Невидимый мир

      — Эм, Юри...       Кацуки обернулся на оставшегося сидеть Виктора.       — Тут, если честно...       Мужчина придержал его за рукав, чуть подтянул к себе и, помедлив и вздохнув, ухватился за плечо и поднялся. Юри вздрогнул:       — Что с тобой?!       — А, ерунда. Пойдём в номер.       Юри прищурился, пригляделся: свет уличного фонаря выхватил из размытой темноты светлое пятно лица с тёмной кляксой на левой щеке. Виктор не успел увернуться, Юри вздёрнул руку мгновенно.       Коснулся кожи, Виктор замер: поймали.       Юри провёл пальцами по лицу вверх. Коснулся ссадины. Оба вздрогнули.       — В больницу.       Юри был непреклонен.       Бедро чудовищно болело, против этого нытьё плеча и резь во лбу казались ерундой. Виктор послушно сел обратно, Юри выхватил телефон, подвис на секунду и набрал номер.       Яков обматерил Виктора по телефону, ведь тот догадался трезвонить в три часа ночи. Мысленно забрал свои слова назад, когда Никифоров сказал, что сидит в травматологии. На другом конце провода напряглись, Виктор вздохнул и произнёс:       — Дело ерундовое, у меня пара трещин в бедре, ушиб мягких тканей и лёгкое сотрясение. Ерунда, конечно, но программу я завтра не откатаю. Извини, может, снимешь меня?       Он улыбался стоявшему напротив с видом рассерженной матери Юри, хотя Яков материл его на чём свет стоит.       Плисецкий и Чуланонт поделили золото и серебро соответственно. Виктор радостно хлопал им в ладоши, подпирая себя всученным в больнице (по настоянию Юри) костылём. Нога ниже колена отнялась напрочь, правое плечо стягивал эластичный бинт, над бровью был нахлобучен смачный шмат ваты и пластырей.       Покалеченная легенда фигурного катания вызывала у прессы куда больший интерес, нежели призёры. Никифоров улыбался.

***

      Виктор хлопал глазами и не до конца понимал, почему Юри так на него уставился. За окном было первое января, редкие прохожие бродили подобно сомнамбулам, а в клинике было тихо.       Он встал с постели, подошёл: ходил нормально, голова перебинтована.       — Эм, Юри?       — Да.       Виктору было неловко, создалось впечатление, что его сейчас прижимают к стенке.       — Как...       Он осёкся: Юри поднял руку и убрал в сторону чёлку, глядя на рассечённый несколько дней назад лоб. Не щурился. Не приглядывался.       — Виктор.       — А?       — Скажи.       — А?       Юри посмотрел ему в глаза, отпустил чёлку, позволив ей скрыть затягивающуюся ранку, его губы слегка дрогнули: в улыбке.       — Назови меня по имени со своей фамилией. Ведь я ещё ни разу... не слышал этого нормально.       Отпустило.       У Юри было нормальное зрение, он нормально слышал, он стоял рядом, напротив, и улыбался. Не злился: не мог злиться. Юри страшно соскучился по Виктору, по его точёным чертам лица, по идеальным контурам, по всему, что было невозможно увидеть сквозь толщу воды.       Юри любовался кристальной голубизной глаз.       Виктор переступил с ноги на ногу, всё ещё подпирая себя под мышкой костылём.       — Это — и твоя фамилия, Юри. Никифоров Юри.       За окном переливались в солнечном сиянии наметённые сугробы, через приоткрытое окно в палату задувал морозный воздух. Холодный фронт принёс в Германию немного январской России, Юри прижимался губами к губам Виктора, обвив его шею руками.       Они оба чувствовали себя очень и очень хорошо.       Легенда фигурного катания покинул спорт из-за травмы.       Японский фигурист Кацуки Юри объявил о своём возвращении.