Страж врат

Тем не менее, слова профессора Моргана произвели на меня обратный эффект, лишь распалив моё любопытство. И я почти был готов к тому, что встречу его активное противодействие, так сильно он не желал, чтобы я интересовался Данвичем, не говоря уже о том, чтобы ехал туда. Но уже на следующее утро, без каких-либо препятствий, я мчался во взятом напрокат довоенном “Родстере” навстречу неизведанному. Поминутно сверяясь со старыми, не позже 1928 года, картами Массачусетса, я пытался отыскать нужную дорогу. Пару раз на пути мне попадались указатели на Дьюсбери, Кингспорт, Эйлсбери, и даже новенький на Иннсмаут, но ни одного в Данвич. Звуки привычного мира, шум машин и голоса людей постепенно стихли и остались далеко позади, меня остался сопровождать лишь плеск бурных вод Мискатоника. Впереди раскинулась первозданная, так и не покорившаяся человеку до конца природа Новой Англии. С обеих сторон вдоль дороги тянулись чёрные лощины, то здесь, то там посреди них вздымались холмы. Вершины одних были плоскими, другие же наоборот напоминали конусы, окутанные густым туманом. Кое-где дорога проходила по самому краю глубоких оврагов, и болота на их дне представляли собой довольно мрачное зрелище. Всё это было частью Мискатоникской долины, раскинувшейся на добрую часть штата. Река, давшая название как самой долине, так и университету в Аркхеме, словно змея пронизала и оплетала своими кольцами всю территорию долины. Я успел проехать не меньше десяти миль, когда на горизонте, куда уходила дорога, выросла стена огромных вековых деревьев Биллингтонского леса. Тогда я свернул на размытую стаявшими снегами неприметную грунтовку, которая вывела меня к ветхому деревянному мосту, крытому, какими их строили ещё в прошлом веке. Под ним стремительно неслись разлившиеся воды всё того же Мискатоника. Мне пришлось выйти из автомобиля, чтобы выяснить, смогу ли я проехать дальше. И именно тогда из-под прогнившего свода моста моему взору открылся угрюмый, вселяющий тревогу пейзаж. Вдалеке, на фоне тяжёлых серых туч высился огромный холм с почти плоской вершиной, на которой в дымке тумана смутно угадывались какие-то каменные руины. Это, по-видимому, и был тот самый Сторожевой холм, о котором упомянул профессор. Вдоль его отвесного склона, петляла всё та же грунтовка, она тянулась через небольшую деревушку из нескольких десятков покосившихся домов, слепо глядевших чёрными провалами окон. Дальше за ней были разбросаны покинутые данвичцами фермы, все, за исключением одной. Над небольшим обветшалым домом поднималась струйка сизого дыма, а это значило, что кто-то из старожилов всё ещё обитал в нём. Дом был такой же угрюмый, как и всё в этом забытом богом месте. Тем не менее, он всё ещё подавал признаки жизни. И только я затормозил возле него, как откуда ни возьмись прямо под колёса автомобиля с хриплым лаем бросилась костлявая собачонка. Я вышел из машины и, громко выругавшись, замахнулся на неё. Собачонка тут же припустила прочь, всё так же хрипло поскуливая. Из дома, видимо, услышав мой голос, вышла старуха – седая, грязная и такая же худая. Она была такой древней, что наверняка могла помнить лучшие времена Данвича, если, конечно, не выжила из ума за годы одиночества. Увидев меня, она насторожилась и замерла на пороге дома. – Добрый день, мэм. – Поздоровался я в надежде завязать разговор. – Есть ли ещё люди в Данвиче? Не успел я договорить, как старуха торопливо вернулась в дом, а затем вышла, держа в корявой руке древнюю, как она сама, истёртую грифельную дощечку. Другой рукой она зажала себе рот, дав понять, что нема. Затем она принялась что-то торопливо выводить куском мела на табличке. Но, к своему разочарованию, я увидел абсолютно неразборчивые каракули, даже близко не походившие на буквы. Я остановил старуху, и предложил ей отвечать на мои вопросы кивками головы. На что она тут же утвердительно затрясла головой с седыми засаленными волосами. – Я ищу молодого человека по имени Нэйтан Бишоп, вы не знаете его? – Старуха внимательно осмотрела меня с явной тревогой, и отрицательно замотала головой. – Мы виделись с ним на днях в библиотеке Мискатоникского университета, и Нэйтан сказал, что я смогу найти в Данвиче кое-какие редкие книги, возможно, в старой городской библиотеке? – Она задумчиво покачала головой из стороны в сторону, а затем в её глазах показался хитрый блеск, и она утвердительно кивнула. – Так может быть, вы покажите мне, где она находиться? – обрадовано спросил я, но старуха с хитрым видом потёрла пальцами руки, намекая на деньги. Деньги решают всё – давно известная истина. Я отсчитал в кармане несколько купюр и протянул старухе, она живо запрятала их за пазуху. Но этого оказалось мало – она уцепилась своими крючковатыми пальцами в рукав моего пальто. Ради заветной цели мне не было жалко и его, к тому же пальто прослужило мне уже много лет и сильно износилось. Я снял его и отдал старухе, тут же ощутив, как холод и сырость просачиваются сквозь жилет и рубашку. Старуха же быстро накинула не по размеру большое пальто на свои сутулые плечи и поманила меня за собой. Шли мы довольно долго, не меньше мили, пробираясь по еле заметным тропам с непролазной грязью и большими лужам. Я ожидал, что старуха поведёт меня к развалинам данвичской деревушки, но вместо этого мы удалялись от неё. Так миновав несколько заброшенных ферм с разрушенными каменными изгородями, мы обогнули Сторожевой холм, и его склон сделался совсем пологим. Наконец старуха остановилась и, убедившись, что я наблюдаю за ней, указала рукой в сторону чернеющей лощины, подступавшей к самому склону холма. На её границе виднелись какие-то постройки. Затем она повернулась ко мне и стала что-то усердно вырисовывать на грифельной дощечке. Это была звезда, но вся неровная, перекошенная, с чем-то не понятным, напоминающим глаз в центре. Вновь указав в сторону притулившихся на склоне построек, старуха перечеркнула звезду тремя линиями, сложившимися в подобие перекрестья. Я спросил у неё о значении нарисованного, и она, ткнув пальцем в символ, принялась медленно выводить буквы, будто писала их впервые за свою жизнь. Меня уже тогда стали одолевать неясные подозрения, рождавшие неподдельное чувство страха. В памяти всплывали отрывки из перевода «Некрономикона», которые я скрупулёзно переписал в свой блокнот. Я достал его из кармана и перелистал. На одной из страниц была та самая искривлённая звезда, не пресловутая пентаграмма или пентакль, которыми пестрят все оккультные труды, а чуть ли не единственное средство, как считал Безумный араб, способное защитить от проклятия тех, кто обитает за Гранью, – Печать Старших богов. В это время старуха прекратила писать и протянула мне грифельную дощечку. Я лишь бросил на неё взгляд, как все таившиеся страхи и подозрения тут же вырвались наружу. На чёрной, исцарапанной за долгие годы поверхности было криво начертано «Йог-Сотот».Я с содроганием вспомнил строки из «Некрономикона»: “Йог-Сотот есть Врата, Йог-Сотот – Ключ и Страж Врат”. Откуда необразованная и немая старуха могла знать ужасное имя этого Древнего божества и символы, которые даже мне удалось найти лишь с большим трудом? Возможно ли, что она видела их в книгах данвичской библиотеки, о которой говорил Нэйтан Бишоп и к развалинам которой старуха, должно быть, меня привела? Когда же я наконец собрался с мыслями и хотел вновь заговорить со старухой, то обнаружил, что остался совсем один. Сгорбленная фигура с семенящей за ней собачонкой уже почти скрылась из виду. Меня, как и всё живое, тоже тянуло поскорее убраться отсюда, покинуть это всеми забытое место с царившим в нём запустением, омрачённым пасмурной погодой ранней весны. Однако стремление отыскать интересовавшие меня книги ни в коем случае не позволило бы отступить.