжения пот выступил у него на лбу. Он натянул на Мастера одеяло и только тогда откинул со лба волосы и тяжело выдохнул. Кажется, усилиями Крабата Мастера удалось хоть немного привести в чувства. Тот вдруг издал неясный сдавленный звук, вовсе не походящий на вздох. Ладонь заметалась по одеялу, будто искала что-то. Крабат перехватил ладонь, удерживая мягко, но сильно. И тут Мастер, будто испуганный ребёнок, вцепился в Крабата второй рукой и схватил за штаны, впившись пальцами в ткань. Крабат почувствовал, как он дрожит. Почувствовал, как его дыхание становится рваным, неглубоким. Мастер уже не подрагивал — он трясся так, что вместе с ним дрожала кровать. Его хватка стала отчаянной. Он уже не дышал, а лихорадочно хватал ртом воздух. Горло сдавило судорожными всхлипываниями. Крабат бережно положил ладонь на спину старого мужчины. Он ясно почувствовал почти болезненное напряжение, охватившее всё его тело. Мастер отпрянул от прикосновения. Но Крабат довёл начатое до конца. Его ладонь медленно скользнула вниз по спине Мастера, затем так же медленно вверх — к плечам. Мастер не сопротивлялся его жестам. В мучительный звук его дыхания всё явственнее вплетались всхлипы. Он вцепился в Крабата, как утопающий в протянутую соломинку, и весь сжался, а потом безудержно заплакал, не проливая ни единой слезинки. Крабат знал, что разум Мастера слишком одурманен алкоголем, чтобы осознавать происходящее. Наутро он и не вспомнит всего этого. Крабату было невыносимо наблюдать за тем, как эмоции, долгие годы распирающие Мастера изнутри, безжалостно прорываются наружу, а слишком долго сдерживаемая внутри боль ломает барьеры и вырывает тело из-под контроля. Но Крабату было гораздо больнее от того, что он понимал: во-первых, это это происходит далеко не в первый раз; во-вторых, после этого приступа в душе Мастера ничуть не убудет печали и горя. Они лишь уступят место глубокому изнеможению, а оно выльется в новую порцию ненависти к себе. Крабат должен научить Мастера принимать свои чувства и наконец довериться им. Теперь он понимал, почему говорят, что слёзы очищают душу. Крабат мягко освободил свою ладонь из хватки Мастера. Он не собирался уходить. Но, как только он поднялся с краешка кровати, Мастеру наверняка показалось, что Крабат хочет покинуть его. Он издал звук, почти походящий на крик невыносимой боли, сжался в комочек, обхватил себя руками и начал раскачиваться туда-обратно, насколько это вообще возможно в лежачем положении. Крабат поспешил снять рубашку и обувь. Теперь он решил твёрдо: он проведёт в комнате Мастера всю ночь и уйдёт только тогда, когда убедится, что Мастер забылся спокойным сном. Он не оставит Чёрного Мельника наедине с его болью. Не в этот раз. Он осторожно лёг около Мастера. Его хриплые всхлипывания перешли в сбивчивое шумное дыхание, походящее на мучительные крики. Прерывистое. Слишком быстрое. Крабат почувствовал: пора что-то делать. Одной рукой он поддерживал голову Мастера, бережно притянул его к себе, второй — натянул на них одеяло. Мастер всё ещё раскачивался взад-вперёд, обхватив себя руками. Крабат придвинулся чуть ближе и начал мягко гладить его по спине. Он говорил с ним тихим, почти убаюкивающим голосом. Когда-то его мама делала так с ним самим — тогда, когда он просыпался от ночного кошмара и больше не мог уснуть. Крабат перехватил движения Мастера: мягко укачивал его на руках. Укачивал все тише и тише, и вот они наконец лежали спокойно. Измученный старый мужчина постепенно успокаивался. Его дрожь унималась, дыхание делалось всё ровнее и глубже. А главное — тише. Но всё-таки Мастер ещё не уснул. Крабат слышал, как он шепчет. Невнятные речи, проговариваемые на путаном языке пьяных. Иногда голос делался громче; он дышал Крабату в шею и лицо горячим отдающим алкогольным перегаром дыханием. Крабат спокойно терпел его дыхание, хотя мог отвернуться. Он продолжал мягко гладить Мастера по спине. Ему на ум вдруг пришла старая песня. Крабат и не помнил, когда в последний раз слышал её, но думалось, что в похожем случае. Он начал тихо напевать старую мелодию. Крабат уже не помнил текста, но сейчас это было не важно. Мастер затих; Крабат не знал, заснул он или только прислушивается. Он продолжал напевать песню. И вдруг Крабат снова почувствовал дрожь. Тихое хихиканье. Он запнулся. Затем смех — не громкий, но почти безумный. Безумный от боли. И правда: смех длился недолго, скоро он перешёл в безудержное рыдание, ещё хуже, чем прежде. Мастер судорожно глотал воздух. Крабат слышал стук сердца, колотящегося в его груди сквозь хрипы и приступы удушья. Бешено и громко. Крабат обнял Мастера чуть крепче, преодолел и без того крошечное расстояние между ними. Он вновь начал укачивать его, тихо говоря с ним. На этот раз ему потребовалось время, чтобы успокоить Чёрного Мельника. И, казалось, вечность спустя Крабат наконец почувствовал, как ему на руку капают слёзы, промачивая рубашку. На губах проступила улыбка. Искренняя тёплая улыбка. Он спокойно оперся о бок Мастера, ожидая, пока слёзы иссякнут и Мастера одолеет глубокий сон. Его самого одолевали мысли о том, что случилось в обед. О Юро и его упрёках. Надо поговорить с Юро ещё раз — спросить его, что он имел в виду, говоря о тех заклинаниях. Может, они ключ. Ключ к той непроницаемой тайне, которой Мастер окружил смерть Ирко. Мысли Крабата блуждали, и он не замечал, что воцарилась странная тишина. И потому он испугался, когда вдруг услышал голос Мастера. Голос обратился к нему. — Крабат? Пьяный Мастер запинался на каждом слоге. Но всё же нельзя было не расслышать недоверие, боль и да, облегчение, заложенное в этом слове. — Всё хорошо, — только и ответил Крабат. Мастер едва заметно осторожно кивнул, показав Крабату, что понял. И вскоре грудь старого мужчины уже поднималась и опускалась от спокойного дыхания. Заснул… Крабат решил оставить его. Он осторожно разорвал объятия, не разбудив Мастера, и встал с кровати. Погладил по спине в последний раз, а потом взял свои вещи и пошёл вниз, в общую спальню.