Ожоги

Прошел еще месяц. И, несмотря на все сказанное раннее, касательно Дона и Лизы, эти двое все же начали встречаться. Точнее, они попытались построить эти отношения. Антонова пыталась найти время на всех и все, что, кстати, не очень получалось, но девушка старалась. Однако сейчас нас волнуют вовсе не новые отношения девушки, а то, что вообще происходит в ее жизни. Нет, их тема не раскрывается вовсе не потому, что там нечего рассказывать, а просто потому, что сейчас это ни к чему. В общем, возвращаясь сейчас домой, блондинка решила зайти в гости к Нику, проверить, как он. Неделю назад парень заболел и в данный момент отсиживался на больничном, хотя, Лиза была уверена, что дело тут не только в болезни. Каждый вечер она заставляла его выходить в скайп, чтобы убедиться в том, что все хорошо. И, то ли он хорошо врал, то ли Антонова разучилась определять, где правда, а где – ложь. К счастью, теперь, она может больше не спрашивать, есть ли кто дома, ведь теперь ей сделали свои собственные ключи. Да, впервые за пятнадцать лет их дружбы и общения. Но, в общем-то, девушка не жаловалась. Поднявшись на нужный этаж и подойдя к квартире, Лиза позвонила, но никто не спешил открывать дверь, что, в общем-то, было немного странно. Даже если бы друг спал, то он был проснулся, после десятого-то звонка…Открыв дверь и переступая порог, блондинка осмотрелась, пытаясь понять, есть ли кто дома вообще. Обувь на месте, значит, шатен должен быть дома. Но почему тогда так тихо? Пройдясь по всем комнатам, и вернувшись в коридор, девушка нахмурила брови. Почему-то взгляд устремился на дверь, ведущей в ванную комнату. Уснул, принимая ванну? Бред, он с трудом засыпает где-то, кроме своей кровати. Нерешительно шагнув к двери, Антонова постучала, вновь не получив ответа. Однако дверь оказалась открыта, и, вздохнув, она просто открыла ее, но увиденное, чуть было не заставило девушку закричать, схватившись одной рукой за живот, а вторую поднося ко рту, стараясь сдержать рвотный позыв. Колени подкосились, и внезапно кинуло в какой-то странный жар, заставляя девушку часто дышать. Однако стараясь держать себя в руках, Елизавета, хватая все полотенца, что висели в ванной, кинулась к самой ванне, в которой лежал Ник со вскрытыми венами. Судя по воде, сделал он это недавно, и определенно точно, был еще жив. Перевязывая раны полотенцами, одновременно пытаясь привести Васильева в чувства и дозвониться до его отца, у девушки уже начиналась сильная истерика. Отец парня долгое время не брал трубку, это доводило еще сильнее, а слезы горячей рекой, стекали по бледным щекам, оставляя мокрые следы, а глаза очень красными. - Давай же, Васильев, давай, открой глаза. Открой, черт тебя дери… Бросить меня решил? Идиот… Никита, прошу тебя, пожалуйста. – еле глотая ртом воздух, подруга трясла Ника за плечи, и, к счастью, в этот момент, ответил Владислав Григорьевич – отец парня. Она с трудом объяснила ситуацию, на что Владислав Григорьевич сказал девушке успокоиться, и постараться остановить кровь. Через десять минут приехала скорая, а вместе с ней и Владислав Григорьевич. Он работал врачом в частной семейной клинике, потому и ждать скорую никто не заставил. Пока Никиту погружали на носилки, мужчина пытался успокоить Лизу. Это было практически невозможно, но он не оставлял попыток. В больницу поехали все вместе. Пока парню зашивали порезы, подруга не находила себе места, пару раз блевала из-за сильного волнения. К счастью, порезы были не такими глубокими, чтобы привести к летальному исходу. Это успокаивало, но, девушка все равно провела всю ночь у кровати шатена, не смыкая глаза ни на секунду. Ее всю трясло, было очень страшно. Антонова винила себя и это было ужасно. Она считала, что это была ее вина. Друзья мало общались в последнее время, и, хотя девушка знала, что Ник так и не долечился у психиатра после того случая, все равно оставляла его одного, не зная о том, что вообще происходит в его жизни. Может, это и глупо, конечно, но попробуйте объяснить это ей. Сможете? Думаю, вряд ли. В эти моменты, наверное, у Антоновой вообще вся жизнь перед глазами проносилась. Она вспоминала, как впервые познакомилась с другом, выбив тому зуб, как потом они начали дружить и общаться, а после, и вовсе, пошли одни путем, делая все вместе. И потому, в том, что ее друг, такой прекрасный, хороший и веселый, сейчас лежал на больничной койке, она винила только себя. Хотя, с какой стати? Милая, ты не его мать, чтобы держать парня у своей юбки до старости, присматривая за каждым его шагом. Утром, Лиза все же уснула, положив голову на край кровати, держа Васильева за руку. Когда он очнулся, то чуть было не расплакался, увидев перед собой такую родную светлую голову. - Мы все можем ошибаться, но помогать себе должны сами… Никакая девочка, с клубничным запахом волос, не решит твою проблему за тебя… – бормотал под нос Ник, с трудом смотря на белый потолок. Это свет неприятно резал глаза, а раны ужасно ныли, причиняя неудобство. Несмотря на то, что говорил он тихо, но, из-за чуткого сна, девушка резко вскинула голову, приняв немного сгорбившееся сидячее положение, зевая и прикрывая рот рукой. Встретившись с взглядом голубых глаз, что смотрели на нее с такой слабостью и внутренней болью, что ей хотелось плакать, Антонова, в самом деле, чуть было не пустила слезу. А вот Никита, напротив, попытался улыбнуться подруге, но не получил одобрительного взгляда. - Какая там девочка не сможет решить твою проблему за тебя? – недовольно бросила она, скрестив руки под грудью. - Слышала, значит…? - Знаешь, Васильев, я закрывала глаза на многие странности, происходящие с тобой в последнее время, потому что верила, что ты сильный, и, что ничего серьезного у тебя не случилось. Однако после этой гребанной попытки суицида, ты у меня на все вопросы ответишь. И даже не вздумай мне врать. - Лиза… - Я все сказала, Васильев. Не еби мне мозги и говори уже, как есть. Хватит этих секретов. - Ну, как-то раз я шел домой, а в одном дворе гопники сидели. Предложили в карты перекинуться, я согласился… – начал шатен, с большим трудом шевеля губами. Однако, Лиза была непреклонна и была готова слушать его, в каком бы состоянии он не был, потому что эта история ее довела. Очень хотелось его перебить и ударить по черепушке уже за одно только упоминание о картах, но, она сдержалась, слушая друга дальше. – Сначала мне везло, хоть я и знал, что не умею играть от слова «совсем», но, я не собирался влезать в дерьмо, правда. Потом они повысили ставки, предложив играть на деньги, и, мне сказали, что, бояться нечего, у меня отлично выходит. Вспоминаю сейчас об этом и чувствую себя полным идиотом, а тогда…Я влез в огромный долг, Лиз. Сумма росла, отыграться не мог, а брать деньги у родителей… да еще и такую сумму… Он дал мне месяц. Сказал, что за этот месяц – либо деньги, либо отыгрыш. Время поджимало, а у меня ни того, ни другого. И рядом тоже никого, с кем можно было бы это обсудить. Не мог рассказать тебе, сама понимаешь. Впутывать Диму – стыдно. - И ты, конечно же, решил, что вскрыться – куда проще?! – не выдержав, вспылила Антонова, вскочив со стула, но, «выпустив пар», села обратно, сделав глубокий вдох. - Прости. - Кто он? Тот, с кем ты играл. Имя, прозвище, внешность. Неважно что, просто назови мне одно слово, и я сама с ним разберусь. Но, даже если ты не скажешь, то это не страшно, потому что я все равно найду его. И ты это прекрасно знаешь. - Ты беременна, глупая. – на выдохе сказал Ник, но заметив, как ладонь девушки сжалась в кулак, пожалел о том, что сказал это. - Это не помешает мне отыграться за тебя. Так вот, я жду. Кто он? - Лысый. Знаешь такого? - Еще бы не знать. Чертов ублюдок, прикрывающийся за «честной» игрой. Настолько подлый тип, что с ним играть – себе дороже. Обует тебя, как нефиг делать. У него «туз» всегда в рукаве, в прямом смысле этого слова. Еще до того, как с Димой познакомились, помню, в обезьяннике сидела. И его привели, за разбой, кажется. Он сыграть предложил, согласилась. Даже выиграла его раза два, а потом разговорились, он, вроде, еще и под наркотой был. Проболтался о своей технике, предложил сыграть, зная это. Мол, смогу ли я выиграть жулика. Я отказалась естественно, потом меня выпустили, да и разошлись с ним, более не виделись. Как игрок – он очень хорош, тут не поспорю. Так, ладно. Пойду сообщу Диме, он этим займется и, думаю, возьму себе кофе. Иначе засну стоя. Выходя из палаты, девушка столкнулась с главврачом и, по совместительству – дядей Никиты. Мужчина смерил Лизу недовольным взглядом, прищурив карие глаза, и скривив губы в недовольной ухмылке. Андрей Григорьевич постарался сделать вид, будто все хорошо, но как бы не так. - О, Госпожа Антонова, рад видеть. Как дела? Как ребенок? – его голос настолько сильно выдавал отвращение, которое мужчина испытывал к стоящей перед ним особе, что блондинке стало даже тошно. - И я рада видеть Вас, Андрей Григорьевич. Прекрасно, знаете, просто лучше всех. Она тоже в полном порядке, толкается. Вероятно, пошла в мать и также едва терпит, чтобы не заехать какому-нибудь уроду по морде. Ну, вы общайтесь, а я пойду, за кофейком схожу. Рада была повидаться. – бросив напоследок, девушка скрылась за дверью палаты. Позвонив Диме, а после и Дону, она объяснила парням ситуацию. Настоятельно попросив разобраться как можно скорее, не тянуть с этим, и не сильно прибегать к насилию. Ей не нужны два другана-уголовника. Парень пообещал, что со всем разберется, также поинтересовался, не нужно ли ему приехать. Но Антонова сказала, что уже все хорошо, и в больнице она разберется со всем сама. Купив себе стаканчик кофе, блондинка прошла к пластмассовым креслам, присев на одно из них, тяжело выдыхая. Хотя это и была частная дорогая клиника, но народу тут было довольно много. К ней подошли родители друга, присев рядом. Надежда Юрьевна приобняла ее за плечо, положив голову на плечо. Родители Никиты, безусловно, также, как и она, провели в больнице ночь, но решили, что сыну куда сильнее нужна Лиза, чем они. Мать парня спросила, как он, и по какой причине совершил попытку суицида. Антонова постаралась мягко улыбнуться, сказав, что это всего лишь всплывший старый шрам. Вероятно, что как раз таки этого, и не стоило говорить, но, слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Женщина опечалено покачала головой, и, когда к ним подошел Андрей Григорьевич, Елизавета еле заметно фыркнула, извинилась перед родителями парня, и ушла обратно, к нему в палату. С дядей Васильева они ладят довольно плохо. Все дело в том, что Андрей Григорьевич – довольно плохо относится ко всем, у кого денег меньше, чем у него. И, конечно же, Лиза подходит в эту категорию низших людей на все сто процентов. А то, что его семья еще и ей помогает, выводит мужчину еще больше. Вернувшись в палату, блондинка сказала другу, что все уладила и этому Лысому теперь влетит по самое-самое. Однако, парню стало очень стыдно, потому что подруга снова решила за него все его проблемы. Он такой…такой слабый? Черт. В школе его считают таким классным, веселым и крутым, а на деле, он кто? Слабак и тряпка, за которого все делает хрупкая девушка. А теперь еще и беременная. Позорище. Глаза даже покраснели, от выступивших слез, Ник не хотел плакать, по крайней мере, не перед Лизой, но не получилось. Заметив это, она села рядом, опустив голову. - Хей, ну, ты чего? - Я без тебя вообще ничего решить не могу. Абсолютно ничего, это так ужасно и позорно. - Это неважно. Мы – друзья, мы – семья. Тут нет ничего постыдного. Знаешь, тут кое-кто, на самом деле, думаю, очень хочет с тобой поговорить… а я пойду еще прогуляюсь, идет? – шатен в качестве протеста замотал головой, но девушка проворчала что-то о том, что он дурак, и, все же вышла из палаты, впустив туда его родителей. Мать кинулась на шею к сыну буквально в слезах, а отец смотрел на него с болью и печалью в глазах. Антоновой не хотелось влезать в это. Это его родители, его семья, и она там, на данный момент, не нужна. Как и было сказано, блондинка решила прогуляться, выйти на улицу, подышать свежим воздухом. Спать уже как-то не хотелось, и это радовало. У дверей лифта стоял Андрей Григорьевич, о чем-то переговариваясь с медсестрой – Машкой. Машкой – ее называла Лиза, а та и не была особо против. Брюнетка хмурила брови, с тоской отводя глаза, а мужчина, напротив, был довольно серьезен и явно не хотел более тратить время на разговоры. Лиза какое-то время наблюдала за этой картиной, и только, когда доктор ушел, Антонова подошла к медсестре, произнося ее имя сладким, протяжным голосом. - Машка, а, Машка, поведай мне, о чем ты тут с Гоблином шепталась? Откуда девушка вообще знала Марию? Ну, она не раз была в этой клинике, только и всего. Как-то раз она была тут с Димой, вот и познакомилась. Медсестра вздрогнула от неожиданности, и, развернувшись к Антоновой, с грустью вздохнула. - Ой, Лиза, беда. Андрей Григорьевич решил, что как только Никита поправится, он переведет его в психиатрию! Я ему говорю, мол, как вы можете так со своим племянником?! А он мне, что, это, вообще не мое дело и, если я буду лезть, меня уволят! – вскинув руками, ответила на вопрос девушки брюнетка. Лиза даже пошатнулась от такой новости, а бровь невольно дернулась от злости, что накатила. Этот урод…она ему глотку готова порвать. – Что делать-то теперь? Жалко мне парня. И так жизнь помотала, а тут еще в психушку. - Хуй этому старому пидору, а не психушка. Я ему…Я ему просто…Блять. – честно сказать, у нее не было ничего, чем можно решить эту проблему. Родители парня, скорее всего, согласятся, а от желания самого Никиты вообще ничего не зависит. Черт! Неужели, в этот раз, девушка не справится? Не придумает ничего? Похоже на то. Здесь она, и, правда, бессильна. Закрыв лицо руками, Лиза села на кресло, сделав глубокий вдох, а после, шмыгнув носом. Мария, присев рядом с ней, аккуратно приобняла девушку за плечо, стараясь успокоить, хотя и понимала, насколько это бесполезно. – Я его ненавижу. Просто ненавижу. Пойду и попробую с ним поговорить, потому что то, как он собирается поступить – это неправильно. Это единственный способ, и то, если он не сработает, я себе не прощу. - Лиз, мне жаль, правда. - Просто пожелай мне удачи. – вскочив с кресла, блондинка уверенным шагом направилась в кабинет Андрея Григорьевича и, даже не удосужившись постучать, переступила порог, захлопнув за собой дверь. Мужчина оторвался от блокнота, подняв вопросительный взгляд на Антонову. - Госпожа Антонова, что на этот раз? – откинувшись на спинку стула, он приготовился слушать, и Лиза, не теряя времени, подошла к столу, облокотившись на него, нависнув над мужчиной, пронзая того просто ледяным взглядом. - Я тут подслушала ваш разговор, и, пришла поговорить об этом. - Какой разговор? – включив «дурачка», с усмешкой спросил Андрей, не побоявшись встретиться с холодными серыми глазами. - О Никите. Ты не можешь перевести его в психиатрию. Ты его дядя, это…это подло. - Ах, этот разговор. Ну, Госпожа Антонова, пока Вы живы, конечно, на моем племяннике печать неприкосновенности, как же иначе? – снова усмешка, из-за которой Лизе хочется попросту сломать этому уроду нос. - Я серьезно. Ты не сделаешь этого. - Пока ты жива, конечно. Видишь? Руку кладу на сердце. – Антонова фыркнула, сжав зубы. – А вообще-то, Госпожа Елизавета, будь так добра, дай мне право самому решать, что делать с моим племянником, а также, по совместительству, пациентом. Эту разборку, девушка могла продолжать еще долго, но в кабинет постучали, и, чтобы не вызвать ни у кого неудобства, она покинула эту дьявольскую комнату, напоследок окинув Андрея Григорьевича ненавистным взглядом. Она устала и ей нужен был отдых. Конечно, Лиза надеялась на то, что дядя Никиты не поступит с ним так, искренне верила в это, хоть и было тяжело на сердце. Зайдя к парню в палату, она попрощалась с ним, пообещав, что завтра придет. Никита посмотрел на нее весьма грустным взглядом, но ответил, что будет ждать. Сегодня с ним будет мать. Как только Антонова вышла в коридор, у нее зазвонил телефон. Это был Дима. У друга сейчас обед и он решил позвонить подруге, чтобы узнать, как вообще дела. Когда она звонила ему, рассказав о Лысом, он не успел толком узнать, а сейчас, время было. Лиза обрадовалась звонку Дмитрия, и, стараясь откинуть переживания на второй план, направилась к выходу из больницы. По пути, она рассказывала Мильковскому, что да как, нередко повышая голос из-за злости, но парень всячески пытался ее успокоить, и у него это немного, но получалось. На улице уже во всю весна, тепло и просто хорошо. Ветра нет, и девушка шла спокойным шагом, расстегнув пальто. Дмитрий рассказывал уже что-то свое, продолжая отвлекать Антонову от грусти и заставлять смеяться. Дойдя до светофора, Лиза остановилась, ожидая зеленый свет. Из-за того, что сегодня будний день, народу на улице не так много, как и машин на дороге. Ожидаемый свет, наконец, зажегся, и девушка пошла вперед, не смотря по сторонам. - Ты, кстати, где уже? Могу встретить, съездим, пообедаем. – предложил парень, и, девушка заявила, что переходит дорогу, а также, что не против с ним встретиться. – По сторонам хоть смотришь там? А то ты если мысль себе в голову вобьешь, то вообще обо всем забываешь. - Да тут машин-то толком… Знаете, мама не просто так с детства учит Вас смотреть по сторонам, переходя дорогу. Даже если горит зеленый, убедитесь, всякое бывает. Вы не знаете, какой водитель может резко выскочить из-за угла, не смотря вперед и на то, какой там свет на светофоре. Одна ошибка может привести к ужасным последствиям. Телефон выпал из хрупкой руки, можно сказать, разлетевшись на части, а когда по нему еще и проехали колесами, отключился окончательно, но в последние секунды, Дмитрий слышал сдавленный крик и еще какой-то шум. В горле встал ком, а на том конце провода абсолютная тишина. Внутри у парня будто что-то рухнуло, он сидел, не в силах пошевелиться. Водитель мини-грузовика скрылся также быстро, как и появился, а тело Антоновой осталось лежать на асфальте, вокруг которого, вскоре столпилась куча народа. Кто-то вызывал скорую, кто-то просто закрывал рот от шока, кто-то просто смотрел, что будет дальше, кто-то попросту проходил мимо, не желая прерывать свою прогулку. Жизнь продолжала идти своим чередом, несмотря на то, что кое-кто ее уже покинул, оставив после себя – только тело и воспоминания. Это было быстро. Ее попросту переехали. Почему-то, именно в этот момент, Никите стало нехорошо. Закружилась голова и как-то больно кольнуло в сердце. Может, это из-за нервов? А может, нет. В отделение полиции поступил вызов о том, что на Краснореченской 10, сбили молодую беременную девушку, вызов передали дежурным, в число которых входил Дмитрий. Услышав это, блондин сразу понял, куда едет, и прибыв на место, он не смог сдержать слез. Дима – парень с железными нервами и крепкой психикой, но именно сейчас он просто не мог держать себя в руках. Остальные парни, что были с ним, опрашивали прохожих, кто и что видел. Кто-то из них узнал Антонову. Девчонку, которая всегда шутила анекдоты, просиживая свои шестнадцать-семнадцать лет в обезьяннике, ожидая, пока придет Дима и ее выпустят. Всем было не по себе. Основная его задача на данный момент – уведомить о случившемся мать Лизы. Честно, он не представлял, как ей сказать. Мильковский знал, как женщине сейчас тяжело и сообщать такую новость – просто ужасно, но он должен. Отойдя как можно дальше от произошедшего, блондин присел на самую ближайшую лавочку, дрожащими руками набирая номер матери Лизы. Женщина взяла трубку не сразу, голос звучал очень хрипло. Она снова плакала после очередных побоев. Голос Дмитрия, напротив, сильно дрожал, он едва сдерживал слезы, которые не собирались ждать. Парня вообще всего трясло. Он поздоровался с женщиной, и зажмурив глаза, все же произнес ту фразу, которую не хотел ни говорить, ни слышать, ни вообще знать о ее существовании. Он не смог слушать рыдания матери и просто сбросил вызов, пытаясь успокоиться сам. Но вскоре ему позвонил Женя, который уже час не мог дозвониться до Лизы. Парень сказал, что сначала у нее было «занято», а теперь и вовсе «недоступен». Дима долго молчал в трубку, но набравшись сил, чтобы сказать эту фразу еще раз, буквально прохрипел в трубку. Дон вошел в какой-то ступор, и, не понимая, как это вообще случилось, стал задавать Диме кучу вопросов. - Сука, Женя, я все уже сказал! Я разговаривал с ней по телефону, сказал, чтобы смотрела по сторонам, а потом все! Понимаешь, все! Я с трудом сказал это ее матери, а это только начало. Еще многим, блять, нужно рассказать об этом, а я не могу. Сижу и плачу, как девчонка, потому что блять, просто…просто блять. Знаешь, на своей работе, мы много всяких случаев видим, трупов там и вообще, но именно на нее я смотреть просто не могу. Думал, получится, нервы крепкие, а не могу. Просто ком к горлу подходит, а внутри все переворачивается. Это в самом деле – потерять нечто важное. Помню, когда познакомился с ней. Только пришел тогда в отделение, ей лет пятнадцать было, а уже в обезьяннике сидела, шутки все шутила. Сама со мной диалог завела, познакомилась. Просто смотрел на нее и думал, как эта девчонка может сидеть тут? Когда ее выпустили, она сказала мне: «До встречи». Я тогда еще удивился, мол, до какой еще встречи, ребенок? А мне парни рассказали, что она у них частый гость, да и вообще они к ней хорошо относятся. Потом и я к ней привык, отпускал ее, стал считать себя старшим братом, хоть и понимал, что это глупо и она ко мне никак не относится, но потом она внезапно сказал мне: «Ты замечательный друг, спасибо за все, что делаешь для меня», и я просто… - Димас, хочешь, я приеду? - Буду благодарен.

***

И на следующий день, несмотря на обещание, Лиза не пришла. Никита не понимал, почему, но панику поднимать не стал. Он знал, что подруге сейчас тяжело и нянчиться с ним – она не обязана. Не пришла она и на другой день. И на этой неделе вообще. Васильев все же решил спросить у родителей, что там с Лизой, но те лишь пожимали плечами, хотя, конечно же, они все знали. На этой почве они даже подали на развод. Владислав Григорьевич считал, что нельзя скрывать от сына такое известие, ведь Лиза была ему очень близким человеком, а мать, наоборот, говорила, что за год лечения, сын и вовсе забудет о Лизе. Мол, лучше пусть считает, что она его кинула, чем знает правду. Кто прав? Может, каждый по-своему? Шатену уже стало лучше, и в ближайшее время его готовили к переводу в психиатрию. Отец был против и этого, а мать, наоборот «за». Он даже поругался с братом, но тот сказал, что парню это необходимо. А самого Никиту, конечно же, спрашивать не нужно. Он был ужасно обижен на мать, и не желал с ней общаться, несмотря на то, что она часто навещала его. После смерти Антоновой мало что поменялось, жизнь продолжала идти своим чередом, но близкие к ней люди, переживали это с большим трудом. Мать девушки была не в силах справиться с потерей дочери в одиночестве, и вернулась к мужу, который всячески пытался ее поддержать, несмотря на то, как, ему самому было тяжело. Марина – сестра девушки, даже глазом не повела, а матери и вовсе заявила, что останется с отчимом, т.к. не намерена выслушивать нытье родителей о погибшей сестричке. Это был еще один удар для матери, который, в скором времени, довел ее до больницы. Благо, что не до смерти. Валерий Палыч сидел у кровати жены день и ночь. Дмитрию помогал держаться Женя, который, конечно, сам с трудом держался от того, чтобы не спиться к чертям. Он знал Лизу дольше, чем Мильковский. Он знал, как она росла, как менялись ее интересы, как менялась она сама. Память, которой было так много, просто убивала людей морально. Леха тоже был в шоке, потому как успел очень хорошо сдружиться с Антоновой, и, чтобы как-то с этим справиться, уехал на время из страны. Маргарита, которая, не совсем отошла от потери матери, теперь окончательно закрылась в себе, а в школе, стала каким-то даже изгоем. Ей было плевать, что о ней говорят, как шутят и прочее. Она так долго ненавидела Лизу, а когда, наконец, смогла с ней подружиться – потеряла подругу очень быстро. Дела у отца пошли еще хуже, денег не хватало совсем. И, как бы рыжая не старалась сдержать свое обещание перед Лизой – не идти в проституцию, она не смогла…пошла все-таки. Один лишь Матвей жил в прекрасном неведении, но, лишь какое-то время. Примерно через полгода, он столкнулся на улице с Валерием Палычем, который не смог сдержать слез, когда брюнет спросил: «А как там Лиза?». Мужчина рассказал все с огромной болью, повергнув Вяземского в шок. Он не мог в это поверить, не мог осознать, принять. Он недавно-то только узнал о том, что девушка была беременна. Думал, как-нибудь пересечься с ней, узнать, как она. Парень совсем не ожидал услышать то, что услышал. Он начал пить. Спустя еще полгода выписали Никиту. От веселого и беззаботного парня больше ничего не осталось. Он стал еще худее, чем был. Вообще стал похож на какой-то ходячий труп. После препаратов мозг вообще тяжело работал. Под глазами были ужасные черные синяки, а сами глаза – вечно красные, уставшие и замученные. Взгляд вечно отстраненный, задумчивый. Узнать о разводе родителей было для парня сильным стрессом, и потому, сейчас он ехал к оцту, который хотел поговорить с ним о чем-то важном. Владислав Григорьевич встретил сына с болью в глазах. Он относился к Лизе, как к родной дочери, и эта потеря сильно отразилась на нем, и потому, сказать это сыну…сложно. Немного поговорив с парнем, мужчина сел за стол, тяжело вздохнув. - Пап, ты, кажется, хотел о чем-то со мной поговорить. – напомнил Ник, присев на край дивана. - Да, я помню. Это касается Лизы. - Лизы? А что Лиза? Хочешь сказать, что она хорошая и верная подруга, а на то, чтобы бросить меня одного у нее были причины? – нет, Никита не ненавидел девушку, но ему было очень обидно за то, что она больше так ни разу и не пришла. Отец прикрыл глаза, сказав сыну о том, что он совершает ошибку, говоря о ней с таким небольшим презрением, но Васильев лишь фыркнул. - Ник, мы с твоей мамой развелись не только из-за того, что я был против того, чтобы класть тебя в больницу. Настоящая причина, по которой мы разошлись…Сын, говорю сразу, прости меня. Прости, что не смог сказать тебе сразу. В тот день, когда Лиза еще была у тебя, по дороге домой ее переехала машина, насмерть… Мама не хотела говорить тебе, считала, что это только усугубит ситуацию и, пусть лучше ты будешь думать, что она бросила тебя, чем будешь знать правду. Я был не согласен, но она сказала, что, если я все тебе расскажу, она мне этого не простит, проклянет и вообще куча всего. Прости, Ник. Никита сидел, пытаясь осознать то, о чем ему вообще говорят. На глазах выступили слезы, парень начал тяжело дышать, закрыв рот рукой. Он ненавидел сейчас сам себя. За то, что целый год думал о ней, как не о самом хорошем человеке. Как обижался за то, что она поступила с ним так. Ненавидел себя за то, что именно из-за него она оказалась в тот день в больнице, а после, пошла домой пешком. - Ты должен был мне сказать…Должен был. - Прости меня. - Мне нужно побыть одному, ладно? Я…я пойду прогуляюсь. - Куда? Ты уверен? Шатен кивнул и, обувшись, взял куртку, покинув квартиру. Когда он вышел на улицу, то уже просто не мог сдержать слез, и попросту сел на асфальт, прижавшись спиной к стене дома. Сердце билось очень быстро, но внутри была самая настоящая пустота. Сейчас было только одно место, где он хотел находиться. Крыша, где они впервые поцеловались. Тогда Антонова еще не знала, какие чувства испытывает к ней Никита. Они просто сидели там, смотрели вниз, говоря о том, какие же все-таки маленькие люди, если смотреть на них с такой высоты. Какие они маленькие по сравнению с целой вселенной. Он тогда не сдержался и поцеловал ее, а она не сопротивлялась. Нет, это не потому, что он тоже ей нравился. Девушка просто не могла причинить боль самому близкому и родному человеку. Это была их крыша. Место, куда они приходили, если хотели просто отдохнуть от повседневных проблем и поразмышлять о том, какие же мы, люди, маленькие. Ник помнил туда дорогу очень хорошо, вполне мог дойти с закрытыми глазами. Пока поднимался по лестнице, в подъезде, вспоминал, как однажды летом они тут дурачились, разрисовывая стены баллончиками с краской, смеялись и веселились. Чувствовали себя живыми и свободными. Стены, кстати, так и остались раскрашенными. А внизу подпись «LaNFuck». Ник до сих пор не мог понять, почему именно этот вариант, но, глупо сейчас думать об этом. А вот и крыша. Безумный ветер, бьющий своим потоком в лицо, пробирающий до костей. И снова почти май. Внизу тепло, а наверху безумно холодно. Снова целая куча воспоминаний, которая просто разрывала парня на куски. Он сел, прислонившись к стене, закурил. - Мы были как параллельные линии: всегда близко, но никогда не вместе. Я так сильно любил тебя, что порой, мне казалось, что я скоро умру от этой любви. Эти твои отношения с Матвеем просто убивали меня, было очень больно смотреть на них. Смотреть, как он не дорожит тобой. Знать, что я все равно не смогу ничего сделать. Любить тебя, зная, что мы все равно не будем вместе. Даже если я целовал тебя, а ты целовала в ответ, я знал, что ты не любишь меня так, как я любил тебя. Для тебя я был семьей, ты для меня – смыслом жизни. Глупо, наверное. Помнишь, ты сказала мне, чтобы я никогда не ходил на крыши? Честно, не очень понял, к чему это, но все равно пообещал. Не хотел, чтобы ты волновалась. А сейчас сижу на крыше…Знаешь, Лиза, прости. – рывком поднявшись на ноги, шатен подошел к краю, ступив на него. Он смотрел вниз, наблюдал, как люди, словно муравьи бегут по своим делам, живут своей жизнью. Шмыгнув носом, утирая слезы, Ник просто шагнул вперед, завершая свою историю. Завершая их с Лизой историю. А что до нас…мы больше не услышим это веселое «Привет, Лизка!», не ощутим этот клубничный запах волос, и мы больше никогда не узнаем, как могла бы кончиться их история. Не узнаем, как жили бы эти друзья, потому что и друзей-то, больше нет.

***

Жизнь продолжалась, несмотря на то, что двое из нее уже ушли. Ведь, в принципе, каждый день умирает множество людей. Но мы все равно продолжаем жить. Так и здесь. Что же до остальных…Матвей очень сильно пил, вскоре, пошел по юбкам, но наткнулся на школьницу, написавшую на него заявление, сел. Алена не могла простить ему подобного и, сказав, что детям такой отец не нужен, окончательно подала на развод. Марина не получила той прекрасной жизни с чудесным отчимом. Тиран, он и в Африке тиран. Как бы он не старался продолжать угождать теперь уже девушке, но не мог подавить в себе злость, иногда выходящую наружу. Раньше, «грушей для битья» у него была мать Марины, но теперь, когда мужчина жил вдвоем с девушкой, он бил и насиловал ее. Прости, Марина, но никто не заставлял тебя оставаться с ним. Ты сама обожглась. Это твой ожог. Дмитрий получил повышение, а Дон просто продолжал вести свой бизнес. Жениться – не женился. Он обещал Антоновой жениться на ней, но раз ее больше нет, это не значит, что можно это обещание нарушить. Хотя, тут, конечно, можно поспорить, но…оставим бедного Женю. Рите, к счастью, все же повезло найти свое счастье. Один раз, на кладбище, она случайно столкнулась с Лешей, и парень заинтересовался девушкой. Конечно, это было еще и по той причине, что Маргарита – подруга Лизы. Не будь она ею, Алексей, вряд ли бы, обратил на нее внимание. Они оба ветреные личности, но, если на данный момент у них все хорошо, зачем думать о плохом, верно? Кристина закончила школу с отличием, как и мечтала ее матушка. Девушка занималась саморазвитием и теперь уже не была такой скучной, как раньше. Переехала поступать в столицу, найдя себе прекрасную компанию. Что же до ее отношения к Никите, то брюнетка поняла, что это была лишь симпатия и ничего более. Она продолжала хорошо о нем отзываться, но уже встретила того, кто ей полюбился. Каждый жил своей жизнью, каждый продолжал свою историю. Каждый обжигался, получал ожоги. А что до наших «ожогов», то, они завершились. Рубцы от них останутся. У кого меньше, у кого-то больше. Но лично мой…не заживет никогда.