Глава XLII — «Чья ложь больнее в сердце отзывается»
— Как долго? — Каспиан не смотрит назад. Тишина. — Как долго? — повторяет, уже намного громче. — Около трех часов, — лекарь тяжело вздыхает и отстраняется, аккуратно вытирая руки о мокрую чистую тряпку. Та тут же окрашивается в ярко-алый. Каспиан кричит, набрасываясь на неповинную стену, молотя кулаками по ней. Боли нет, есть лишь гнев. — Мой Лорд, королева не мучилась, ее сердце… — ему не дают договорить. С рыком Каспиан накидывается на лекаря, сжимая его горло, вбивая его тело в стену. И скалится. Безумие правит. Отныне и навсегда. — Ребенок! Она его забрала! — по пальцам течет теплая кровь. Каспиану все равно. — Я найду ее. Найду, — лекарь тяжелым кулем падает к его ногам. Каспиан оборачивается назад. Сьюзен безмолвной куклой лежит на постели — грязная и окровавленная. Мертвая и бездушная. Он подходит к ней на негнущихся ногах. Садится в изголовье и кладет руку ей на грудную клетку. Он смотрит в ее открытые глаза и ухмыляется. Одно движение и хруст — некогда бившееся сердце, любившее весь мир, сейчас даже не трепыхается. — Ты их не спасешь. Сьюзен все равно. Она давно обрела покой.***
P O V Малышка Рейвен не спит — бедняжка голодна уже несколько часов и я не знаю, как ей помочь. Единственное, что мне остается — это молиться. Надеется на то, что Вэнфролх почувствовал меня, что он уже предупредил всех, где я. Я слишком далеко от своей семьи, слишком далеко от него, Питера и Люси. От Чарли. Я не смогу дойти до них даже если бы захотела. Не теперь. Не с Рейвен. Мне страшно возвращаться мысленно туда, в комнату, где осталась Сьюзен. Мне страшно — я давно не чувствовала этого в полной мере. Метка, исчезнувшая с моей руки, больше не держит мои эмоции и чувства. И те поглощают меня, заглатывая с лихвой. Рейвен плачет и я прижимаю ее к себе. Тише, моя крошка, тише. Никто нас больше не потревожит. Нам лишь нужна помощь, верно, моя детка? И я готова молить о ней. — Аслан, если ты меня слышишь… Помоги нам. Аслан, я молю тебя, — перед глазами только чистое ночное небо. Едва ли можно поверить, что великий кот услышит мою мольбу. Рейвен уливается плачем, дергается и всяким образом указывает на свой страх. Мое сердце разрывается на части — я не могу ей помочь. Я предам память Сьюзен, если не смогу помочь ее дитя. Отчаяние поглощает меня с головой. Я чувствую слёзы. Рейвен, кажется, тоже. Она надрывается в плаче лишь сильней. — Тише, крошка, тише, — мы ревем обе, так горько мне не было давно. Ох, Аслан, услышь меня! — Тише. Вокруг тишина — у меня хватило сил лишь на то, чтобы уйти глубже в лес, подальше от замка Лорда. Увы, даже здесь мы не в безопасности. Пусть и не на раскрытой ладони тоже. Спать хочется до безумия, есть тоже, но сейчас главное — согреть Рейвен и молиться. На то, что мою мольбу услышат. — Аслан, пожалуйста, — хрипло и надрывно. Крошка, убаюканная теплом, засыпает. Надолго ли? Проходит больше часа, но никого вокруг нет. Кажется, что лес вымер, хотя и неудивительно. Лорд правит своей железной рукой и пустой душой. Ни одно зверье не сможет находиться подле такого чудовища. Рейвен спит, прижавшись к моей груди — ее крошечный носик краснеет в темноте, она замерзла и чувствует себя явно некомфортно, но продолжает спать. Словно на ней чары… Я вздрагиваю от грянувшей в голове мысли. Ну конечно! Отодвинув воротник платья, я достаю кулон, подаренный мне Конде. Вот он — выход. Хочется вновь разрыдаться, только сейчас — от промелькнувшей надежды. — Питер… — надрывно, хрипло, горько, а вместе с шепотом заветного имени — рывок шнурка. Тот трещит, но даже не смеет порваться. Едва ли это то, на что я так надеялась. Кулон греет мою шею, но не приносит наслаждения как раньше. Теперь единственное, что я чувствую из-за него — это отчаяние. Теперь, когда метка не отравляет меня, я лишь хочу почувствовать Питера. Так сильно, как никогда ранее. От этого желания болит живот и слезы льются лишь сильнее. Питер, как долго я не произносила твоего имени про себя именно так — с наслаждением и любовью! Как я скучала! Оставалось лишь надеяться на то, что я смогу рассказать ему об этом. Теперь, освобожденная от душевного холода, я хочу посмотреть в любимые голубые глаза и произнести заветное «я люблю тебя». Но для этого нужно лишь как-то оповестить о себе. И поскорее! Оглядевшись, я не нахожу вокруг себя ничего острого. Придется выдумывать. Вздохнув, я кладу Рейвен на землю и шуршу в траве, нескоро наткнувшись на острую сухую веточку. Я не боюсь боли. Не тогда, когда она — единственный способ спасти крошку Рейвен. Мне всего лишь нужно оставить послание — это не трудно, верно? Шкрябать веткой по руке не так уж и удобно, как если бы это был нож. Я просто оставляю на руке розовые царапины, а руку начинает жечь. Приходится менять тактику. Оглядевшись вокруг, я нахожу камень. Он ни на толику не напоминает что-то подходящее, но если постараться… Руку жжет, но это то, что нужно на данный момент. Капельки крови появляются тут же и сбегают по руке. Я же сосредоточенно пишу. Давай же, Питер. Ты же должен понять, верно? Должен же… Боль не исчезает даже тогда, когда я уже закончила. Вернув Рейвен в привычный кокон из своих рук, я целую ее в лобик и вздыхаю, глядя на звездное небо. Руку жжет. — Давай верить, что твой дядя меня услышит, — едва ли Рейвен сейчас во что-то верит. Она преспокойно спит. А во мне не остается ничего, кроме надежды.***
До меня слишком поздно доходит, что кулон глушит все наши с Питером общие чувства. Он — барьер между нами, сотворенный Конде по моей же просьбе. Сейчас я могу лишь ругать себя обезумевшую, за то, что она была так умна и догадлива. Я смеюсь, прижимая Рейвен к себе. Даже будучи не вполне в себе, я постаралась защитить любимого. От самой себя. Вспоминать ненависть, бурлящую в груди в то время, очень больно. Как же я могла ненавидеть того, кому отдала собственное сердце? Костер весело трещит, а Рейвен готовится проснуться — возится в одеяле и похныкивает. На время я откладываю мысли о старшем Певенси и смотрю на крошку Сьюзен. Она голодна уже больше пяти часов, а мы даже из леса не вышли. Страх возвращается. Я закрываю глаза, жмурюсь, положив подбородок на нежную головку малышки. Давай же, Ксения, думай! Кто тебе может помочь? Конде. Единственный, пожалуй, с кем у меня сохранились ментальные связи. Но тот не пытался узнать обо мне все то время, что я находилась в плену Лорда. Смогу ли я достучаться до него сейчас?Конде.? Это я. Прежняя. И мне очень нужна твоя помощь…
Хочется верить, что Конде услышит мою мольбу о помощи, что сможет отыскать меня через нашу связь жреца-всадника. Даже спустя столь продолжительное время порознь. Мне остается лишь ждать и надеяться. А тем временем лишь пытаться сохранить тепло этой холодной ночью. Несмотря на то, что зима ушла из Нарнии, холод в темное время остался. И вряд ли это связано с погодой… Меня сильно клонит в сон, я не могу с ним бороться. Прижимая Рейвен к себе и слушая ее хныканье, я засыпаю. Пусть мне приснится Питер. Ну пожалуйста! Я так по нему скучаю… Рассвет мы с Рейвен застаем невыспавшимися. Она — громко с надрывом плачет, я — едва ли держась на ногах от усталости. Впереди долгие часы в дороге и страхе от того, что Лорд нас отыщет. Я очень надеюсь, что мое послание хоть кем-то было услышано. Или кто-то меня почуял, да тот же Гатх! Но я не могу оставаться на одном месте. То, что меня еще никто не отыскал — уже удача. Огромная удача! Я должна идти, идти до тех пор, пока силы не закончатся. Без устали и боли. Я должна дойти хоть до куда, лишь бы подальше от Лорда, замка и мертвой Сьюзен. Подальше, туда, где Рейвен, маленькая Рейвен, сможет поесть… Я стараюсь не думать о том, почему лес так тих. Мертвая тишина напрягает, заставляет дергаться от каждого изданного мною же шума. Лес достаточно густой, деревья многовековые, а земля рыхлая. Тут даже нет растительной пищи. Подумав о еде, я тут же об этом жалею — живот урчит. Рейвен же молчит — она совсем тиха, это пугает даже больше молчаливого окружения. Почему она молчит? Почему не плачет и не требует еды? Сколько ей… я осекаюсь. Сколько нам осталось? Да, так будет правильней. Мы теперь неразрывны. Я чувствую эту связь, которая зародилась еще тогда, когда Рейвен была в материнской утробе. Уже тогда я понимала, что ребенка нужно будет защищать, но страх того, что это дитя Лорда мне не давал покоя. Что изменилось теперь? Сью была права — Рейвен не виновата в том, что ее отец — полнейший выродок. И она о нем никогда не узнает! Я не знаю: правдивы ли те слова, что мне говорил Лорд — о пророчестве и Всаднике, что будет защищать дитя тьмы и света. Но сейчас, в этом самом лесу, убегая от возможного преследования, мы с Рейвен не те, о ком сказано в летописях древности. Мы просто я и она. Испуганы, голодны и в нескольких шагах от пропасти. В которую нельзя упасть. Где-то ближе к полудню мы с Рейвен выходим к лугу. Заросшему, с травой по грудь, воняющей смрадом. В некоторых местах она желтовато-коричневая, а в других и вовсе проплешины. Рейвен недовольно хмурит носик, а я закусываю губу. Идти не хочется, но этот смрад отгородит нас от ищеек Лорда. Я делаю шаг, прижимая Рейвен к себе и накрывая ее одеяльцем, чтобы защитить от липких растений. Первая партия уже цепляет мои растрепанные волосы, когда… — Ксения! — я замираю, испуганно сжавшись. Этот голос мне знаком! Обернувшись, я не сдерживаю счастливого вздоха. Конде стоит в нескольких метрах от меня, на самой границе леса и счастливо и облегченно смотрит на меня. — Всевышний, это действительно ты! Я кидаюсь к нему, угождая в его объятия. Так приятно увидеть знакомое, почти что родное лицо! Он сжимает мои плечи, но не прижимает к себе — бережет мою ношу. Растирая мои плечи, Конде пытается заглянуть мне в глаза. Он улыбается, а по щекам у него бегут слезы. Я, в принципе, рыдаю тоже. — Ты! — шепчет он, не прекращая греть меня, — Это действительно ты! От Конде приятно пахнет — лавандой и костром (не помню уже когда я поняла, что все, что связано с огнем, меня привлекает). Я обращаю внимание на его потрепанный черный костюм и всклоченные волосы. Наверное, сбился с ног в поисках меня. Однако это мне не важно. — Отнеси меня к нему, — шепчу я жалобно, растирая одной ладонью слезы, — отнеси меня к Питеру. Конде хмурится — я вижу складочку между его бровей. Он недовольно поджимает губы и отстраняется от меня. Я не понимаю его резкой смены настроя. Злая усмешка огорчает меня. — Ксения, — он качает головой, растирая пальцами переносицу. Глаза его закрыты, — тебя продержали в плену больше месяца, творили с тобой непойми что, а единственное, о чем ты думаешь, едва освободившись, это как попасть поскорее к Певенси? — я закусываю губу, но не вижу ничего странного. Питер всегда был для меня на первом месте, что сейчас должно измениться.? Я осекаюсь. Конде, пусть и ненароком, отдернул меня, заставив вспомнить о кое-ком поважнее Питера. — Я должна защитить ее, Конде, — в доказательство я откидываю одеяльце с лица Рейвен и показываю ее брату. Его глаза тут же устремляются на нее и он хмурится. Черты его лица разглаживаются, а после резко приобретают хищные черты. — Ты сохранила жизнь этому отродью…— начинает он было, но я громко кричу, отпрыгивая и вставая в защитную позу. Сама не поняла, что произошло, но внутри — животный инстинкт защитить Рейвен и я не собираюсь ему противиться. — Заткнись, Конде, — я рычу, отгораживая Рейвен от собственного брата. — Я не причиню ей вреда и никому не позволю. Понял? — Твой выбор, я в него влезать не собираюсь. — Перенеси меня к Певенси, пожалуйста, — я молю Конде о такой малости, но тот вновь качает головой. — Если Лорд захочет ее найти, то первое, куда он пойдет, это к ним. Я думал, ты осознаешь это. Но, видимо, у тебя шоры на глазах. Ксения, если ты хочешь ее защитить — семейка Певенси последнее, куда ты можешь ее отнести. Мне больно от этой мысли, но я должна думать трезво. Ради Рейвен. Я киваю. Придется потерпеть. Первоочередная задача — сохранить Рейвен. Я киваю вновь. — Ты знаешь безопасное место? Конде кивает и без слов протягивает мне руку. Могу ли я ему доверять? В его глазах лишь печальная улыбка. Он же мой брат! Я хватаю его за руку и позволяю ему утянуть меня в портал.***
Я почти была уверена, что Конде отнесет нас к себе домой, но оказалось, что все не так просто. Меня встретила уже знакомая зала, такая же красивая, но в данный момент пустующая. Кирана нигде не было. — А где… — я огляделась, Конде уже стоял перед огромным окном и задумчиво смотрел вдаль. — Кирана здесь нет, — предугадал мой вопрос брат. Я присела на диван, внимательно смотря на его напряженные плечи и руки. Тот явно думал о чем-то неприятном. — Конде… — я медленно опустила на диван крошку Рейвен, но почувствовав себя неуверенно, вернула ее в свои объятия. Расстаться с ней на секунду было сущей пыткой. — Подожди, Ксень, я думаю. — О чем? — Пытаюсь осознать… как ты справилась с ней, — он тряхнул рукой и я тут же его поняла. Мысли о собственном освобождении приносили лишь нежные чувства. Я поспешила поделиться счастливыми воспоминаниями. Конде должен был оценить. — С рождением Рейвен она буквально растаяла на глазах, а когда я дала ей имя, вовсе освободила меня. Все время, что я была рядом со Сьюзен, Рейвен питала меня и освобождала, а, появившись на свет, освободила окончательно, — я ласково улыбнулась дитя, сейчас едва ли осознанно смотрящего на меня. Она была прекрасна. Лучшее, что я видела в своей жизни. Прекрасный цветок чистой энергии, вернувшись мою плутающую душу обратно. Я буду вечно благодарна ей за это, а ее матери за то, что не слушала никого, особенно меня, и дала ей жизнь. Я не смотрела на Конде, поэтому слегка вздрогнула, когда увидела каким взглядом он смотрел на нас. Продолжая стоять у окна, он едва ли держал лицо — то мельтешило между оскалом и печалью. Тень падала на половину его лица и выглядело это жутко. Особенно здесь, в полупустом доме, где, при детальном осмотре можно было понять, что никто давно не живет. — Где Киран? — я не могла оставить эту тему. Конде недовольно сморщился. Я заволновалась. Куда мог подеваться хранитель стольких книг из дома? — Нет… с ним же ничего не… случилось? — Конде покачал головой. — Ксения… — Ты пугаешь меня! — я не выдержала, вскочив на ноги. Рейвен тряхнуло и она хныкнула. Глаза Конде тут же перескочили на нее. И взгляд его мне совершенно не понравился. — Конде, ты… — он дернулся, как будто сейчас отсутствовал. Посмотрел на меня. И слезы, что покатились из его глаз тяжелым градом, заставили мое сердце рухнуть. — Конде..? — Я предам тебя, — прорычал Конде, зажмурившись. — Слышишь? Мои щеки намокли. Медленно, но верно, я понимала, что тут происходит. И сердце выло от боли и страха, что закрались в душу. — Объясняй. Сейчас же. — Ксения… — он взглянул на меня так, как никогда до этого. Я поняла без слов — он не может произнести свою исповедь вслух. — Здесь опасно, — я кивнула, сжимая маленькое тельце в руках, — верно? — Конде уже не пытался вытереть слезы. Они лились из его шоколадных глаз так. Щеки, покрытые щетиной, побледнели. Конде явно старался сдержаться и не разрыдаться совсем. Я вскинула подбородок и всхлипнула. — Прошу, не дай мне надумать все самой. Конде взвыл, рухнув на колени. Я вздрогнула, но не сдвинулась с места. Сгорбившаяся фигура у окна заставила меня зажмуриться и сдержать новый порыв слез. Когда я открыла глаза, то Конде уже рыдал в голос, не пытаясь скрыть своих чувств. А у него за спиной, в огромном окне, обращенным на аллею деревьев, клубился черный, знакомый до боли, туман.***
— Ты не предал меня, — отчаяние, что я испытывала сейчас, было ничто по сравнению с осознанием, накрывшим меня в ту же секунду. Предательство друзей пережить можно, но когда это делает едва обретенная семья… Вот это жестоко. — Ты уничтожил меня. Конде выл так громко, как только могла его глотка, но мне было все равно. Я смотрела на Лорда, что клубился около входа в дом. Он не заходил на крыльцо, не ступал на территорию замка. Ждал снаружи. И прекрасно знал, что скоро я выйду. Сама или благодаря собственному брату. — Как смел ты, будучи моим жрецом, поступить так со мной? — я ревела, Конде ревел и ревела моя крошка. Но сейчас я была просто обязана узнать единственно верную правду. — Почему? Хватит реветь, этим не помочь. Я чувствовала, как ломается мой голос, но не могла ничего с этим поделать. Мне больно. Я только вновь начала чувствовать, а меня уже спихнули в самую пропасть. И кто? Собственный брат! Спустя несколько долгих секунд Конде поднял голову. Его глаза краснели на фоне его бледного лица. Он смотрел только на меня, мне в глаза. И продолжал реветь. Ему было больно, но мне было в сто тысяч раз больнее. Я теряла брата. — Я… должен был… — он всхлипнул, пытаясь вернуть себе самообладание. — Должен был… тебя сохранить. Я вскинула брови. Сохранить? Он, верно, издевается. — Сохранить, Конде? — злость сменила боль. Сейчас хотелось одного — сделать ему так, чтобы было также больно, как и мне сейчас. — Для тебя отдать меня в пользование Лорда — это сохранить?! — Он пообещал тебе жизнь спасти! — закричал Конде. — Подле него ты в безопасности. Я не находила слов, чтобы что-то сказать, возразить или прокричать. Я была опустошена. Держа голову прямо, прижимая к себе Рейвен, я лишь пыталась не задохнуться. Как-то внезапно легкие сократились до такой степени, что даже не продохнуть. — Ты возненавидишь меня, но я готов на все ради твоего спасения! — прошептал Конде, поднимаясь на ноги. — Ты же помнишь то пророчество? Про блуждающего Всадника? Я не позволю тебе… не позволю… исчезнуть. — Я уже говорила тебе — конец один. И… — я запнулась. Подошла к нему совсем близко, развернула его к окну лицом — он поддался на удивление легко, а после кивнула головой в сторону Лорда, что стоял молча во дворе и, смотря на нас, ожидал своей минуты, — он моя погибель, как и я его. Мы уничтожим друг друга. А что делаешь ты? Ты отдаешь меня ему в руки! Конде качает головой, отворачивается от окна и, взяв меня за плечи, заглядывает в глаза. Такие похожие на меня, эти глаза полны безумия. И мне страшно. И противно. Этот человек не может быть моим братом. — Он обещал, — как мантру гнет свое Конде. — Ты будешь жить пока жив он. Мы договорились. Изначально! Мои глаза расширяются в ужасе. Нетрудно догадаться о смысле его последнего слова. Изначально… Я скидываю его руки со своих плеч, прижимаю разревевшуюся Рейвен к себе и киваю. — Если ты так хочешь, — выбора у меня нет. Мне придется согласится. Нет сил бороться. — Но как только я выйду из этого дома, у тебя больше нет сестры. Ты меня понял? — Я готов пожертвовать семьей ради того, чтобы сохранить тебя. — Ты идиот, — я отворачиваюсь и иду к выходу. Даже не приходится касаться ручки двери — Лорд только этого и ждет, открывая одним порывом ветра мне проход. Конде где-то там, внутри дома, такой далекий и одинокий. Он сам выбрал свой путь. — Дорогие мои, — ерничает Лорд, разводя руки в стороны. Меня тошнит. — Вы нагулялись? — он считает это прогулкой, как прекрасно. Мой неудавшийся побег… Я горько всхлипываю. — Я б размозжил тебе череп о эту кладку, — Каспиан демонстративно указывает на камень под своими сапогами, — но ты мать моего ребенка. Нужно хранить тебя. Придется простить тебе эту оплошность, верно? Ребенок больше суток голодает. Нельзя так. Я реву — это единственное, что у меня еще не отобрали. Моя надежда, моя семья, моя любовь, мои чувства — все это у меня много раз забирали, иногда возвращая на краткое мгновение. И лишь слезы с болью - мои верные спутники. Я закрываю глаза, но даже не пытаюсь сопротивляться, когда Лорд подходит ко мне и протягивает руки к Рейвен. Во мне нет больше сил — Конде отобрал их в самых подходящий момент. Холодная рука касается моих щек, полыхающих жаром, стирая слезы. Меня тошнит и кружится голова. Я открываю глаза, через пелену слез смотря в черные глаза Лорда. Тень и снаружи, и в душе. Ненавижу. — Ты проиграла, моя прелесть, — елейный голос обволакивает мое сознание. Я киваю, распуская сопли и слюни. Ноги дрожат, тело как желе, зато руки — каменные, особенно когда Лорд пытается выдрать Рейвен, заливающуюся ором, из моих объятий. — Не трогай… — мой шепот едва различим, но Лорд не прислушивается, продолжая отдирать, ломая, мои пальцы. Как странно — я ничего не чувствую… На секунду Лорд прерывается. Я даже не пытаюсь разлепить глаза, когда слышу странный шелест ветра. Погодите-ка… это не ветер! Распахнув веки, я вглядываюсь в серое небо, а хлопанье не покидает мои уши. Господи, неужели мне снится?! Лорд молчит, а среди облаков мелькает огромная белоснежная туша дракона. И крик, такой громкий, злой и устрашающий. Гатх летит к земле, распахивая пасть, позволяя огненному шару сорваться и высвободиться наружу. От удара мощных лап о землю я теряю равновесие и отлетаю к ступеням. Спину резко обдает такой болью, что я не сдерживаю крика. Рейвен ревет, ее визгливый крик рвет мне уши. Она лежит в нескольких сантиметрах от меня, я тянусь к ней, но меня отбрасывает от нее, придавливая к земле. Лорд? Или брат? К нам подбегает Конде, он кричит что-то мне, но я слышу лишь Рейвен, но не вижу ее лица. Мне плохо, в глазах двоиться, но я заставляю себя подняться. И первое, что замечаю — это Гатха, который сотрясает землю мощными ударами хвоста. После — Каспиана, который едва ли успевает превращаться в облако дыма, чтобы не почувствовать удара огромного хвоста. А после… после я вижу Конде. Точнее даже не совсем его, а его руки, в которых истерично орет Рейвен. Он держит ее крепко и неумело — ее головка неестественно задрана вверх, а ножки свешаны вниз, ручками она бьет по воздуху и единственное, что я понимаю — ей страшно. До животного ужаса. Я же буквально ощущаю, как пелена застилает мне глаза. — Только посмей, — рык срывается с моих губ, да такой, что аж самой страшно. Было бы, если бы я была в адекватном состоянии. — Я убью тебя, Конде, убью. — Я должен… это плата, — Конде рыдает, но полон решительности, — плата… — Верни мне ее, — рычу я, сжимая кулаки. У меня нет даже банального оружия. Я пуста, как внутренне, так и снаружи. Перед глазами только дьявольский красный цвет — я ненавижу Конде, ненавижу искренне и со смаком. — Верни! Конде морщится от истеричного ора, что издает моё горло. Я визжу, надвигаясь на него. Едва ли я могу что-то осознанно сказать. Перед глазами лишь Рейвен. В голове лишь одна мысль — я не могу ее ему отдать. Я лучше умру. Конде не собирается мне ее отдавать и тогда я принимаю одно-единственное решение. Метнувшись к нему, я хватаю из его ножен кинжал, и, воспользовавшись его заминкой от шока, прислоняю лезвие к горлу. По моим щекам текут слезы, перед глазами кровавая пелена. Я готова, готова на все. — Она мое все, Конде, — я больше не кричу, мне остается лишь шептать. Конде трясет, он уже едва ли держит ребенка на руках — те ослабели, колени дрожат. Его взгляд прикован к кинжалу. И тонкой капельке крови, которую я чувствую своим горлом. Боли нет. Лишь животный ужас. — Прошу тебя, если ты ее заберешь… — я рыдаю, мой голос срывается, но брат не в лучшем состоянии. Сейчас мы оба готовы пойти на все, — мне незачем жить. Пожалуйста… Конде воет, качает головой и сжимает крошку сильнее. Мне физически больно даже смотреть на это. Его огромные лапищи так сильно сжимают ее крошечное тельце… Она уже даче не кричит, а лишь изредка пищит. Ей плохо… Боже милостивый, она задыхается… — Ты не сделаешь этого, — Конде качает головой, — ты до сих пор связана с Питером. Сейчас мысль о Питере — последнее, что меня волнует. Я готова пожертвовать и им ради дитя Сьюзен. Ради той, кого я обязана защищать. — Пожалуйста… — я давлю на лезвие сильнее и Конде орет. Опустившись на колени, он протягивает Рейвен мне. Откинув кинжал, я тут же бросаюсь к ней, хватаю ее и бережно жму к себе. Плачу, целую ее везде, куда только попаду, а также между поцелуями шепчу «спасибо». Кому и для чего — все равно. Лишь одно важно — она со мной, в моих объятиях. Она моя. Не сразу понимаю, что вокруг — тишина. Отрываться от ребенка страшно, но я поднимаю глаза. Леа, милая Леа, вяжет руки Конде — тот сидит, понуров голову, совершенно отрешенно. Гатх спокойно стоит неподалеку, внимательно оглядываясь вокруг. Я не вижу Лорда — видимо тот сбежал, но мне становится все равно в ту же секунду, когда я вижу Питера. Единственное пересечение взглядов и силы вновь со мной. Он медленно плетется по направлению ко мне так, словно бы не уверен стоит ли. Волочит свой меч по земле, даже не пытаясь его поднять и убрать в ножны. Я встаю — ноги дрожат, но важно ли это мне, когда перед глазами, всего в нескольких шагах, любовь всей моей жизни? — Питер… — я хриплю, поддаюсь навстречу и буквально падаю ему в руки. Звон меча лишь на секунду отвлекает меня от созерцания любимого. Слезы новым потоком хлещут из глаз, но мне все равно. Я чувствую… Его руки, бережно берущие мое лицо в ладони, его дыхание — несвежее и тяжелое, его тело, крепкое и теплое, такое, какое было всегда, каким я его запомнила. Я вижу самые прекрасные голубые глаза на свете, сейчас полные слез. Его губы… мне страшно на них смотреть, но вскоре это уже не требуется. Его губы сминают мои в нежном поцелуе и я всхлипываю прямо в поцелуй. Боже, боже, боже, Питер, боже, боже, это действительно он… И он целует… Рейвен успокаивается между нашими телами, но сейчас, впервые за долгие часы, я могу подумать не только о ней, но и о том, в чьей груди мое сердце. — Питер, — я плачу, когда он отрывается, тянусь к его губам и вновь получаю поцелуй, который полон нежности и прекраснее, чем первый. Мне плевать — я нуждаюсь в нем, нуждаюсь так, как не нуждалась ни в ком. Я облизываю его губы, перехожу поцелуями на щеки, мокрые и липкие, целую его закрытые мокрые глаза, ощущая под губами ресницы, целую его губы и даже уши. Мне все равно, как это выглядит. Я хочу чувствовать его. И могу лишь молиться, что у меня его не заберут. Не отнимут. — Питер… Питер отпускает мое лицо и пальцами тянется за воротник. При касании к обнаженной шеи его кончики буквально бьют меня током, но таким приятным, что хочется ощущать это вновь и вновь. Я целую его все то время, что он возится с моим платьем. Он ловит мои губы как раз в тот момент, когда я тянусь к нему, и мы вновь дарим друг друга нежность, в которой тонем. Еще несколько секунд, в которых хочется остаться навечно, а после Питер наконец добирается до того, в поисках чего сводил меня с ума. Я бездумно перевожу взгляд на его руки, которые держат между нами кулон. Тот самый ненавистный кулон. Я испуганно смотрю в его глаза, полные слез и сладкой нежности. Я хочу так много ему сказать — в основном, что безумно люблю, но Питер не дает мне произнести и слова. — Я хочу чувствовать тебя, — говорит он, обхватывая кулон рукой. Он смотрит не на него, а мне в глаза, смотрит несколько секунд. — Верни меня, — всхлипываю я, смотря точно на него. Нет ничего более притягательного, чем Питер и все, что с ним связано, — умоляю тебя. И Питер не смеет ослушаться. Он двумя руками дергает долбанный шнурок, который рвется под его натиском. Кулон падает на каменный пол, с громким звоном ударяясь о него. А меня захлестывает… Я чувствую, как земля уходит из-под ног, но Питер ловит меня. Прижимая к себе нас с Рейвен, он ловит мои губы и плачет вместе со мной. Я знаю — он тоже чувствует это. Чувствует нас… Крик возвращает меня в сознание. Я ошалело оглядываюсь назад и в самый последний момент понимаю, что Конде несется на меня. Леа валяется где-то позади, а Гатх просто не успевает. Последнее, что я вижу — это промелькнувший кинжал, а после меня дергает в сторону и спина Питера мелькает перед глазами. Мои глаза расширяются, а в глазах темнеет. Питер издает всхлип и оседает. Я харкаю кровью, оседая в месте с ним. Конде орет, обезумевший, и замахивается вновь, но не успевает. Гатх опаляет его огнем раньше. Наверное, это издевательство. Мои руки немеют, ноги тоже. Рейвен, вереща, кульком выкатывается из моих объятий, но мне сейчас все равно. Рядом Питер. Он лежит на спине и тянет ко мне руку. Господи, это же неправда, верно? Я хватаю его ладонь и чувствую, как что-то липнет. Смотреть нет смысла — итак понятно, что это кровь. Кажется, я чувствую боль, но чья она — не знаю. Мы с Питером едины. Он смотрит на меня снизу вверх и криво ухмыляется. Глупец, такой глупец... Я открываю рот, но вместо слов из него вылетает лишь кровь. Она стекает по краю и лужицей копится вокруг моей головы. Питер жмурится и хватается другой рукой за живот. Из последних сил я умудряюсь подползти к нему и положить свою свободную руку на рану. После смотрю на Певенси. Он плачет. — Нет… никого… — хрипит он, глаза у него закатываются. Я кусаю губу и пытаюсь сдержать его льющуюся фонтаном кровь. А Питер продолжает, — никого… кого бы я… — он закашливается и выплевывает кровь. Окровавленный с ног до головы, Питер задыхается, но смотрит мне в глаза. Плачет, я плачу, мы вместе. — Никого… кого бы я любил… больше тебя… Я вою, окончательно ослабев. Нет, он не смеет говорить этого сейчас, когда мы умираем! И я обязана ему это сказать. Лежа у него на плече, чувствуя, как он ластится ко мне из последних сил, я чувствую, как туманится разум. Но успеваю произнести: — Только ты, — мне удается выговорить это почти сразу, но в легких кислорода почти не осталось, — всегда… только ты… Я поднимаю глаза к нему, но Питер уже не слышит. Его глаза закрыты. Обняв его руками, я позволяю тьме забрать нас. Отныне и навсегда мы вместе.