Нужно поспать

На маленькой кровати лежит маленькая девочка. Взгляд у неё усталый, под глазами — синяки, а сама она бледная, как мел. Над её неподвижным больным лицом склонилась женщина — мама девочки. Она осторожно и неторопливо гладит девочку, которую зовут Ида, по чёрным волосам. Лицо матери печально, ведь ей ужасно больно и обидно от того, что её ребёнок болеет, ведь тяжелее, когда видишь, что болеет близкий и дорогой тебе человек, и тогда кажется, что когда плохо тебе самому — то ерунда. За маленьким окном с персиковыми шторами — ночь безлунная, тихая, безрадостная. В комнате темно, а единственными источником света является маленькая настольная лампа, что испускает холодный свет. А тишина в комнатке настолько удушлива, неприятна, что кажется, в ней утонешь с головой, а потом не выплывешь. Даже тот тускленький свет от лампы, кажется, тонет во тьме и тишине, полностью растворяясь. Женщина, растрепанная и грустная, медленно наклоняется к лицу Иды и целует в холодный лоб, на что девочка лишь моргает, ведь она настолько слаба, что не может ни кивнуть, ни улыбнуться, ни повертеть головой. Мама аккуратно поправляет одеяло девочки и тихо говорить: — Нужно поспать, милая, чтобы полегчало… Боль уйдёт — это женщина говорила всякий раз, когда её дочери становилось плохо. Думала, что сон отвлекает от моральной и физической боли и от него становилось лучше. Мать встаёт с кровати, выключает лампу и, выходя уже из комнаты, на миг впускает оранжевого теплого света. Но потом она закрывает дверь и света как ни бывало. А Ида послушно закрывает глаза…

***

Вот прошло с тех пор дней не мало и по тёмной улице, где только слышен лай собак, идёт, а точнее, ковыляет та самая черноволосая девочка, точнее, не девочка вовсе, а уже и девушка, совершеннолетняя и вполне самостоятельная Ида. Она бредёт по улице, утирая с щёк слёзы, что катятся градом. О, как она одинока сейчас! Её некому пожалеть, никто не посочувствует ей, даже мать, та самая усталая и грустная женщина, ведь Ида не в родном маленьком городе, а в самой столице… Да вот только радости ей это принесло немного: никто здесь её не ждал, никому она тут, в принципе, не нужна была. Но, коли уж ты, милая, наплевав на уговоры матери не уезжать, всё же покинула родной дом — то действуй! И действовать пришлось — и Ида чего-то добилась, хотя бы стабильности, и была уверена, что у неё есть, хоть и далеко не лучшая, но работа и, хоть в опасном районе, старая, но квартира. На какой-то момент Иде померещилось, что её жизнь стала не серой вереницей дней с маленькими проблесками радостных моментов, а чем-то действительно сносным, даже приятным. Но потом и это разбилось, будто хрупкий фарфор. И теперь Иде оставалось только брести по улице да реветь навзрыд — почему бы и нет, никто ведь не услышит. Вернуться домой нельзя — начала, так продолжай. От этого становилось тошно и противно, хотелось сброситься с чего-нибудь высокого, но надо это перебороть… Возможно… Добравшись кое-как до своей квартиры, Ида, сняв кое-как старое пальто и обувь, идёт на кухню, заваривает в чайнике доисторических времен горьковатый тёмно-желтый напиток. Пить хотелось жутко. Девушка с покоцанной кружкой усаживается на подоконник и смотрит на город за окном: черный, безрадостный, он напоминает Иде её жизнь. А так хочется, чтобы стало хоть чуточку менее мерзко и противно, точнее, начать жить полно, а не влачить существование, чем последние пять лет Ида и занималась. От чего-то девушке вспомнилось её детство — хоть и полное болезней, маленьких неприятностей, но счастливейшее время, проведенное в окружении нужных и любящих людей. Но и всплывают в памяти и образы мамы. И радостная мама, и рассерженная мама, и… печальная мама, склонившаяся над Идой и говорящая ей, что нужно поспать, и станет легче… Вспоминая эти советы, Ида невольно прикрывает глаза и улыбается в надежде на лучший день во сне. Она знает, что это глупо, но, учитывая её положение, почему бы и нельзя хотя бы представить, что сон поможет? Ведь другой надежды у Иды не было…