Я хочу вместе с горным орлом к поднебесной подняться свободе, Ведь душа – это хрупкая птица, живущая только в полете. И пускай в мире больше кипящей смолы, чем цветущей сирени! Я сильнее судьбы – я твои обнимаю колени. Т. Шаов
«Не принимайте более двух ложек в день, – писал Ньют на клочке плотной желтоватой бумаги. – Эффект не наступает сразу, возможно, потребуется несколько часов. Прошу вас, имейте терпение». Посмотрев на свет содержимое флакона, Грейвз невесело усмехнулся, покачал головой и вернул зелье на прикроватный столик. Подробный рецепт обнаружился на обратной стороне записки: сроки, дозировки, параметры варки. «Береги себя, Персиваль». В груди второй день глухо ныло, но Непростительные и их последствия тут были совершенно не при чем.***
Теперь, зная правду, Тина видела департамент магического правопорядка в ином свете и уже не могла понять, почему не замечала этого раньше: клубок змей, сплетенных настолько тесно, что поймать на лжи кого-то одного не представлялось возможным. Ее окружали знакомые лица, на стол ложились служебные записки, в которых день ото дня не появлялось ничего нового, за ланчем, помимо текущих дел, обсуждали недавний развод благополучной с виду четы мракоборцев из главного бюро, а Гриндевальда почти не упоминали. Разве что вскользь, как давно решенный вопрос. Может, именно это и казалось Тине неестественным. Все вокруг отчаянно спешили вернуться к рутине, забыть декабрьскую ночь, когда сообщество волшебников Америки едва себя не обнаружило, создать иллюзию спокойной, размеренной жизни, и пир во время чумы выглядел самой подходящей аналогией подобному безумию. Ведь на самом деле ничего не закончилось. Под шелухой напускного равнодушия зрело что-то темное и злое, как обскур. Ночами Тине почти не спалось. В памяти снова и снова всплывали косые взгляды и шепотки за спиной, слухи и эпизоды с участием коллег из разных отделов. Вот Эган из группы быстрого реагирования. Двуличный человек, своим всегда говорит одно, а наверх – другое. Вот Лопес из двести восемнадцатого, горячая голова. Легко представить ее в окружении радикалов, выступающей против «гнета и тирании не-магов». Вот Каллахан, неизменно веселый и рассеянный, с привычкой безо всякой магии складывать из графиков дежурств оригами – зачем ему вдруг понадобился срочный отпуск? Когда за окнами начинало светать, голова Тины гудела от напряжения. Откуда нанесут удар? Есть ли в департаменте хоть кто-то, на кого можно положиться? Знает ли обо всем госпожа Президент, и выстоит ли МАКУСА, если сторонники Гриндевальда внезапно атакуют? На соседней кровати безмятежно спала Куини, которая сейчас и всегда была для Тины самым дорогим в мире существом и нуждалась в защите и опеке, несмотря на то, что обе они давно выросли. Возвращаясь с работы, Тина сразу наглухо закрывала свои мысли. Сестра обижалась и тревожилась, но такова была необходимая жертва – ради ее же спокойствия. В канун предварительных слушаний ажиотаж разгорелся вокруг требований австрийского посла, категоричных, неожиданных и высказанных в самый последний момент. На все время заседания в Вулворт-билдинг не допускалась пресса, а в самом зале должны были находиться только обвиняемый с конвоем, судьи и прокурор – якобы для разрешения «простых формальностей», к которым отнесли, в том числе, и применение на допросах Веритасерума. Тине очень хотелось обсудить подобный ход процедуры с мистером Грейвзом, развеять свои худшие подозрения или же укрепить их. Но попасть в кабинет начальника ей в тот день не удалось: мистер Грейвз никого не принимал, дверь была зачарована на поглощение любого шума, а инструктаж перед ночным дежурством провел один из старших мракоборцев. Наутро, привычным движением запуская лифт, Рэд спросил у нее: – Большой день, а, Голдштейн? – Самый обычный, – зачем-то соврала Тина. – Ничего особенного. – Ну-ну. За рабочим столом ей не сиделось. Просмотрев несколько накладных на поддельный «Костерост», партию которого недавно обнаружили в одной из клиник на восточном побережье, Тина поняла, что едва ли сможет сегодня сосредоточиться на бумагах. Попробовала отпечатать на машинке чистовик рапорта – зачарованная, машинка могла печатать и сама, но делала много ошибок, – но пальцы почему-то дрожали и не попадали по клавишам. В конце концов, ноги сами привели Тину обратно к лифтам. – Сектор предварительного заключения, пожалуйста. Незнакомый домовик с острым хмурым лицом молча нажал на кнопку и опустил рычаг. Что она рассчитывала найти там, внизу, Тина едва ли смогла бы ответить. Может, ей нужно было убедиться еще раз, что Гриндевальд по-прежнему сидит в камере и ждет своей участи, осознав наконец неотвратимость судебного вердикта. Может, нужно было увидеть самой, как его поведут в зал заседаний, потому что только себе, своим собственным глазам Тина теперь могла верить. А может, внутреннее чутье просто вело ее к финалу, почти против воли, потому что подсознательно Тина уже знала: что-то случится именно сейчас. Потому что так не могло продолжаться вечно. В воздухе уже отчетливо ощущалась высшая стадия напряжения, как бывает за несколько секунд до грозы. Коридор перед лифтом на тюремном этаже на этот раз не был пуст. – Здравствуй, милая, – мягко улыбнувшись, произнесла Бернадетт, шагнув в кабину. К этой встрече Тина оказалась не готова – уж точно не сейчас, когда душа и мысли метались по лабиринту страхов и подозрений. Машинально открыв рот, она так и не смогла выдавить из себя ни звука. От жгучего стыда за невыполненное обещание кровь моментально прилила к щекам, а по позвоночнику будто провели наждачкой. Тина нервно дернула плечами и судорожно сжала кулаки в карманах брюк, лихорадочно пытаясь подобрать слова для извинений. Фотография дочери Бернадетт по-прежнему лежала в верхнем ящике ее стола. Починить рамку у Тины так и не вышло, снова заговорить с Гриндевальдом о судьбе девушки – тоже. А потом стало вовсе не до этого. Мистер Грейвз в своем предостережении озвучил сразу все ее тайные страхи, и так же разом они обрели над Тиной власть – над всеми ее мыслями и чувствами. Привычки забывать свои клятвы у младшего мракоборца Голдштейн не было, но попытки вычислить врага в рядах союзников оказались для нее слишком… Слишком. Пока она переминалась с ноги на ногу, Бернадетт отступила в угол, и обе женщины застыли плечом к плечу в неловкой паузе. Спустя почти полминуты домовик-лифтер обернулся и выжидательно приподнял седые кустистые брови. Бернадетт не торопилась называть свой пункт назначения, а Тина не могла себе позволить молча выйти из кабины, сделав вид, что не было никакой договоренности. – Интересно, что там будет на этот раз? – спросила вдруг Бернадетт, с улыбкой глядя в пространство перед собой. – Мы никогда не знаем заранее. Что может быть светлого у отъявленного убийцы? Казалось бы, ничего. И все же находится что-то, иной раз настолько прекрасное, что не понимаешь: как мог человек с таким прошлым обратиться однажды в чудовище? – До приговора еще далеко. Сегодня только предварительные слушания, – с трудом разлепив пересохшие губы, напомнила Тина. – Я знаю. Но поверь мне, милая, – повернувшись к ней, экзекутор медленно покачала головой, – Пелена Смерти не отпускает. Если кому-то суждено однажды угаснуть в ее глубинах – так и случится, чуть раньше или чуть позже. Можно получить отсрочку, но казнь все равно состоится. Что было в ее словах – намек, предупреждение или угроза – Тина не поняла. Просто вдруг стало неуютно, будто крытый жестяными листами пол начал таять под ногами. Впереди, за пределами лифта, был только пустой белый коридор. Никто не звал ее оттуда, не обещал поймать, удержать и успокоить. Острое ощущение собственного одиночества придало решимости. В один широкий шаг оказавшись в коридоре, Тина обернулась, и тот же миг Бернадетт произнесла, тихо и нараспев: – Сектор исполнения наказаний, – и домовик, ворчливо отозвавшись «сделаем», поспешил отправить лифт на пятнадцать уровней выше. В тамбуре перед камерой было душно, пахло дымом – так сильно, что слезились глаза. Тускло горела под потолком лампа без плафона. Один из дежурных обедал за маленьким квадратным столом, другой выбивал трубку о каблук, третий, казалось, дремал, прижавшись лбом к обзорному стеклу. В углу на неудобном стуле, ссутулившись и задумчиво постукивая механическим карандашом по корешку блокнота, сидел Морис Флеминг. Он первым поприветствовал Тину. Сдержанно кивнул, тут же вновь погрузившись в размышления. Прежде Тина не встречала его здесь. Какие-либо контакты с подследственным вне допросной комнаты в обязанности Флеминга не входили, а проявлять служебную инициативу он не умел. – Конвой уже должен был прийти, – ни к кому конкретно не обращаясь, заметил мракоборец с трубкой. Его имени Тина не знала. Гриндевальд по другую сторону зеркала Гезелла тоже сидел за столом, сложив ладони под подбородком. Всего два дня назад на очной ставке со старичком-зельеваром из китайского квартала, весь облик Гриндевальда был исполнен торжества и превосходства. Над свидетелем он подшучивал, Флемингу дерзил, конвой несколько раз обвинил в непроходимой тупости. Но сейчас – перед судом – все это вдруг исчезло. К немалому удивлению Тины, через стекло от нее находился изможденный, осунувшийся волшебник, казалось, полностью утративший надежду и волю к жизни. На столе перед ним стояли часы-будильник с застывшими стрелками, на которые Гриндевальд смотрел неотрывно. – Что происходит? – нахмурившись, спросила Тина. Дремавший у стекла мракоборец шумно выдохнул, повернул голову и уставился на нее мутным, осоловелым взглядом. – Ничего, – пожав плечами, снова подал голос владелец трубки. – Ждем. – Нет, я имела в виду, откуда эти… – Вы что-то хотели уточнить, мисс Голдштейн? – монотонно произнес Флеминг из своего угла. Он никогда и ничем не интересовался – даже вот так, в рамках службы. Никогда не задавал вопросов, которых не было в его блокноте, и ни с кем из коллег не заговаривал первым. Казалось, внутренней потребности в общении Флеминг не испытывал вовсе и относился к нему как к обязанности, тяжкой и обременительной. – Вы будете на слушаниях? – сбившись с мысли, полюбопытствовала Тина. – Нет. – А мистер Грейвз? Вы не знаете? – Не знаю. Помолчав немного, он добавил: – Я передал все материалы коллегии судей. Зачем мне присутствовать? Тина неловко пожала плечами и снова обернулась к зеркалу. Бледный, с немытыми, спутанными волосами и светлой клочковатой бородой, с опухшими веками и тонкими синеватыми губами, с нервной дрожью во всем теле – разве это был тот Геллерт Гриндевальд, за которым она наблюдала последние недели? Руническая вязь на полу и стенах его камеры вытягивала волшебство до капли, и чем значительнее был магический потенциал заключенного, тем хуже он чувствовал себя в этом месте. И все же раньше Гриндевальд вел себя так, словно никаких рун вокруг него не было. Как получилось, что лишь теперь, спустя два месяца, они набрали силу? Почему-то никому кроме Тины это не казалось странным. С глухим лязгом открылась стальная дверь. В коридор, пригнувшись, вошел начальник конвойной охраны старший мракоборец Билл Коста. Плечистый и сутулый, с длинной шеей и крючковатым носом, он напоминал огромного стервятника в плаще и шляпе – Тина была уверена, что именно так выглядел его патронус. – Посторонних прошу покинуть этаж, – без предисловий заявил Коста и, придерживая дверь рукой, кивнул кому-то в коридоре. В тамбур шагнули еще двое мракоборцев. И без того тесное, душное помещение стало похоже на банку с консервированными сардинами. Тина почувствовала, что задыхается, и поспешила к выходу. За спиной Флеминг медленно, как в полусне, произнес: «Да, конечно. Сейчас». Но так и остался на своем стуле в углу, в то время, как Тина с трудом проталкивалась между занявшими дверной проем конвоирами, От самой камеры и на всем пути следования заключенного была выставлена дополнительная охрана. Целую армию самых компетентных собрали со всей Северной Америки, и даже офис на Аляске командировал троих. «Вот и все, – с неожиданной злостью думала Тина, шагая по прямому белому коридору обратно к лифтам. – Вот и все. Ничего не случится. Ты боишься призраков». Элита магической безопасности континента против единственного человека, который по тем или иным причинам уже отчаялся и не выглядел готовым к борьбе. Который просто ждал приговора, отсчитывая время по сломанным часам. Тине так и не удалось толком разглядеть циферблат, но почему-то она была уверена… Полвосьмого. Часы-будильник Криденса Бэрбоуна, взятые из хранилища вещдоков на имя младшего мракоборца Порпентины Голдштейн, всегда показывали половину восьмого. Кто-то из постовых окликнул ее, пока Тина, не чувствуя под собой ног, бежала назад к камере, но остановить не попытался. Дверной проем снова оказался закрыт чужими спинами – не меньше полудюжины конвоиров сгрудилось вокруг, и пробиться через это оцепление у Тины не было шансов. Она уже открыла рот, чтобы закричать, но вдруг охранники расступились сами. Из тамбура, бешено вращая глазами, вылетел Коста. Взмыленный, без шляпы, с багровыми пятнами на лице, он плечом оттолкнул к стене одного из подчиненных и даже не заметил этого. Без сопротивления скользнув в образовавшийся проход, Тина снова оказалась в дымном тамбуре. Гриндевальда не было ни там, ни за стеклом. Внутренняя дверь, распахнутая настежь, мелко дрожала, оказавшись на границе магического поля. Часы лежали на полу, и не меньше десяти человек собрались вокруг, глядя на них с разной степенью потрясения. – Здесь срабатывают портключи? – полузадушенно спросила Тина, с трудом узнавая собственный голос. Трое дежурных одновременно вскинули головы. Пустые остекленевшие взгляды, восковая бледность кожи, медленная, монотонная речь… – Да кто их знает? – рассеянно отозвался мракоборец, чей обед до сих пор исходил паром на столе. – В камере – нет, конечно, а тут… На щеке возле рта у него был томатный соус, в густых усах запутались крошки. Флеминг, единственный из участников сцены сохранивший полную невозмутимость, наклонился и, прежде чем кто-то успел ему помешать, поднял часы и задумчиво повертел их в руках. – Зачарован на прикосновение строго определенного человека, – спокойно заметил он, словно бы не осознавая степень своего риска. – Скорее всего, одноразовый. Очень удобно. – Как он его вынес, Гормлайт побери? – уточнил кто-то из конвоиров. – И откуда… Кто передал заключенному портключ? – Я не помню, – сообщил Флеминг, равнодушно пожимая плечами, и, обернувшись к группе дежурных, уточнил: – А вы?***
Тина была уверена, что ее перехватят в одном из коридоров департамента. Остановят и скажут: пройдемте с нами, мисс Голдштейн, нужно уточнить некоторые факты. Покажут бумагу с ее подписью, которую гоблин-хранитель, разумеется, с удовольствием предоставит следственной группе. Спросят: так когда вы примкнули к фанатикам Гриндевальда? Или нет, лучше начните с самого начала. Чем вас привлекли его идеи? Однако до своего кабинета она добралась беспрепятственно – главное бюро выглядело практически вымершим. Из некоторых офисов доносился стук печатных машинок, но в коридорах не было ни души. Мистер Грейвз собственной персоной сидел на краю ее стола, сдвинув в сторону высокую стопку гроссбухов. Одного взгляда на его лицо Тине хватило, чтобы понять: знает. И про Гриндевальда, и про портключ, и даже про то, откуда этот портключ взялся. – Вам приходилось бывать в Старом Свете? – как ни в чем не бывало, поинтересовался шеф, складывая руки на груди. С трудом сглотнув, Тина прикрыла за собой дверь. – Нет, сэр. – Досадно, – тяжело вздохнул он. – В Лондоне я тоже никогда не был, надеюсь, сможем быстро сориентироваться на месте. Я поддерживал переписку кое с кем из британского корпуса мракоборцев, еще с войны, но не уверен, что к ним можно будет обратиться без последствий. Ото всех пережитых потрясений у Тины шла кругом голова, и безграничное спокойствие мистера Грейвза, вместо того, чтобы передаться ей, только подлило масла в огонь. Странности в поведении главы департамента – пожалуй, единственного, кроме Куини и Ньюта, кого Тина просто не могла подозревать – поставили ее теперь на грань истерики. – Гриндевальд… сбежал, – это все-таки нужно было озвучить. – Сэр, клянусь вам, я не понимаю… Я действительно не знаю, ничего не знаю, я просто забрала вещи Криденса из хранилища, они лежали у меня на столе, потом вы прислали мне ту записку, что Куини в клинике, ее осматривают… Я просто не могла… Сверток, вновь запакованный в крафт, мистеру Грейвзу передал кто-то другой. Тревожась за судьбу сестры, Тина просто оставила его, даже не спрятав в один из запирающихся ящиков, ограничилась тем, что в безумной спешке заколдовала дверь кабинета. В тот момент она ничего не заподозрила. Мистеру Грейвзу нужны были вещдоки, Тина отвлеклась и не смогла принести их вовремя – следовательно, босс послал кого-то в ее кабинет. Ничего из ряда вон она в этом не видела, а запирающее заклинание было в большей степени формальностью, коллектив главного бюро в то время казался ей достаточно сплоченным и… Но кому, в самом деле, могли понадобиться эти бесполезные, не имеющие никакой магической силы мелочи? Почему портключ непременно нужно было изготовить, используя одну из них? – У нас не так много времени, – мягко обозначил мистер Грейвз. – Я отправил послание вашей сестре, через пару минут она будет здесь. Вы сможете попрощаться. Сердце камнем ухнуло куда-то вниз, в ушах зазвенело. Пришлось опереться рукой о стену, чтобы удержать равновесие. – А потом? – Сядьте, Тина. Сядьте, пожалуйста, и послушайте меня. Как она добралась до стула на ватных ногах, Тина не помнила. В себя ее привел тихий, полный скрытого напряжения голос мистера Грейвза, который, очевидно, вел рассказ уже некоторое время, глядя в пространство перед собой. Совсем как Бернадетт недавно. – Примерно неделю назад одна широко известная в дипломатических кругах личность оформила на свое имя портключ до Лондона. Запрос был подан официально, от австрийского консульства, все необходимые формальности соблюдены, никому в секторе артефактов и в голову не пришло отказать. Высшая степень нахальства, для нас с вами недоступная, – сухо усмехнувшись, он покачал головой. – Им было даже безразлично, что все прошедшие регистрацию портключи отслеживаются. Момент активации автоматически отмечается в специальном журнале. Четверть часа назад Гриндевальд сбежал из своей камеры, использовав незарегистрированный портключ. Десять минут назад был активирован портключ из хранилища. А дипломат, запросивший его, все еще находится в Нью–Йорке. – Я не понимаю, – так же тихо отозвалась Тина. – Хранилище ограбили? – Нет. Тогда – нет. В этом-то все и дело, – расцепив руки, мистер Грейвз достал из брючного кармана маленькую коробочку с номерным знаком и поставил на стол рядом с собой. – А вот теперь – да. Тишина, возникшая после его слов, казалась Тине настолько оглушительной, настолько физически осязаемой, что давила на плечи. – Но почему вы так уверены… То есть, это же может быть просто совпадение. Он ведь хотел развязать войну здесь, в Нью-Йорке. – Полагаю, в приоритете для Гриндевальда сейчас все-таки поиск обскура. Два месяца он ждал его в тюрьме, едва ли теперь легко отступится, – сделав короткую паузу, мистер Грейвз опустил взгляд в пол. – А Криденс Бэрбоун через пять дней будет в Саутгемптоне. И у нас с вами есть только эти пять дней, чтобы как-то предотвратить их встречу. – В Саутгемптоне? Почему Криденс будет в Саутгемптоне? – Потому что я сам отправил его туда. И принял меры, как мне казалось достаточные, чтобы затруднить любые поиски. Взял артефакт, через который Гриндевальд поддерживал связь с обскуром и замкнул его на… другого человека, – он снова замолк на несколько мгновений, потом добавил с горечью: – В этом не было никакого смысла. Портключ из хранилища был взят неделю назад, то есть, еще неделю назад Гриндевальд предполагал именно такое развитие событий. Как – я не знаю. Я просчитался, Тина. Он снова меня обыграл. Нахмурив брови, мистер Грейвз взмахнул рукой, а верхний ящик стола, чудом не выскочив из пазов, уперся Тине в живот. – И знаете, что еще? Признаться, это повергло меня в недоумение. Такое же плетение чар как на кулоне, который я забрал у обскура – вот здесь, – его ладонь указывала на обломки деревянной рамки, лежавшей поверх бумаг. – Чья это колдография? Тина беспомощно смотрела на него в ответ, не понимая уже ровным счетом ничего. Бернадетт оплакивала пропавшую без вести дочь, просила о помощи. Бесконечно юная и жизнерадостная Лора улыбалась в объектив камеры, а теперь о ее судьбе ничего не было известно. А возможно ее, этой Лоры, никогда и не существовало. – Вы храните предмет, который должен был связать вас с Гриндевальдом на энергетическом уровне так прочно, как не связывает кровное родство и узы брака. Откуда он у вас? Тина, хорошо подумайте и ответьте. Я верю, что вы невиновны, что кто-то просто хочет вас подставить, хотя не вижу в этом особого смысла. Но мне нужно понять, зачем Гриндевальду нужна была магическая связь именно с вами, чего он хотел от вас. – Магическая связь? – тупо переспросила Тина. – С Гриндевальдом? – На ваше счастье, ритуал не завершился. Почти минуту они просидели в молчании, мистер Грейвз ждал ответа, а Тина снова не могла найти слов. Мятущаяся душа ее постепенно успокаивалась, тревога отступала, сменяясь апатией. Мысли потекли в совершенно постороннем направлении, перед глазами возникла дверь в кабинет мистера Грейвза, под которой уже наверняка собралась целая толпа мракоборцев. Кто-то должен был известить Президента, коллегию судей и австрийского посла. Наверняка и до журналистов, с самого утра донимавших швейцара у главного входа, уже дошли обрывки новостей. «Будь что будет», – в глухом отчаянии решила Тина, и вновь именно безнадежность придала ей сил. – Преданность и чувство долга, – произнес наконец шеф, грустно улыбнувшись. – Я бы атаковал его, и сейчас бы атаковал. Обскура. Знаю, что вы пытались решить вопрос иначе, успокоить и защитить его во время столкновения в метро, как и мистер Скамандер, и потому, наверное, меня не поймете. Но таков принцип меньшего зла: пожертвовать одной жизнью и спасти этим множество других. И я бы атаковал его, без колебаний, потому что таков был мой долг. Прижав ладонь ко лбу, мистер Грейвз скривился как от боли. – Вот чего ждал Гриндевальд в своей камере. Их связь снова не дала бы обскуру исчезнуть окончательно. Не исключаю, что он рассчитывал на этот раз воспользоваться не своей, а вашей силой и вашей жизнью, чтобы поддержать его в критический момент. А дальше обскур пришел бы за ним, окончательно прирученный, как за иллюзией любви, дружбы и принятия. Я говорил об этом мистеру Скамандеру, скажу и вам: Криденс Бэрбоун погиб в начале декабря. То, что от него осталось, мыслит и ведет себя не как живой человек, но все же не полностью лишено желаний и эмоций. Просто они очень примитивны, а потому предсказуемы и управляемы. Не знаю, кто он сейчас. Не знаю, можно ли его как-то спасти, обратить процесс… Не знаю. И до сих пор не думаю, что стоит пытаться, рискуя при этом миллионами чужих жизней. – Но вы не стали его атаковать, – напомнила Тина, уцепившись за эту часть исповеди, как за единственно прозрачную. – Вы отослали его в Англию. – Да. Но поверьте, не потому, что вовремя разгадал хитроумный замысел Гриндевальда. Причина была гораздо... проще. Я проиграл вчистую, – повторил он, а потом, убрав руку от лица, повернулся всем корпусом к единственному в помещении окну. – Если мы с вами ничего не предпримем, через пять дней мистер Скамандер… Ньют окажется в полном одиночестве между нестабильным обскуром и сильнейшим темным волшебником столетия. – Что?.. Через клапан стеклянной трубы, обеспечивавшей связь между отделами департамента, с низким, гулким звуком пробралась упитанная бумажная крыса. Мистер Грейвз тут же испепелил ее взмахом руки, не дав листу развернуться. – Он ничего мне не сказал. Совсем ничего. Быстро взглянув на нее, шеф отвернулся обратно к окну и пожал плечами. – Решайтесь, Тина. У вас, впрочем, почти нет выбора, мне очень жаль. Коробочка с портключом лежала между ними, как реликвия тайного общества. Как залог величайшего доверия. – Я сегодня должен был сделать одну очень важную вещь. Поступить правильно. Как следует человеку, чей род хранил эту страну с начала колониальной эпохи, – произнес мистер Грейвз, все-таки дождавшись ответного кивка. – А вместо этого оставлю ее в тревожный час. Пусть даже без Гриндевальда здесь станет спокойнее. – Все образуется, сэр, – пообещала ему Тина, выпрямляясь на стуле. – Мы все исправим. К тому моменту, как дверь в кабинет распахнулась, впуская Куини, растрепанную и испуганную, младший мракоборец Голдштейн снова могла кого-то успокаивать.