///
8 декабря 2016 г. в 05:08
И все-таки их беседам пришел конец.
Всё время, что они ехали по Южному Гондору, Барагунд исправно, раз в несколько дней, писал отцу; письмо летело от гонца к гонцу в Минас-Тирит, а из столицы новости разносились по всей стране. Так что лорды обоих берегов Андуина знали, что харадский князь едет как друг, а такого гостя надо приветствовать… то есть выказать ему уважение и удовлетворить свое любопытство.
На следующий вечер гондорский и харадский эскорты встали парадным строем, приветствуя… Таургон не запомнил, кого. Кого-то, кто ни сам не будет говорить с Барсом о философии, ни арнорцу не даст.
Утром Барагунд им сообщил, что они покидают лагерь и едут к этому лорду в гости. Переправа обоза амирона через Андуин займет несколько дней, и это время князь проведет в замке неподалеку.
Там обоим эскортам оказалось совершенно нечем заняться, кроме вечерних пиров; гондорцы и харадцы проводили всё время в воинских состязаниях, уже почти не нуждаясь в услугах переводчика; Таургон потребовал бумаги, а, когда письмо Диору было готово, – пергамента. То и другое, чтобы не вызывать лишних вопросов, через Барагунда. Философия Харада, причины неприязни амирона к морэдайн – это более чем важно для Гондора и должно пополнить сокровищницу мудрости Арнора. Пергамент он отправит отцу через своих, когда вернется в Минас-Тирит; письмо Наместнику уйдет с очередным донесением Барагунда Денетору.
Пусть поразбираются в южной философии и обсудят одну чашку с разных политических сторон.
Пришло время переправы через Андуин.
Весь обоз был уже на том берегу, ждали только князя и оба его эскорта. На палубе галеры были приготовлены особые стойла для харадских лошадей; гондорцы привычно расстались со сменными, их ждали кони на правом берегу.
Всё было обставлено торжественно, сколь возможно. Разве что южные кони не проявляли должного понимания, хрипели, не хотели идти на мостки, перекинутые для них через борт галеры. Конюхи с трудом успокаивали их. Наконец кони были введены на борт, оба эскорта красивым строем прошли по сходням и встали с боков и позади шатра на корме. Фахд и Барагунд распрощались с Хельмиром и другими лордами; галера отчалила.
Таургон стоял первым в своем ряду, и это было прекрасно. Отсюда великолепный вид на Пеларгир, он сможет рассмотреть этот город издалека и вблизи, угадывая возраст зданий и ища следы Второй эпохи… от Барагунда он знал, что князь не намерен задерживаться, так что сейчас надо дорожить каждым мгновением обзора.
То ли волна слишком сильно ударила в галеру, то ли еще что, но один из коней заржал, вскинулся на дыбы, забил ногами. К нему бросились конюхи, но что они могли сделать со зверем, чей страх усиливал ярость?! Он бил копытами, подойти к нему было невозможно, доски стойла трещали, другие кони ржали и пугались его испуга…
Таургон скорее почувствовал, чем понял, что еще несколько мгновений – и на палубе будет несколько десятков обезумевших коней, крушащих всё. Северянин откинул свое копье Стражу, стоящему позади него, сбежал с кормы, выхватил из ножен кинжал, метнул в горло взбесившемуся зверю. Бедняга рухнул.
Конюхи опомнились первыми. Им понадобилось всего несколько ударов сердца, чтобы придти в себя и побежать успокаивать остальных коней.
Ты медленно, медленнее, чем нужно, но гораздо быстрее, чем хотелось, обернулся к Фахду. Отчаянно надеясь: он поймет, что у тебя не было иного выхода. Грозила опасность жизни всех: лошадей, а может быть и людей. Какой толщины настил палубы галеры? может его пробить взбесившийся конь? а дюжина? хорошо, если нет… а если да?! под ними – трюм гребцов!
Всё позади. Ты их спас. А вот что будет с тобой за эту меткость…
Князь медленно кивает: подойди. Барагунд бледен: не знает, что сейчас будет, понимает, что ты прав, но – как это воспримут харадцы?
Ты подходишь.
– Как я вижу, – медленно говорит Фахд, – с качающегося судна быть метким проще, чем со спины лошади?
Ты молчишь. Хотя бы потому, что он не задавал вопроса.
– В такую руку следует вложить хороший клинок, – амирон снимает с пояса свой кинжал в богато украшенных ножнах.
Ты принимаешь с поклоном, обнажаешь оружие… ты слышал о такой стали: покрытой темными волнами кованого узора. Как ни дорога отделка кинжала, клинок много дороже. Королевский подарок.
За спасение жизни.
Всем было не до красот Пеларгира и не до торжеств. Лорд Туор не знал, как извиниться перед харадцем, и едва слышно, но гневно распекал капитана, который промедлил с приказом немедленно убить взбесившееся животное, ведь ему прекрасно известно, как следует поступать! Капитан, отирая мокрый от волнения лоб, так же едва слышно отвечал, что одно дело кони купцов, и совсем другое… Фахд застыл в ледяном равнодушии к происходящему, Барагунд поспешно выяснял, как далеко отведен от города харадский обоз, и распоряжался, чтобы сменный конь для воина был к утру, благо, запасных харадцы взяли даже не по одному… гостей разместили в замке, пир не удался, харадец не желал видеть никого, кроме меткого Стража и Барагунда, так что Пеларгир погрузился в печаль, а они трое, не считая переводчика, вдоволь наговорились о случаях на охоте и удачных выстрелах.
Утром амирон холодно распрощался с лордом Туором, и они поехали дальше – через Лоссарнах, от лорда к лорду, от замка к замку, мимо толп, издалека съезжавшихся, чтобы посмотреть на чужеземного князя и его диковинных зверей (Таургон подозревал, что мумаки пользовались у гондорцев куда большим успехом, чем сиятельный амирон мин Фахд Алджабале), народ восторженно приветствовал, лорды были сама учтивость, Фахд царственно скучал, оба эскорта были блистательны – словом, шла обычная дворцовая жизнь, несмотря на то, что до Минас-Тирита оставались лиги пути.
Предгорья Эред Нимрайс оказались передышкой: лорды Лоссарнаха отстали (в разных смыслах этого слова), лорды Анориена и столицы еще не явились.
Дорога, изрядно расширенная и сглаженная за последние годы, позволяла ехать не то что трем, а четырем лошадям в ряд свободно, но ехали они двумя парами: Таургон с Фахдом и позади Барагунд с толмачом. Сыну Денетора так было удобнее слушать, а гордость его от подобного не страдала.
Где-то впереди скакали знаменосцы и дюжина воинов обеих стран; они выдерживали расстояние так, чтобы князь не видел их за изгибами дороги, петляющей над ущельями.
Из-за отрогов то и дело была видна сине-серая сверкающая гладь Андуина.
– Правильно ли я тебя понимаю, что мы проедем эти предгорья за один день? – спрашивал Фахд.
– Именно так. Завтра ты увидишь Минас-Тирит.
– Тогда это очень странные горы. Чтобы пересечь мои по предгорьям, тебе понадобилась бы не одна неделя. Быстрее было бы через перевалы. В то время, когда они проходимы, разумеется.
– В Белых горах теперь есть перевалы, которые проходимы круглый год, – не без удовольствия сказал Таургон. – Я сам там ездил зимой.
Фахд потребовал рассказа, а затем задумчиво проговорил:
– Как ты думаешь, ваши люди на моих мумаков смотрят как на столь же невероятное или я изумлен сильнее? Мне это кажется чудом из легенд.
– Из того, что ты сказал о своих горах, я понимаю, что они выше и, вероятно, холоднее.
– Да, это так. Но таких дорог там нет всё равно, – он помолчал. («Завидует», подумали оба дунадана.) – И, раз мы заговорили о моих горах, вам будет полезно знать, что Фахд Алджабале никогда не покорялись никому. Да, века назад мои предки признали власть рабба, но и тогда, и ныне мы ему гораздо нужнее, чем он нам.
– А, – сказал Барагунд. – Как Дол-Амрот.
И они углубились в историю Гондора.
Это был последний привал в дороге. Завтра, едва начнет светать, князь и оба эскорта поскачут вперед, чтобы с восходом быть в Минас-Тирите. Почти полтора месяца пути позади.
Полтора месяца, которые дали тебе больше, чем иные годы. Даже со всеми богатствами Хранилища.
Потом у Фахда будут и полтора месяца обратной дороги, но вот отпустит ли Диор тебя? Ты попросишь, и он, скорее всего, согласится, но кто знает?
Ясная ночь. Звезды – огромные и близкие.
Барсу не спится. Просто-таки хвостом себя по бокам хлещет от нетерпения.
– В Минас-Тирите нам вряд ли удастся поговорить, и я не знаю, что будет потом. Поэтому я хочу спросить сейчас.
– Я всегда рад твоим вопросам.
– Ты говорил, что ваша жизнь – поток. И что можно поставить парус. А какова цель пути?
– Цель… – Барс задумчиво глядит на звездное небо. – Стремление это цель само по себе.
– Если я спрашиваю о том, о чем нельзя говорить с чужеземцами, то прошу: скажи это прямо. Но ты отрицаешь веру морэдайн в могущество Тьмы. Твоя вера иная. Во что ты веришь? Ради чего ты живешь?
– Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе о Предвечном Пламени? – медленно отвечает Барс. – Но мы не говорим о нем.
Дунадан пытливо смотрит, и говорить всё-таки приходится.
– Он просто есть. И наши души – это Его искры. Он был всегда. Прежде тех, кого вы зовете Эру и Мелькором, подставляя знаки добра и зла на свой лад.
– Тайный Пламень, – выдыхает Арахад. – Сердце Мира.
– Вы о нем знаете? Я думал, алссуд говорят о Нем потому, что узнали от нас.
– Мы знаем от эльфов, а те от Валар, что Эру вложил Пламень в мир. Об этом почти ничего не говорят.
– Зато алссуд, – усмехается Барс, – говорят много и увлекательно. Про то, как Эру хотел сотворить мир безжизненным, покорным его воле, и запер Пламень, как Мелькор похитил его… и так далее. Как ты понимаешь, я не люблю эту историю. Хотя она очень красочна, особенно про страдания Мелькора.
– Расскажи о Пламени, – повторяет дунадан.
– У нас нет историй о нем. Но в тот миг, который ты назовешь счастливым, ты ощущаешь, как его искра горит в тебе. Иногда нестерпимо жжет, и это прекраснее наслаждения любви. Твое тело – пища для него, как дрова в костре. Чем прекраснее будет тело, тем чище и ярче разгорится Его искра. Вот почему красивое тело так важно для нас.
– А потом?
– А потом плоть сгорит, и искра устремится ввысь. И сольется с Ним. Сильная или слабая, яркая или тусклая. Как сумеем разжечь.
Таургон молчал и думал, что этому человеку остается один шаг до того, чтобы понять и принять Эру.
Но он никогда этого шага не сделает.
– Позови своего юного друга, – сказал Фахд. – Он наверняка не спит.
Таургон ушел и вскоре вернулся с Барагундом.
– Когда твой отец и кабир-рабб будут тебя спрашивать, как прошла дорога, я хочу, чтобы ты сказал им, что ваш край оправдал мои ожидания. Во всем, кроме одного. Я не предполагал, что встречу здесь такое искреннее внимание, и что смогу узнать не только ваш народ, на что рассчитывал, но и глубже понять свой собственный.
– Я передам, – кивнул тот.
– Раз мы стали сплетничать тайком друг от друга, как старухи, – улыбнулся Таургон, – то что мне сказать Наместнику, когда я буду его благодарить за «Иглы»?
Фахд засмеялся и спросил Барагунда:
– Первое поручение?
– Первое.
– Передай, – он обернулся к Таургону, – что только по его молодости можно догадаться об этом.
В предрассветном сумраке перестроились: Таургона Барагунд отправил к знаменам, скакавшим теперь на три-четыре корпуса впереди его и Фахда, толмача – за эскорт, но так, чтобы по первому знаку Барагунда воины легко пропустили его.
И – вперед. Рысью, переходящей в галоп. Довольно они тащились, подстраиваясь под шаг мулов и спящих на ходу мумаков.
Знамена летят по ветру. Белое Древо на черном. Белый стяг Наместников. Черный змей на алом… Фахд говорил о пище для пламени духа – не это ли в цветах их знамени? И багряное с узором, свернутым в круг: сначала считал это просто орнаментом, а сейчас различаешь хищную пасть, завитки передних лап, задних, а остальное – хвост.
Совсем светло.
Барагунд нервничает, хочет подгадать к восходу. К серебряным трубам.
Топот его коня слышишь среди всех прочих. Словно вас тут только двое. Чувствуешь: если он стал на полкорпуса ближе, поторопи своего. Знаменосцы подстроятся под тебя.
Ни оборачиваться не надо, ни слов ни нужно. Ты, Барагунд, ваши кони, Анар, поднимающийся там, на востоке – вы все сейчас одно. Один язык Тайного Пламени.
В чем-то Фахд прав. В чем-то он очень и очень прав.
Это и есть счастье: лететь и гореть.
Быть первым, кто обогнет отрог, и увидеть во всей красе Минас-Тирит. Увидеть, как уже облачился в золото белоснежный Миндоллуин, и еще несколько мгновений… а сзади обогнули скалы Барагунд и Фахд, ты слышишь их восторг как свой, Барагунда – что успеваем, Фахда – потому что потрясен, рассказывали, восторгались, знал, ждал, но всё равно потрясен и никак иначе! – эхо говорит, что и остальной эскорт мчит уже по прямой дороге, Анар золотит крышу башни Наместников, ниже…
…и Белый Город опрокидывается на тебя чистейшим пением труб, подхваченных эхом гор и всех Семи ярусов.
Есть мгновения, ради которых стоит жить.
Есть мгновения, когда хочется умереть от счастья.
В воротах их встречал Денетор. В роскошном черно-белом по такому случаю, в окружении нескольких лордов и, разумеется, Стражей; Таургон скорее понял, что это он, чем узнал: разглядеть лицо с такого расстояния мог бы лишь эльф. Вдоль тракта и по стенам толпился народ, Язык казался окантован черным от парадных одежд. На самом острие стоит Диор, смотрит на них, узнаёт того, кто ведет знамена, и улыбается.
Проскакав половину расстояния до города, Таургон с Барагундом, словно по команде, придержали коней, переводя на рысь и на шаг. Волшебный полет сменился величавой поступью, знаменосцы шли стремя в стремя, словно это было плодом многочасовых упражнений. Развернулись, встали справа от ворот.
Короткие слова приветствия и ответа, даже толмач не нужен, Барагунд уступил место отцу, другие лорды за ним, Стражи остались стоять, чтобы въехать в город последними… а знаменосцам опять вперед. Таургон потянул повод, его поняли без слов – и под приветственные крики они поехали по ярусам Минас-Тирита.
Дело было сделано, восторг скачки прошел, и сейчас, остывая от вдохновенного порыва, ты думал о том, что все это могло бы доставаться тебе – толпы народа, их радость, цветы и праздничные ткани, которыми украшены балконы и окна, а Денетор едет позади тебя, и так бы и было, было бы, но не будет, всё обдумано, решено, сказано и услышано… и всё-таки – так могли бы приветствовать тебя.