Безмятежные

      Магический Нью-Йорк был полон тайных ходов, порталов и скрытых дверей, но они спешили, все втроем, скрываемые от чьих-то глаз, и он был не уверен, стоит ли это всё таких душевных бурь, что творились в нем. Он знал, что ни Порпентина, ни Куини, они обе не причинят ему зла, напротив — с каждым днем старались порадовать. Тина готовила ему лучшее какао перед сном, когда он засиживался, читая книги о заклинаниях, или когда он просто отдыхал от тренировок с Куини в беспалочковой магии.       Занимаясь его обучением, они много спорили, но это были такие споры, в которых рождалась истина. Так они решили, что он должен овладеть трансфигурацией, заклинаниями, изучить защиту от темных искусств — но в последнем была проблема. Пускай Порпентина была аврором и прекрасно владела подобной магией, но обучение именно этому аспекту магии шло тяжело. Нужен был более опытный в дуэлях и более сдержанный наставник — ведь когда Криденс падал от очередного простого заклятия, Тина останавливалась, и еще долго они не могли начать, хотя юноша желал продолжить.       Они спешили тогда в лавку палочек. Оставалась пара минут до закрытия, когда троица влетела в лавку и увидела, что мастер обслуживает клиента. Они были готовы развернуться и уйти прочь до следующего дня, но мастер, этот улыбчивый мужчина с проседью в волосах кивнул им и попросил подождать.       Лавка поражает Бербоуна своей крохотностью снаружи и поразительно огромным складом позади мужчины. И он знает, что это заклятие незримого расширения, но все же как ребенок приходит в восторг от всякого чудесного, что видит вокруг себя, хоть уже, кажется, привык к изящной домашней магии Куини.       Клиент мастера показался знакомым, но юноша не обратил на это внимания, ведь женщины рассказывали ему о покупке своих первых палочек. И он не мог не слушать, но странная болезненная тревога сжалась в комок внутри него и не хотела исчезать даже после ласковых слов о том, что все хорошо.       Он глубже вдохнул воздух, легкие расширились, и тревога медленно таяла, но вновь зашлась вибрациями под ребрами, когда он услышал голос. Низкий, с бархатом и ноткой чего-то приятно горького и крепкого. А потом клиент развернулся на каблуках, прощаясь, и замер перед Криденсом.       Персиваль Грейвз изменился за это время. Никуда не девалась гордость, не ушла четкость его движений, выверенная интуитивно и оттого органичная. Но как-то поседели виски, и взгляд был ищущий. Словно поиск его длился долго, и он никак не мог найти ответ или того, кто знал ответ. А вопрос? Может, что гложет вас, Персиваль Грейвз?       Криденс судорожно глотает и сжимает манжет пиджака. Опускаются плечи, его темные глаза становятся почти черными, и неясно, отчего. Он знает, что Грин-де-Вальд под следствием, и что Грейвз спокойно себе работает на прежнем месте. Только отчего он забыл о Криденсе? Когда он был более несчастен, Персиваль спешил к нему, а когда все стало налаживаться, то исчез.       — Добрый день, Криденс, мисс Голдштейн, он кивнул им, и взгляд, почти обретший твердость и уверенность в окончании поисков, вернулся к Криденсу.       — Добрый, сэр, — Тина говорит за всех, а Куини решает поговорить с мастером о палочках, пока Криденс, сдерживая что-то ноющее под ребрами, не кивает Грейвзу и не отворачивается совсем к женщинам, которые просят его подойти и наконец начать выбор, а то уж совсем поздно.       Поздно… Время подошло к концу и остановилось, когда Криденс крепко сжал палочку и направил ее на Персиваля. Никто кроме него не подошел бы идеально на роль оппонента в дуэли. Порпентина почти понимает, как ему тяжело, но юноше нужна тренировка. Он усиленно занимается изо дня в день, с самого утра практикуется в разного рода заклинаниях. После завтрака он разучивает пару-тройку новых, а вечером ждет Грейвза.       Если у того действительно много работы, то и сама Порпентина приходит поздно. Но если она появляется чуть позже шести, то Криденс знает — Персиваль придет в восемь, и потому он усиленно повторяет все, что знает, чтобы аврор оценил его.       Но дело не в знаниях, а в практике. Вспотевший, ужасно уставший и с ломотой в пальцах Криденс учится сначала отбивать заклятия, и чем лучше это выходит, тем более быстрые и размашистые движения у мужчины. Ему самому нужна эта тренировка, эта концентрация и мгновенная изменяемая тактика ведения боя. Без пальто и, конечно, без шарфа, в одной жилетке он снова и снова показывает стойку, отточенные движения. Но Криденс, этот долговязый парень повторяет за ним, и мужчина мягко усмехается и подходит к нему, ладонью направляя кисть в более удобное положение, проводя по спине и без слов прося не сутулится.       Порпентина первое время следила за ними, за неловкими попытками начинающего мага противостоять главному аврору Америки, а потом женщина решила, что уж Персиваль Грейвз не навредит мальчику.       Занятия выматывают. Они занимаются до полуночи, а потом ужинают, Криденс сам пытается колдовать на кухне, и у него выходит неплохо. Сэндвичи не рассыпаются и вполне съедобны, но чай, однако, он предпочитает заварить сам.       Они сидят в молчании или обсуждают прошедшую дуэль. Все зависит от успехов Бербоуна. Если все было прекрасно, то он разговорчив как никогда, улыбается, смеется и шутит, вспоминая падения. А если все валилось из рук — Персиваль не знает почему, но мальчик молчит, едва ест и убегает в свою комнату, оставляя его одного в пустой кухне.       Но время остановилось. Правда. Он застыл в некотором подобии счастья, где было место скуке, тоске по сестрам, которые были счастливы в новой семье. Особенно много места было различным мыслям перед сном, и усталость не давала ему спокойно заснуть. Напротив, тяжесть в теле заставляла активно работать мозг, который подкидывал и кошмары и картины счастья. Он грезил стать аврором. Может быть, он сможет стать таким же как мистер Грейвз, но пока он даже не готов пройти аттестацию, и это пугает его. А еще больше времени среди других занимает мысль об авроре. Почему он так усиленно делает вид, что до событий с Грин-де-Вальдом ничего не было?       Персиваль Грейвз так же, как и Криденс, теперь каждые три недели проходит обследование, чтобы исключить возможность изменения рассудка в худшую сторону.       Когда его нашли в его же собственной спальне, прикованного к батарее магической цепью, безвольного, с отсутствующим взглядом и заметно коротко подстриженными волосами, то первым делом все принялись проверять последние заклинания палочки. Но стоило начать, как та треснула, и тогда аврорам пришлось изымать его память, пересматривать сотни одинаковых дней...Разница была лишь в том, что Грин-Де-Вальд изредка дразнил его подробностями встреч с Криденсом, да кормил, чтобы донор волос для оборотного зелья был жив.       Он не помнит многого, но зато авроры прекрасно различают заклятия, что Грин-де-Вальд применял к Персивалю. В целом, можно сказать, что он держался хорошо, пускай и под конец уже тяжело было держать себя в руках. Ему казалось от боли, что его тело в несметном количестве шрамов, незаживающих ран и синяков: черных, желтых, фиолетовых, красных, но его кожа была чиста. Только красные следы на коленях, ведь он проводил почти все время на них, не имея возможности нормально сесть.       В лавку он пошел именно ради того, чтобы купить новую палочку, но внезапная встреча содрогнула в нем смутные воспоминания тех дней. Он был бесконечно счастлив, что Криденс жив, но с другой стороны ему было ужасно стыдно за то, что он ни разу его не навестил.       А когда мисс Голдштейн предлагает ему тренировать Бербоуна, то сначала мужчина не понимает, почему она не может обучать его сама, но соглашается после пары минут объяснений и раздумий.       И он сначала сожалеет, что согласился, ведь Криденс при нем все так же молчит, едва держится за иллюзорное спокойствие женщин, но потом он показывает свою магию. Не ту, что разучивал так старательно все это время, а ту, что сама в нем живет. И Персиваль поражен. Юноша обходится с палочкой мягко, его движения плавны, не такие резкие как у него самого. Из палочки выходит мягкий чарующий свет, тогда Порпентина гасит свет, а на противоположной стене во тьме из-за света появляются огоньки звезд. Постепенно свет сменяется на золотой, и Криденс чуть поворачивает палочку на потолок, и уже там настоящее звездное небо.       Тьма, что и по сей день в нем, обретает более нежную и спокойную форму. Она защищает его, и наверняка уже готова подпустить Персиваля близко.       Как раз после одной из дуэлей. Оба уставшие, молча сидят на кухне, и пьют восхитительное какао Тины. Тишина неуютно висит над ними, и Персиваль осторожно выдыхает.       — Я хотел бы попросить прощения, Криденс. — Его имя звенит на кончике языка, а юноша отрывается от разглядывания пенки на какао и поднимает на него глаза. Как он преобразился. Щеки не такие впалые, но скулы все так же остры. Его глаза темные, теплые, и мягкость в них приятна. А черные кудри идут ему гораздо больше, чем та странная прическа. Он сонный, домашний и такой уютный сейчас, в безопасности и в любви его попечительниц. Персиваль признает, что тоже его любит, по-своему.       — За что, мистер Грейвз? — Этот внимательный взгляд переворачивает все внутри, нежность разливается по венам, и Персиваль мягко улыбается, протягивая руку и проводя по щеке мальчика. Тот едва заметно льнет к нему и наклоняется ближе. Не боится больше ни его силуэта, ни касаний, ни взгляда, ни голоса.       — Я не навещал тебя и сомневался, стоит ли показываться тебе на глаза. Но я раз я могу научить тебя защищаться, то может, все не так уж и плохо? — Благодарная улыбка скользит по его пухлым губам, и сам мужчина улыбается.       — Все хорошо, мистер Грейвз