:
Четыре с половиной месяца спустя — Ого, а что это у нас такое? — Чанель перехватил запястье Тао, пока тот давал ему завернутые коробки с едой, которые еще предстояло развезти. Парень стушевался и скромно спрятал руки за спину. На пальце красовалось кольцо. — И когда это ты успел? — присвистнул Чанель. — И даже мне ничего не сказал! — Мы встретились месяц назад, — смущенно сказал он, — в супермаркете. И… ну, ты не подумай плохо, признали друг друга в ту же ночь. — Чувак, это здорово! Кто это? — Чанель оперся о стол, готовый слушать. — Это парень, он тоже китаец, — заулыбался Тао. — Он красивый, сам из Китая, а здесь временно. Я подумываю переехать к нему и официально зарегистрироваться. Чанель обнял друга и шутливо отругал его за то, что все это время молчал. Смеясь, он вышел из кафе и сел за свой мопед. Улыбка сошла с лица, и сердце болезненно заныло. Почему кому-то везет, а он скитается, как одиночка, всю свою жизнь? Почему Тао, которому еще и двадцати четырех нет, уже встретил свою судьбу и даже признал ее, а Чанель коротает дни в безуспешных поисках? За его долгие годы жизни он сотню раз наблюдал, как окружающие встречают свою любовь, своё предназначение — кто-то очень поздно, кто-то ещё в детском саду. У кого-то всё складывается удачно, а кто-то признает свою вторую половину и после идёт своей дорогой, без нее, уже имея возможность стареть. Он едет быстро и агрессивно, сжимая ручки мопеда до побеления костяшек. После долгого рабочего дня он возвращается домой усталый и опустошенный. Сначала валится на кровать и засыпает. Через два часа открывает глаза и смотрит на карту, сплошь и полностью утыканную теми неизменными кнопками. Он решает, что планы изменились. Встает и подходит к столу. Выгребает все содержимое сейфа и подсчитывает. А потом пытается припомнить, когда он приехал в Америку. Двадцать лет назад? Или семнадцать? Уже и не вспомнить даже. Он открывает атлас Америки. Все штаты он объездил уже давно — кажется, еще пять лет назад. Он со злобой на самого себя думает, что просто терял здесь время, потому что привык и просто не хотел уезжать. И да, черт бы его побрал, он хотел отдохнуть. Забросил поиски и пустил все на самотек! Из открытого окна веет теплым майским ветерком, ласково обнимающим его за плечи, как будто успокаивая. Пак хлопает окном, злясь на городской шум с улицы. Он еще раз подсчитывает деньги и пересматривает заметки. Он собирался в Болгарию? Плевать, что денег мало. Он уже давно перестал заботиться о своем материальном состоянии. В течение недели он продает свою квартиру и оставляет работу. Заканчивая все бумажные дела, он покидает Америку — теперь надолго. Когда он садится в самолет, пристегивая ремень, взгляд цепляется за мужчину, что говорит по телефону на корейском и занимает соседнее место. — Боже, Бэкхённи, хватит канючить, — ласково говорит он. — Всё, давай, вот-вот вылет, я отключаюсь. Чанель слышит, как из трубки доносится детское: — Ну папа, скажи, во сколько мне тебя ждать? Ты ведь успеешь приехать до того, как закончится мой день рождения? — Не жди меня, дурачок, — отвечает он немного грустно, ведь знает, что перелет предстоит долгий и с пересадками, а его рейс и вовсе извилист: сначала Болгария, потом Пекин и только затем он сможет попасть домой в Корею. — Все, пока. Пак плюхается на сиденье рядом с мужчиной, тот смотрит в никуда и устало потирает виски. — Ваш ребенок? — решается спросить Чанёль по-корейски, только потом понимая, что прозвучало как-то нагло. — Да. — Удивленно смотрит на Чанёля. — Ему сегодня исполняется шесть лет. — Передайте ему мои поздравления. Кажется, что он очень любит вас. — Да, он у меня прелесть, — мечтательно вздыхает мужчина, и Пак тут же завидует ему: ох, как же ему самому уже давно хочется иметь семью! Он продолжает: — Правда, ему частенько приходится тяжело. Постоянно болит голова. — Он болен? — Сам не знаю. Постоянно жалуется на свой шрам за ухом, а боль от него по всей голове, — молодой мужчина поджимает губы, и Чанель чувствует дискомфорт за то, что затронул тему, которая для этого незнакомца оказалась не самой приятной. Он добавил, как бы к слову: — Он дочерний. Чанёль как будто понимающе кивает. — Наверное, у него большая разница с соулмейтом, — выдает свое предположение он. — Наверное, — задумчиво соглашается мужчина. На этом между ними воцаряется молчание весь полет, чему Чанель несказанно радуется. Засыпая в своем кресле, он и подумать не мог, что рядом с ним сидел отец его судьбы, а на том конце провода, в одной из квартир Сеула сидел маленький мальчик в окружении братьев и сестер, который плакал снова из-за того, что болит голова и папы нет рядом, — его соулмейт. — Ну же, Бэкхен, не плачь, — успокаивает его мать, прижимая к груди и поглаживая по голове. — Папы в этом году не будет, но он привезет тебе лучшие подарки. Ты же сам знаешь, что у него работа. На самом деле, Бэкхен плакал не столько из-за отсутствия отца, сколько из-за вновь вспыхнувшей боли в висках. — Мам, голова опять болит, — ныл он сквозь слезы. — Очень-очень болит… Женщина зажмурилась и поцеловала ребенка в лоб. У нее сердце кровью обливается, когда ее сын плачет из-за этих страшных болей. — Ненавижу… — тихо сказал он. Мама ахнула. — Нет, Бэкхенни, нельзя говорить так про папу, он же не виноват, что у него работа. — Я не про папу! Ненавижу своего соулмейта, это все из-за него… Ай! — он схватился за голову, оттягивая свои короткие волосы и выдирая их с корнем. Мама тут же заломила ему руки — он мог навредить себе в этой агонии. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Это он делает мне больно, из-за него болит шрам! Мама дала Бэкхену обезболивающее, и тот вскоре уснул. Не лучший его день рождения, однако.:
Чанель благополучно добрался до Софии, но спустя три недели уехал в Шумен. Там одним солнечным утром в небольшой булочной он встретил девочку, которая пересчитывала монетки в своей маленькой потной ладошке, прежде чем расплатиться за ватрушки. Ей не хватало двух стотинок, и Чанель вложил в ее руки один лев из своего потрепанного кошелька. Девочка отблагодарила его на болгарском, но, увидев, что он иностранец, сказала на корявом английском «thank you». Она была жутко хорошенькой: в простом светло-голубом хлопчатом платье и в плетеных сандалиях, с загорелым лицом и зелеными глазами, а длинные косички почти доставали до ее пояса. Картину изрядно портил гниющий шрам за левым ухом, которого девочка нисколько не скрывала. Отдав деньги заждавшейся продавщице, она тут же потянулась ручонками к ушам и пальцами еще расковыряла свой шрам, сморщив носик. Чанель на английском попросил ее не делать так, но она лишь озадаченно посмотрела на него, продолжая скрести гной за ухом. — Стой, нельзя так делать, он же воспалится… — пытался объяснить Чанель. Женщина за прилавком поняла что-то из его речи и сказала: — Ей пытались свести его, вот и чешется. — Зачем сводить его? — возмутился Чанель. — Наверное, он очень болел у нее. Кажется, операция на ее шрам прошла неудачно, — сказала она, провожая взглядом удаляющуюся девочку, которая одной рукой запихивала в рот булку, а второй чесала ухо. — Вышло только хуже. — Я думал, это уже не практикуют, — нахмурился он. — Люди ведь могут умереть от такого. — Люди сходят с ума от болей этих шрамов, что лучше уж избавиться от нее хотя бы на время и умереть. Тем более, сейчас технологии усовершенствованы, и смертность после этих операций снизилась. — Женщина посмотрела на Чанеля и на его шрам за правым ухом, фыркнув: — Вам, материнским, не понять, насколько это порой бывает мучительно! Чанель покинул булочную. В свою съемную квартиру он шел немного задумчивый. А что, если где-то там, далеко от него, его родственная душа тоже страдает и мучается? Вдруг, у них разница в возрасте семьдесят, а то и сто лет? Это ведь просто колоссальные различия в возрасте. Его соулмейт тоже хочет свести свой шрам? Если происходит такое, что твой соулмейт умирает еще до вашего признания, то оно происходит автоматически сразу после смерти родственной души: шрам стирается сам собой, а организм начинает работу сам. Чанель всегда боялся, что однажды утром он проснется с головной болью и тошнотой, а в зеркале не увидит за ухом ни намека на свой шрам. Шрам у него, кстати говоря, был даже красивым: не просто пятно или рубец, а почти что целостный рисунок в виде маленького Сатурна с кольцом вокруг него. Шрамы у соулмейтов симметричны и идентичны, значит, у кого-то на этой Земле тоже есть такой редкий рисунок за ухом. Чанель считает это единственным, с чем ему повезло: хоть что-то облегчает поиски его соулмейта, ведь обыкновенно у людей шрамы не имеют особой формы и уж точно не являются рисунками. Чанель пробыл в Болгарии около года, пока случайно не выиграл в лотерее, проводимой сетью магазинов, где он на сдачу приобрел лотерейный билет. Он выиграл крупную сумму (это четвертый раз за всю его долгую жизнь, когда ему так крупно везет с деньгами) и решил потратить ее на путешествие по странам СНГ — он долгое время не мог посетить Советский Союз в силу его обособленности, и вот, после недавнего распада, ему наконец открыты двери в эти страны. Там, когда он проводит холодную ночь в казахстанской степи (это очень долгая история о том, как вообще так вышло, в которую посвящать вас не имеет смысла), ему снится беспокойный сон. В ту ночь он спал худо, хотя весь день до этого проходил огромные расстояния на своих двоих. Ворочаясь в своем импровизированном спальнике, он долго не мог сомкнуть глаз. А когда наконец погрузился в царство Морфея, то ему снились очень странные вещи. Наутро он проснулся как будто просветленный, словно во сне к нему наведывался ангел. Ему снился его соулмейт. Чанель не помнил ни имени, ни голоса, ни лица. Только силуэт. Одно он знал точно: его соулмейт — мужчина. Сам не знал почему, но был уверен в этом на все сто, хотя в такие вещи как гороскопы, пророчества, толкования снов и прочее не верил уже давно. Это было что-то другое, как будто сердце знало. У Чанеля не было людей, с которыми он мог бы поделиться мыслями, чувствами, душевными страданиями. Люди не вечны. А Чанель — да. У него не было друзей уже очень давно. Так, знакомые, может, товарищи. Но знали они его только в той степени, в которой Чанель считал нужным открываться. И нет, почти никто не знал его возраста, а о личной жизни он всем нагло врал. Чанель был одиночкой. Нигде не задерживался долго — полгода тут, полгода там, сегодня здесь, а завтра уже на другом конце Земли. Это не из-за его характера. Это из-за его жизни — долгой, одинокой, потерянной, вечной. В его жизни было много лиц, много связей. Друзей он перестал заводить уже очень давно, потому что видеть, как они рано или поздно начинают стареть и после умирают, было мучительно. Чанель мотивировал себя только мыслью о том, что, стоит ему встретить своего соулмейта, как жизнь заиграет красками, как он остепенится, устроится на постоянную работу, оставит бесконечные блуждания по разным уголкам Земли, будет жить, в конце концов. А время ему не было жалко никогда – оно у Чанеля было в избытке.:
Двенадцать лет спустя
Ставангер — замечательный город! Так думалось Чанелю, когда он приехал туда два месяца назад. Сейчас, когда он уже вторую неделю буквально бомжует, ему этот город уже не кажется таким приветливым. А что он хотел от нефтяной столицы Норвегии, одного из самых дорогих городов мира, когда приехал туда с пустыми карманами? Он истратил свое пособие, а правительство Норвегии не собирается выдавать ему ничего. Тем более, он до сих пор не нашел работу, а значит, вскоре его визу просто отнимут. Чанель решился вернуться на родину – в Корею. За двадцать дней он кое-как наскреб денег на билет в одну сторону и, махнув на прощание ручкой Европе, которую он изъездил вдоль и поперек, улетел в Сеул. Выйдя из аэропорта, он вдохнул полные легкие душного, тяжелого воздуха столицы. Он не был здесь больше сотни лет. Все так изменилось! Чанель почти позабыл корейский за эти годы, поэтому смотрелся как иностранец, пытаясь понять, где же ему все-таки остановиться на ночь. Город встретил его радушно: уже через неделю он нашел работу, а в течение месяца начал получать нехилое пособие как одинокий соулмейт. Давным-давно он пообещал себе, что никогда не вернется сюда, до того ему здесь опротивело. Но жизнь, в который раз убеждается Чанель, – та еще сучка, которая порой вынуждает забыть о принципах и прогнуться под ее давлением. Чанель планировал снова накопить деньжат и уехать оттуда, но судьбоносная встреча разрушила все его планы. — Заткнитесь! — крикнул Чанель из окна своей квартиры, под которым неуемно гудели молодые люди. Кажется, те были пьяными. — Поцелуй меня в задницу! — ответил кто-то, а после раздался пьяный смех нескольких людей. Их было много: и девушки, и парни. Чанель быстро накинул на плечи джинсовку и вышел из подъезда. На лавке под своим окном он обнаружил компанию, что заливисто смеялась и гудела, состоящую примерно из восьми человек. — О, он все-таки хочет поцеловать меня в задницу! — рассмеялся парень, увидевший злого и сонного Чанеля. Опять смех. Пак понял, что парень довольно пьян: он едва держался на ногах, в одной руке держа полупустую банку алкоголя, а другую руку уложив на талию не менее пьяной девице. — Расходимся, — рявкнул Чанель, вырвав у парня из рук банку. Он был одет довольно вычурно, волосы были выкрашены в непонятный цвет, да и все рядом тоже выглядели примерно также. — Тебе девятнадцать хоть есть? — с сомнением спросил Чанель, увидев довольно смазливое лицо. — Тебя ебет? Сюда верни, — неуклюже потянулся за отобранной банкой, но Чанель увернулся. — Нарываешься, — грозно сказал другой парень, поднимаясь с лавки. Все молодые люди смотрели на Чанеля враждебно, что он даже на мгновение испугался: он один, а их вон сколько. Драка еще не успела начаться, как где-то вдали раздался вой сирен. Полицейский патруль. Чанель подумал, что зря он вообще вышел, но ребята все вскочили и разбежались кто куда. Убежал даже тот наглый парень, а вот его девушка оказалась не так проворна: она, споткнувшись, распласталась по земле и разбила себе губу. Она начала реветь и истошно кричать, поэтому Чанель помог ей встать. В итоге все обернулось так, что Чанеля обвинили в домогательстве и избиении и даже подозревали в изнасиловании. Это стало сильным ударом по целостности его нервных клеток, пришлось даже созывать суд, на который в качестве свидетелей явились пара человек из той компашки, что пьянствовала в ту злополучную ночь под окном Чанеля. Когда началось заседание, Чанель, увидев этих самых ребят в отглаженных рубашках и с серьезными минами, фыркнул. Лиц он тогда не запомнил, но точно знал, что это они. Кажется, они представители золотой молодежи или что-то в этом духе: при дневном свете все из себя пай-деточки, а ночью — обыкновенные пинатели хуев, напивающиеся до поросячьего визга и матерящиеся похлеще сапожников. Был даже тот парень, что предлагал Чанелю поцеловать его зад. Чанель хорошо его запомнил: у него были крашеные волосы. Пак посмотрел на него не злобно, а насмехаясь, хотя положение у него было так себе, если честно: учитывая то, что у этих деток довольно состоятельные родители, то шансов в этом хоть и очевидном и простом деле у него намного меньше. Вид у судьи сначала был скучающим, но когда он начал бегать глазами по биографии Чанеля, то вмиг встрепенулся и нахмурился. На счету Чанеля уже было достаточно судебных заседаний; определенный срок он отмотал, а обвинялся он во многом, хотя в основном все это опровергалось. Взять хотя бы то, что он девять раз предпринимал попытки самоубийства, хотя пойман был лишь с пятью. Попытка самоубийства наказывалась везде, где бы ни жил Чанель. Это своего рода самое распространенное преступление. Судья, кажется, испытал жалость к Чанелю, увидев кругленькую цифру в пункте возраст, и заседание кончилось быстро и справедливо, сторона Чанеля даже сумела выбить для себя компенсацию со стороны обвиняющей. Свидетели только смешили Чанеля: услышав вердикт, они насупились и очевидно разозлились. Месть (а может шутка?) не удалась. Чанель вышел из здания суда радостный, с чувством облегчения. Не любил он, когда рылись в его документах: это всегда приносило проблемы и косые взгляды. Однако, стоило ему только скрыться за углом, как его запихали в переулок. Он оказался зажат в тупике какой-то кучкой парней. Это оказались те пай-мальчики в белых рубашечках, что еще полчаса назад с абсолютно невинным видом обвиняли его во всех смертных грехах. Чанель закатил глаза. Он вышел из того возраста, когда готов был при первом удобном случае махать кулаками, еще лет двести тому назад. Как же ему скорее хочется домой! Совсем нет желания что-то доказывать этим ребятам. Как ни странно, они не торопились начинать, только окружили его и стояли. Парень с цветными волосами (Чанель уже успел привыкнуть к этой кличке), который, кажется, был главным среди них, сказал: — Без Бэкхёна не начнем. Кто-то запротестовал: — А он зачем? Он вообще здесь не причем. — Он на машине. Если начнется кипиш, быстро смоемся с ним. — Алло, давайте скорее, — подал голос Чанёль. — Еще ждать кого-то будем, что ли? Я домой хочу. — Отсоси, — рявкнул кто-то из парней. Прежде чем Чанёль хотел что-то ответить, где-то недалеко раздался визг колес. Парни обернулись, а Чанель смог увидеть, как машина остановилась неподалеку от въезда в переулок. Из нее выбрался парень и быстрым шагом подошел к ним. — Чонин, с каких пор я стал твоим водителем, а? — обратился он к парню с крашеными волосами. — А это что, тот говнюк, о котором ты говорил? — он посмотрел на Чанеля немного равнодушно. — Ага, тот самый, — ответил Чанель за Чонина. Чанелю этот парнишка показался опаснее всех остальных. В нем чувствовался какой-то стержень. На него медленными волнами стала накатывать истерика и чувство загнанности, беспомощности. Хотелось реветь. — Завали хлебало, не с тобой разговаривал, — отрезал Бэкхен и сплюнул под ноги Чанелю. Он обратился к своим друзьям: — Сильно не увлекайтесь, а то испачкаетесь и весь салон мне загадите. — Пошел ты, — рассмеялся Чонин и ударил парня по плечу, тот шутливо замахнулся на него кулаком. — Не присоединишься? Чанеля откровенно раздражал и тон, и манеры, и поведение, и отношение этих мальчишек к нему, словно он здесь пустое место, груша для битья. Драться он не собирался точно: у него не было ни желания, ни возможности. Компромисс искать он тоже не собирался. — Нет, не хочется, — бросил Бэкхен и побрел к машине, пока кто-то уже с силой потащил Чанеля за волосы. Но тут же Бэкхен вернулся, шипя на парней: — Залезайте быстро, патруль здесь ходит! Чонин начал ныть что-то в духе «но мы же только начали», и Бэкхен наспех бросил: — И его берите, быстрее! Опешившего Пака запихали в машину, Бэкхен сел на водительское сиденье и как можно более непринужденно тронулся, как будто бы он и его друзья были законопослушными гражданами. Все ребята сидели в машине как на иголках. Почему-то эта ситуация вызвала в Чанеле колики смеха. Он несдержанно засмеялся, а какой-то парень послал его и грубо закрыл ладонью рот. — Тронутый. — сказал Чонин. — Куда мы едем, Бэкхен? — На склады. Там пусто. Ехали они почти в молчании, если не учитывать мычание Чанеля в чужую ладонь и чье-то обозленное «блять, он мне всю руку обслюнявил». Чанеля еще больше рассмешило то, что его привезли куда-то в пустынное место. Эти дети что, насмотрелись американских дешевых фильмов? Его вытолкали из машины, все остальные тоже вышли. Пак откровенно ловил хаха и почему-то совсем не боялся того, что сейчас ему знатно набьют рожу. Он даже не вырывался. Как будто в воздухе витала эйфория, он довольно странно чувствовал себя, хотя еще совсем недавно был раздражен из-за этих парней. Через пять минут он понял причину своего состояния. Началось все банально: Чонин заехал ему кулаком по лицу, все вокруг улюлюкали и свистели ругательства. Краем глаза Чанель подметил, что Бэкхен уходит, морщась как будто от боли и ероша длинные волосы. У Чанеля глаз набит. То ли Чонин отлично приложил его голову, что теперь всякие странности мерещатся, то ли у него и впрямь орлиное зрение. Чанель быстро вырвался из некрепкого захвата и метнулся как ошпаренный к Бэкхену. Тот упал на землю от такого напора, Чанель навалился сверху. Со стороны это выглядело так, будто бы он хотел ударить Бэкхена, но на самом деле Чанель взял его лицо в ладони и немного оттянул волосы, чтобы не закрывали левое ухо. Сатурн. Абсолютно такой же, как и за правым ухом Чанеля. Бэкхен ругался благим матом и пинал Чанеля, но тот ничего не чувствовал. Все его существование сузилось до шрамика в виде планеты на светлой коже за левым ухом. Сатурн, Сатурн, Сатурн... Его, Чанеля. Его оттащили от Бэкхена и повалили на пыльную землю, щедро одаривая пинками. Бэкхен осторожно поднялся и брезгливо отряхнулся. Он хотел тоже зарядить этому безумцу, но голова взвыла от жуткой боли. Чувствовал он себя прескверно с того самого момента, как вышел из машины и прошел в тот проулок к парням. По телу разливается какая-то тягучая мерзкая жижа. Кажется, его вот-вот стошнит; он уходит подальше. Чанель в отчаянии выкрикивает: — Стойте! Простите меня, бога ради! — звучит вполне искренне, и парни останавливаются. — Пожалуйста, сначала пустите к нему... боже, как его зовут? Бэкхен? Прошу, можно поговорить с ним? Парни переглядываются, некоторые фыркают. — Чувак, да ты умом, кажись, тронулся, — говорит кто-то, оттаскивая Чанеля за волосы, который совсем позабыл о гордости. — Нет, стойте, вы не понимаете, он мой соулмейт! — тянется всем существом в сторону, куда ушел Бэкхен. Раздается смех. — Чонин, ты ему механизмы в голове своим ударом повредил! — Какой соулмейт? С чего ты вообще взял? — смеясь, наклоняется к нему Чонин. — Его шрам... у него такой же, как у меня, это Сатурн! — Успокойся, — серьезно говорит Чонин. — Это не шрам, а тату. Он свой шрам свел, когда ему было еще десять. А сверху нанёс рисунок. Тебя в детстве роняли, что ли? Где ты такое видел, что шрамы могут быть рисунками? — Он еще в родственность душ верит! — хихикает кто-то и брезгливо пинает землю возле Чанеля, поднимая пыль. — Алло, парень, сейчас все со всеми, если ты не заметил. Ебали все этих соулмейтов. У Чанеля с грохотом что-то падает в душе. Он уже много раз, бывало, путал или неправильно делал выводы, но в этот раз он был почти что уверен, даже что-то почувствовал. В конце концов, если бы этот Бэкхен был его соулмейтом, то и он бы это почувствовал, да? Опять он повел себя как ребёнок! Сколько лет он прожил на земле, а все еще наивен, как детсадовец. Ему всякий раз больно, когда он ошибается, как будто что-то внутри вырывают с корнем. Очередная насмешка. Опять провал. На Пака напоследок льются какие-то ругательства, но он не слышит даже. Парни уходят к машине и садятся в нее. Бэкхён, оказывается, уже там. Они уезжают со склада, оставляя Чанеля, избитого не совсем уж сильно, но всего испачканного и, самое главное, опустошенного. — Прикинь, говорит, вы соулмейты, — фыркает Минсу. — Твою татуху за шрам принял. — Говорю же, у него по фазе сдвиг. — Ребята рассмеялись. — Ага, — задумчиво соглашается Бэкхён, встряхивая головой: боль понемногу уходит, как они удаляются от складов. — Точно, сумасшедший.