Темная комната

      Темная комната.       Квартира под дорогой защитой. Второй ключ у швейцара, который если отдаст его, то под пытками. Плюс, ванная заперта на механический замок. Плюс он напряжен как кот, прислушивается к каждому звуку.       Если кто-то дойдет до зала, он услышит. Включит воду и остановится. Никто не узнает. Никогда и никто.       Только он будет знать. И кто-то в зеркале, с его лицом и светлыми волосами усмехнется: ты никогда этого не забудешь. Никогда не изменишься. Никогда.       Рэн упер ладонь в кафельную стену. Не ударил, хотя хотелось. Просто упер, опустил голову, выдохнул. Глаза привыкали к темноте, он стал различать очертания. Голые ноги на кафеле, черное пятно слива…       Третий месяц в Америке. Третий месяц эта роль не дает покоя. Режиссёр, низкий с залысинами, все время требует, требует, меняет сценарий, плюется новыми идеями и «творческим» подходом. Таланта в нем меньше, чем у Президента в одном мизинце. Рэн уже трижды пожалел, но контракт подписан, и работа должна быть сделана.       Он, по крайней мере, должен сделать ее на отлично.       Он ей пообещал.       Она тогда так смотрела.       Черт.       Рэн включил душ. Давление было хорошим, вода теплой ― он сделал холоднее. Запрокинул голову, открыл рот. Вода заливала глаза, текла по губам, он пил, где-то в глубине надеясь, что захлебнется, упадет, начнет сплевывать.       Это бы прервало настрой. Точно бы прервало.       Но он продолжал пить. Чувствовал, как холодные струи бьют по губам... Резко опустил голову. Как она тогда улыбалась…       Он бы не поехал. Конечно, он бы не поехал. Три месяца так далеко, без возможности увидеться, даже позвонить. Она ведь не посмеет его отвлекать. Он тоже. И кончится в душе после очередного пыльного дня. Сколько в Аризоне пыли…       Интересно, а она в душе, хоть раз…       Рэн резко зажмурился. Даже думать об этом не хотелось. Словно он опускался на новый уровень извращений.       Конечно, он бы не поехал. И Президент, конечно, знал. Он вообще знает, всегда и все, будь он проклят. И как это так «по ошибке» получилось, что о предложении Рэну сыграть в новом голливудском проекте первой узнала Кеко?       Как она смотрела тогда…       И это ее «сэмпай» с придыханием, «обещайте мне постараться». Этот взгляд преданный и кроткий, мягкий, тихий и такой верящий. Как она могла верить? Верить в него, когда он сам в себя не верил? После этого он уже не мог отказаться. Она бы не поняла.       Щелк. Ловушка Президента захлопнулась.       Рэн в Америке с обязательствами по контракту. Еще два месяца съемок, потом полгода разыгрывать любовь с исполнительницей главной роли Клэр де Лор. В этот срок никаких сторонних романов. Никаких женщин…        Он зажмурился.       «Просто сделай это, ― подсказал внутренний голос, ― не так уж и необычно для мужчины. Ты ведь уже делал. Часто. Разве теперь иначе?»       Рэн потянулся рукой к члену, едва коснулся кожи, убрал. Снова зажмурился.       Давай же. Обычное механическое движение, удовлетворение потребностей, сброс напряжения, раз уж на то пошло. Упражнение, которое нужно выполнять регулярно. Нельзя опошлять. Нельзя искать чувства там, где должна быть простая работа руками.       Просто представь его. Так же, как представлял всегда. Голое женское тело, именно тело ― без лица, без прически. Что-то на уровне ощущений: мягкая кожа, живот едва-едва пухлый, аккуратный пупок, дорожка вниз, светлый гладкий треугольник...       Никакого лица. Никакой личности. Просто упражнение. Удовлетворение потребностей. Раз ― кладем руку у основания члена, два ― начинаем «натирательные» движения, три ― кончаем и забываем, как о страшном сне. Ничего сложного, как езда на велосипеде, просто не представлять лицо…       Просто не представлять Кеко.       Как она смотрела тогда.       Как она будет смотреть на него, если узнает? Боже, она ведь даже подумать не может, насколько грязные у него мысли.       Безликое женское тело…       Рэн усмехнулся. «Не думай о розовых слонах», ― промелькнула в голове подлая мысль.       И, наверное, с ним было что-то не так, потому что даже розовые слоны заставили думать о Кеко. Розовая комната, в которой она сидела. Изумрудно-зеленое платье с приспущенным правым плечом, обнаженная ключица, взгляд снизу-вверх и улыбка, ее настоящая улыбка ― немного смущенная, но прямая улыбка Кеко…       Почему он ничего не знал об этой рекламе?       «Потому что ты намерено не спрашиваешь о ней Президента», ― напомнил голос в голове. Потому что, если не сумеешь сосредоточится, не сыграешь любовь с щербатой и приторно-сладкой Клэр.       И в чем смысл, если однажды, включив японский канал, видишь Кеко в рекламе. Совсем не такую как Клэр. С немного угловатой фигурой, еще девчачьими движениями и короткой аккуратной стрижкой, как перья экзотических птиц. Короткая стрижка сделала ее лицо другим: глаза еще больше, губы чувственней. Зеленое платье с приспущенным плечом, обнаженная ключица... Камера была сверху, Кеко смотрела на нее, подняв глаза, длинные ресницы отбрасывали тени. Она говорила на японском ― Рэн уже давно не слышал японского. Она глубоко вдыхала перед каждой фразой, и он легко мог представить, как поднимается ее грудь…       В ее образе не было ничего пошлого, и именно поэтому он так возбуждал. Хотелось растрепать уложенные волосы, стянуть платье, стереть прозрачный блеск… Он мог бы держать ее голову левой ладонью, правую запустить под струящуюся ткань, и…       Рука прикоснулась к члену. Другая легла на кафель. Вода продолжала бить, журчать и уходить в слив… В темной комнате хорошо представлялись тонкие ноги, живот без намека на полноту, маленькая острая грудь, шея, губы… глаза.       Как она смотрела на него тогда.       Он сделал первое движение, аккуратное, словно боялся потерять этот образ. Движение отозвалось мучительной тягой. Еще раз, аккуратно, словно мальчишка, который пробует впервые. Он представил ее взгляд, почувствовал, как растет напряжение. Мысленно опустился к ее губам, к шее, к обнаженной ключице.       Ох, его подлое воображение отказалось рисовать платье.       На мгновение Рэн остановился, подумал: «не правильно». Но, да простят его боги, он был слабаком. И воображаемая Кеко перед ним оказалась голой. Рэн ускорился. Он уже не мог сдерживать себя, больше не пытался. Замок был сломан, дверь сорвана, и взгляды, улыбки, и движения Кеко перестали казаться запретными. Она трогала себя.       Он тоже. Быстрее, еще быстрее, собрать все это: страхи, сомнения, дни беспомощности, когда он хотел быть с ней и не мог. Все кошмары прошлой жизни, все мысли... Собрать и вытолкнуть. Еще быстрее. Еще!       Когда, казалось, сил больше нет, Рэн ощутил толчок, выдохнул, прикрыл глаза и опустил голову.       Он должен был мучиться. Должен был страдать. Но губы дернулись в улыбке, и он ничего не мог с этим поделать. Все теперь стало правильным.       Это правильно, что он представляет ее, что он предан ей. Даже сейчас, в Аризоне, даже когда надо играть любовь с другой, он отдает себя только Кеко.       Когда все это закончится, он наконец расскажет. Потому что только что опустился на дно, и здесь, наконец, понял, что это правильно.       Это правильно быть с ней.       Рэн вышел из душа с чувством опустошения. Да здравствуют нездоровые ассоциации ― он представлял себя выблевавшимся после сильного отравления: чувство мерзости мешалось с облегчением и верой, что теперь наверняка станет легче.       Кеко. Его Кеко. Теперь она была его, пусть только в мыслях ― это уже правильный шаг. Здоровый, как сказали бы психологи. Они бы обязательно добавили, что все начинается с мысли. Сегодня он наконец представил ее. Представил, и глубины ада не разверзлись, его не затянуло в подземелье, не кинуло в кипящий котел.       Это было даже приятно. Немного мучительно, но приятно. В сотню раз лучше, чем предыдущие попытки, когда он контролировал себя, заставляя представлять только тело.       Рэн повалился на кровать. Он устал, но какая-то часть хотела продолжения. Какая-то часть хотела развития, и взгляд невольно скользнул на телефон. В конце концов, что плохого? Он просто позвонит ей и, если что-то не так, всегда сможет пойти на попятную. Просто сэмпай (Боже, когда она говорит это слово, с придыханием и тихо…) решил узнать, как дела у его кохай. Обычный дружеский звонок…       Просто дружеский звонок.       Рэн резко встал, боясь передумать. Вцепился в телефон, набрал номер.       Глупо. Как это все глупо.       Гудок. Еще один. Он закрыл глаза. Слишком долго. Надо сбросить. Что сказать? Притвориться, что ошибся номером? Случайно нажал на соседний значок в списке контактов? Такое бывает. Еще гудок. Пальцы потянулись к экрану.       ― Сэмпай? ― голос был испуганным, немного хриплым. Рэн сразу потерялся. Понял, что его голос тоже будет хриплым. Но не бросать же трубку. ― Что-то случилось?       Рэн вспомнил ванную. Как он представлял ее, и усмехнулся. Нет, ничего, конечно, ничего такого, о чем тебе нужно знать. Пусть это останется моим маленьким грязным секретом, навсегда запертым в темной комнате.       ― Я видела вас сегодня, ― пробормотала Кеко, и Рэн едва не задохнулся от ее слов, ― сегодня вышел трейлер. Кажется, он будет очень хорошим, ― щелчок и полная тишина, как будто Кеко на несколько секунд выключила микрофон, и опять ее голос, ― Клэр де Лор-сан, такая красивая. Не удивительно, что вы в нее влюбились…       ― Я не… ― Рэн проглотил следующие слова. Контракт запрещал рассказывать, ― я тоже видел тебя сегодня Могами-сан. В рекламе.       В рекламе. И потом в ванной.       В трубке снова была глухая тишина. Потом щелчок и ее тихий голос.       ― Вам понравилось? Мы с Кимурой-сан долго не могли найти общий язык, но в конце концов она осталась довольна.       ― Ты хорошо поработала, ― максимально вежливо ответил Цуруга. Это было не то, что он почувствовал, когда включил телевизор и увидел ее. И зеленое платье, которое спадало с ее плеча… ― твоя актерская игра стала лучше… ― он откашлялся, ― почему ты не позвонила мне, если у тебя были проблемы. Я ведь сказал…       ― Если что сразу же звонить вам, ― виновато пробубнила Кеко, ― я просто не хотела быть надоедливой. К тому же, Кимура-сан сказала, что у меня проблемы по женской части, поэтому…       Рэн едва не поперхнулся.       ― По женской, ― глупо повторил он, ― что ты имеешь в виду?       Он не был уверен, что хочет знать. Определенно, ему не стоит лезть в это. Кеко замолчала. Звук снова пропал.       ― Она сказала, мне не хватает… простите, Цуруга-сан, я не могу произнести это вслух.       Теперь это начинало дразнить. Рэн собрал все силы, чтобы звучать убедительно.       ― Могами-сан, ― сказал он спокойно, ― я твой сэмпай, и ты можешь рассказать мне все, что угодно, если это касается твоей карьеры. Если твоя проблема по… ― он вздохнул ― по женской части, возможно, мужской взгляд будет полезен.       Долгое время Кеко молчала. Потом она выдохнула и произнесла с каким-то несвойственным ей смирением.       ― Хорошо, Цуруга-сан, я расскажу вам, потому что обещала Кимуре-сан быть смелее. Но, знаете, что мне очень и очень стыдно. И особенно мне стыдно, что я говорю это именно вам. Если вы не захотите это слышать, пожалуйста, перебейте меня немедленно.       Рэн молчал.       ― Кимура-сан сказала, что моему образу недостает сексуальности. Она сказала, что я красивая и довольно мила, но не вызываю в мужчинах желания… желания прикоснуться.       Рэн почти засмеялся. Какая горькая ирония.       ― Она хотела, чтобы я проявила свою женственность, ― продолжала Кеко, ― хотя это была всего лишь реклама конфет, она хотела, чтобы я продавала их с помощью сексуальности. Она сказала, ― Кеко выдержала паузу, ― она сказала, что откусывая конфету, каждый мужчина должен представлять, что кусает меня. У нее просто такое чувство юмора! ― торопливо добавила Кеко.       Рэн зажмурился. Это все сон, да? Страшный кошмар, из которого он не хотел выбираться.       ― Могами-сан, ― пробормотал он, ― это тебе не подходит.       Он вдруг почувствовал себя последним извращенцем. Сегодня, увидев ее по телевизору, он думал, что испытал что-то особенное. Что-то, что было только между ними. Что-то, что было их. Когда она смотрела в камеру, снизу-вверх, и ресницы отбрасывали тени, Рэну казалось, она смотрит так на него. Только на него и для него.       Но она смотрела так в камеру. Заглядывала в каждого мужчину, который видел эту рекламу. Сколько их теперь, таких же? Уродов, которые запираются в ванной и представляют ее?!       От этой мысли ему стало тошно.       ― Как ты вообще могла пойти на это?       Кеко удивленно ойкнула.       ― Простите, Цуруга-сан! ― затараторила она. ― Я знала, что не нужно вам рассказывать. Это была всего лишь реклама конфет, и вы сами учили меня подчиняться режиссёру. Кимура-сан считала этот подход самым верным.       Ран закрыл глаза. Переносицу защипало. Сколько уродов теперь дрочат на нее по ночам?       ― Как ты могла? ― пробормотал он тихо.       Звук пропал на какое-то время. Снова появился.       ― Я всего лишь делала то, чему вы меня учили, сэмпай: "Берись за работу и делай ее хорошо". Сэмпай? Сэмпай? Вы, куда-то пропали.       Рэн еще раз растер переносицу. Вот теперь он начал понимать, к чему все это приведет. Кеко ― молодая и талантливая Кеко ― конечно, добьется успеха. И, конечно, на нее начнут обращать внимание. А потом… сколько пройдет времени прежде, чем в ее двери постучится кто-то действительно достойный?       В то же время, его фильм, судя по прогнозам, провалится. Такое иногда случается, если сценарий хорош, а у режиссера явно лишняя хромосома. Никто не застрахован. Но для актера это может стать большой проблемой. А еще этот проклятый контракт с игрой в отношения…       Если у него есть шанс на счастливый конец, то он наступил прямо сейчас. Выжидание сделает хуже.       ― Могами-сан, ― сказал Рэн, после небольшой паузы, ― думаю, я позвонил не просто так.       ― Правда? ― в голосе скользнуло беспокойство. ― У вас что-то случилось? Вы заболели?       Рэн почти засмеялся.       ― Нет, ― пробормотал он, ― нет, это другое. Думаю, я хочу что-то сказать тебе, но это нужно делать при встрече.       В трубке раздался треск.       ― Вы хотите, чтобы я приехала?       ― А ты бы приехала? ― спросил он, сам не ожидая вопроса. И снова треск.       ― Если вам нужна помощь…       ― Все в порядке, ― тихо пробормотал Рэн. Он закрыл глаза, откинул назад голову. Уже становилось прохладно, и он подумал, что нужно одеться и выключить кондиционер, ― думаю, впервые за долгое время все в порядке.       ― Что вы имеете в виду? ― ее слова искренние, лишенные всякого притворства успокаивали. ― У вас какие-то проблемы?       ― Не проблемы, ― поправил Рэн, хотя, по сути, он считал эту работу проблемой, ― есть некоторые обязательства. Я должен их выполнить. А потом я расскажу тебе. Если это все еще будет важно.       ― Важно? ― глупо повторила Кеко.       ― Если ты дождешься меня, я расскажу. А если нет… ― продолжать ему не хотелось.       ― Конечно, я дождусь! ― в голосе даже появилась обида. ― Как вы вообще могли подумать иначе?       Рэн усмехнулся.       ― Ты даже не знаешь, о чем говоришь, ― пробормотал он.       ― Вы мне не рассказываете, ― пробубнила она в ответ.       Он усмехнулся. Почему, даже когда она обижалась, ей удавалось быть такой хорошей.       ― До встречи, Могами-сан.       Рэн положил трубку.       Он знал, что его слова не оставят ее в покое. Но, может, оно и к лучшему. Кеко так увлечется загадкой, что забудет о другом. Рэн посмотрел в потолок, как будто там было чистое небо.       ― Теперь все на твое усмотрение, ― пробормотал он потолку и усмехнулся, ― если не судьба, пусть найдет себе достойного мужчину. А когда закончится контракт, в игру вступлю я. И, клянусь, если она дождется, я сделаю все, чтобы выиграть.       Никто не ответил. Остались только темная комната, стрекот кузнечиков за окном, шум кондиционера и рассеянный свет телефона. На экране все еще были лицо Кеко и подпись внизу изумрудно-зеленого цвета: «Вызов?»