Ведь дороже злата он

      there was a boy       a very strange enchanted boy       they say he wandered very far, very far       over land and sea       a little shy and sad of eye       but very wise was he       and then one day       a lucky day he passed my way       then we spoke of many things:       fools and kings       then he said to me       «the greatest thing you'll ever learn       is to love and be loved in return»       aurora — nature boy       Констанс часто приходилось тяжело. Мало того, что она вынуждена была тянуть на себе всю свою небольшую семью, не получая ни монеты со стороны в качестве помощи, так еще и тот факт, что она является матерью двух безумно активных и громких мальчиков, порой просто сбивал её с ног и заставлял лежать в конце дня, не чувствуя ног. Прилетало то Джареду, то Шеннону, причем младшему мальчику на возможное удивление многих других родителей прилетало больше. Констанс не придерживалась оправдания насчет возраста и считала, что ребенок должен вести себя подобающе когда бы то ни было. Тем более, разница между Шенноном и Джаредом составляла неполных два года.       Это сейчас её сыновья понимают, что поступают порой плохо, сейчас они могут потупить взгляд и наклонить голову, избегая чьих-либо глаз. В детстве ни Джаред, ни Шеннон не могли отвечать за свои поступки, хотя росли, как сейчас называют некоторые люди, «на улице». Мальчики часто приходили в синяках и ссадинах, смотрели друг на друга исподлобья, но защищали один другого, стоило посмотреть в их сторону какому-то задире.       Вот только Констанс быстро не стало. Джаред помнит её голос, какие-то черты лица, но у него нет полной картины. Наверное, даже голос матери скоро растворится в его голове среди тысячи других воспоминаний, пусть и не настолько важных. Констанс остается его постоянной, точкой, на которую можно ориентироваться. Иногда он видит её во снах, иногда она словно стоит у него за спиной и оберегает своего сына. Ему не хочется об этом думать. Лучше вообще не думать ни о чем таком.       Джареду пятнадцать, и он знает уже достаточно. Знает, за что можно получить целый мешочек золотых монет — надо всего лишь незаметно подсыпать яд или задушить нужного человека, знает, почему женщин, довольной улыбкой оглядывающих каждого мимо проходящего, некоторые мужчины с силой впечатывают в стенку и зачем поднимают им платья, знает, что жить им с братом в лучшем случае осталось до следующей зимы. Зимой всегда тяжело, даже с матерью было тяжело. Холода, замерзшие пальцы, холодные ноги, озноб, лед, который приходится использовать вместо освежающей воды. Когда не хватает денег, то приходится мерзнуть еще сильнее. Зимняя одежда недолговечна, поэтому быстро снашивается. Джаред знает, что в худшем случае может умереть через несколько мгновений — на него упадет взгляд подвыпившего доходяги, размахивающего оружием направо и налево, или же его пожелают забрать к себе люди короля — мало ли, он покажется им слишком подозрительным.       Джареду пятнадцать лет, он чумазый и грязный из-за постоянной работы, кожа на руках уже достаточно грубая, но еще не похожа на наждачку. Мыться надо чаще, помнишь, что тебе говорили? Брать губку или хотя бы жесткую тряпку, тереть тело под теплой водой до красноты, а потом радоваться, что все еще остаешься живым. Но времени у мальчика на эту ерунду нет. Ему надо бегать, выкручиваться, прыгать и следить, чтобы все конечности были на месте. Неделю назад схватил занозу, так ходил несколько дней с гноившейся раной, пока Шеннон не притащил тебя к какому-то лекарю и тот не надавил на рану, залезая в неё иглой. Мать твою, было жутко больно, но теперь краснота вроде уходит.       Под ногтями у него грязь, будто бы столетняя. Грязь, металлическая пыль, забивающаяся в поры кожи и вынуждающая пальцы медленно ныть и болеть, опухать, но с этим ничего не сделаешь. Нужно работать, чтобы есть. И нужно есть, чтобы работать. Ты попал в замкнутый круг, парень, и никто тебе с этим не сможет помочь. Вы и так с братом хорошо устроились, живы при матери, попавшейся на выступлениях против королевской власти. Они так и не поняли, в чем заключалось обвинение и что именно нарушила Констанс, но времени выяснять не было. Вы живы, и это главное. Так, вроде, и сказал тебе Сэм, приютивший вас с Шенноном пару лет назад. Лысеющий и пьяный ближе к вечеру темноволосый мужчина, от которого часто тянуло крепким сидром. Он любил грубую силу, поэтому позволял себе бить Алиссандру, которую, как усмехались многие, он тоже «любил» до синяков на внутренней стороне бедер, до кровоподтеков, до царапин и отеков на руках. Высокая и некогда красивая девушка превращалась рядом с Сэмом в свое жалкое подобие, но зато с ней было запрещено проводить время другим. Может, она терпела все это из-за одного-единственного плюса. Одни руки терпеть легче, чем десятки других, неизвестных и непонятных.       Они с детства называли Сэма дядей Сэмюэлем. Так повелось, так научила мама, а зачем противоречить её словам и урокам? Даже теперь в пятнадцать Джаред называет Сэма дядей, хотя он ему, по идее, никто. Просто человек, разрешивший пожить в тепле и относительном уюте. Наверное, Сэм все еще помнит их мать и чувствует себя перед ней в долгу, иначе выгнал бы их давным-давно отсюда. Они тут прихлебатели, лишние, а лишних он не любит. Место занимают, а вот места у него всегда было мало.       Этим утром Джаред заметил Алиссандру, натягивающую шаль и скрывающую синяки на плечах. Что делает с ней этот черт? Господи, он словно привязывает её к чему-то цепями, чуть ли не бьет её палкой и заставляет переносить все это с закрытым ртом, не произнося ни звука. Когда Алиссандра общается с ним или с Шенноном, она даже старается улыбаться и специально не обращает внимание на свое положение. Но кто хотел бы замечать его на месте девушки?       Шеннон ушел еще до рассвета. У старшего брата была куча своих дел, куда ему, Джареду, путь был заказан. Шеннон поджимал губы и отвечал что-то вроде «ты все еще мелкий», хотя разница в их возрасте просто смешная. Младшему Лето хочется улыбаться брату прямо в лицо, а потом с довольной физиономией идти по своим «делам», не приглашая на них Шеннона. Как малые дети, вот правда. Что там такого ты можешь скрывать от него, Шеннон Лето?       Джаред завтракает уже по дороге на работу. Смешно — он тут на днях увидел девушку возрастом с него, как с ней обращались… миледи. Он открыл рот и в удивлении смотрел на то, как эта самая миледи подавала свою маленькую чистую руку и забиралась в огромную карету. Младший Лето стоял неподалеку, и после исчезновения экипажа за поворотом посмотрел на свои грязные опухшие руки. Он бы с удовольствием оказался в подобной семье и даже поносил бы платья, выучил этикет и даже научился танцам ради пары ночей на мягкой постели и сытного теплого обеда. Вместо этого на завтрак он хрустит черствым хлебом, недовольно хмурясь, когда кусок не желает пережевываться. Глотать черствые куски ради того, чтобы внутренности перестали скулить и начали поглощать это хлеб, он не хочет. Перспектива расцарапать себе глотку мальца не приводит в восторг.       На работе он случайно зажимает палец между двух брусьев, получает очередное увечье и шипит до самого обеда. Лукас помогает ему и выуживает из кармана кусок ткани, перевязывает палец и отвечает, что в следующий раз надо быть внимательнее. Лукас во многом напоминает его старшего брата, вот только с различием в том, что не лезет драться в каждый удобный и неудобный момент. Лукас спокойный, ему без разницы. Джаред даже удивлен тому, что парень вообще обратил на него внимание: поначалу казалось, что его занимает только он сам.       Разъяренный Шеннон оказывается рядом с ним уже тогда, когда всем приказано возвращаться к работе немедленно. На перекус выделяется от силы минут пять, этого вполне должно хватить. Они должны работать без остановки, должны слушать задания и понимать все с первого раза, не лезть пальцами туда, куда не просят, и приходить утром здоровыми. Надсмотрщик недовольно разглядывает младшего Лето и его перевязанный палец, уже готовясь выгнать Джареда и заменить его кем-то, кто может двигаться побыстрее, но этого делать не приходится.       — Иди потом сразу же домой. Не броди нигде.       Шеннон оглядывает его, сморкается, сглатывает и медленно проходит дальше. Разговор длится несколько мгновений. Джаред даже не успевает как следует осмотреть брата, поэтому не видит начавший наливаться синяк на глазу. Он стискивает зубы и пытается не обращать внимание на боль в пальце, и даже думать не думает о странном предупреждении Шеннона. В последнее время брат сам не свой, черт его поймешь. В конце концов, они оба уже взрослые, сами живут и не обязаны никому отчитываться. Он, Джаред, не обязан никого слушать.       Мама говорила тебе прислушиваться к старшим, помнишь? Видимо, все её наставления прошли для тебя даром. Ты не учишься и не слушаешься, Джаред. Ты слишком самонадеян, и тебе об этом говорит Сэм несколько раз по дню, а потом щипает Алиссандру за упругую ягодицу, от чего девушка вздрагивает и подпрыгивает. Наверное, это больно. Братья Лето не любят смотреть на то, как Сэм это делает, не стесняясь никого и ничего. Джаред не хочет видеть себя в похожей ситуации, ему даже отчасти… противно?       — Ну что, как палец?       — Уже получше, спасибо тебе, — без эмоциональный Лукас пожимает плечами, мол, нет никаких проблем.       — Постарайся его не трогать в ближайшие несколько дней. Дай зажить и не нажимай, быстрее все придет в норму, слышишь?       — Да, спасиб…       — Знаю я твое «да», так и будешь лапать да смотреть, — недовольно бубнит паренек, поворачиваясь к Джареду спиной. Так он правда похож на Шеннона даже больше, чем можно предположить с первого раза.       Лето упускает предупреждение старшего брата, оставляет его без внимания. Ну да, сказал идти сразу к Сэму, но Джаред ведь так обычно ходит, разве нет? Денег на гулянки нет, руки с ногами мерзнут от резкого обжигающего холода, леденеет нос. Потом может начать неприятно саднить горло, пойдет простуда, которую тяжело лечить, пойдут слезы и попытки изгнать непонятно что из своего носа. Когда это случилось в последний раз, Сэмюэль чуть не сварил Шеннона в кипящей металлической плошке, заставив вдыхать горячий пар, образующийся сверху. Джаред же тихо стоят в стороне и давал себе обещание о том, что будет осмотрительным. Как бы ему ни нравился Сэм, его крик был самым ненормальным, что ему когда-либо доводилось слышать.       — До завтра, — бросает он Лукасу, пока тот отряхивает одежду. Уже темно. Очень темно. Внутренности снова постанывают из-за недостатка пищи.       — И тебе спокойной ночи, малой.       Домой он идет один: нелюдимыми улицами, темными, без фонарей и без каких-либо пьянчуг, стоящих на проходе. Конечно, можно было выбрать другой путь, но тот чуть длиннее и шумнее, а Джареду просто хочется побыть в тишине. Лето толкает носком сапога камень и не сразу замечает, что на улицу выходит целая компания старших мальчишек, выше его минимум на голову. Они преграждают ему путь, а у мальца даже мускул не дергается. Почему-то не страшно: их лица он видит и на какую-то минуту ошибочно полагает, что все пройдет просто так. Что они просто заблудились, возьмут и уйдут с дороги, отступят в сторону, начнут шептаться и быстренько пройдут вперед. Обычно так поступали многие, когда не хотели, чтобы их разговоры услышали.       Вот только этого не происходит. А Джаред вдруг вспоминает предупреждение брата. «Быстро иди домой». Знаешь, а Шеннон ведь правда не зря приходил аж туда, на пристань. Мало что в твоей жизни бывает просто так, Джаред Лето, запомни это.       Первый удар, чуть ли не самый болезненный, приходится в затылок. Лето летит на землю, неосознанно закрывая глаза и выставляя перед собой руки, чувствуя, как по земле чертит кожа. Наверняка останутся кровавые полосы, хотя бы даже от царапин, если сильно повезет. Второй удар по ноге. Третий удар по другой ноге. Методично приходящиеся в любую точку тела удары испытывают его на прочность и показывают очевидное. К такому его юный организм еще не готов. Он может пережить прищемленный палец и поблагодарить Лукаса за помощь, но он не может понять, каково это — попасть в эпицентр подобной драки. Он ничего не сделал, а из-за удара по затылку не знает, как себя защитить. Джаред глотает непонятную вязкую жидкость, оказывающуюся в носоглотке, и понимает, что это. Кровь. Металлический привкус. Она именно такая. Из-за неё даже дышать тяжело, ты задыхаешься и кричишь, когда чувствуешь, что палка приходится по больному пальцу. На задворках сознания начинает мелькать мысль о том, что это все, конец. Дышать все тяжелее, думать все тяжелее, а ведь он, как мелкий маменькин сосунок, даже отразить атаку не смог. Ничего не смог. Упал и прочертил схему на земле грязными локтями, расцарапал щеки, нос, наглотался пыли.       Хочется свернуться в кокон из-за сильной боли. Они даже шанса ему не дают, просто бьют.       Стоит проглотить кровь, как кажется, что по горлу катится раскаленная лава.       Он чувствует похожее и в этот момент. Вот только в легких обжигает все вода, а не кровь. Тогда кровь попала во внутренности, наверное, в желудок, а сейчас она наполняет весь его организм. Воздуха нет, а ведь он является спасением. Джаред отчаянно хочет сделать хоть один глоток, вдохнуть и потом замереть, но эта роскошь ему запрещена. Тогда на помощь подоспел Шеннон с друзьями, они отбили Джареда у тех уродов и притащили его к Сэму. Алиссандра помогла мальчику промыть раны и долго сидела около его кровати. Тогда рядом был Шеннон. Теперь же Шеннона нет.       Рядом вода, принимающая его в свои объятья. Он погружается все ниже, голова болит все сильнее, а жизненные силы уходят из организма. Последнее, что там оставалось. Все усилия напрасны, и даже вода теперь кажется кровавой, или у него просто так… ему все это снится. Ему пятнадцать. Он откроет глаза, и окажется, что Джаред Лето продолжает лежать на той самой жесткой кровати, а его рука в руке у Алиссандры. Никаких пиратов, русалок, ничего этого нет. Войны тоже нет. Она только-только кончилась.       Но такого не происходит.       Вместо этого абсолютное отключение и чувство, что его куда-то тянут. Осторожно обнимают руками, рывками выталкивают из воды, выпуская целую череду пузырей ему прямо в рот. Дышать это не помогает, ведь пират уже давно без сознания. Ему без разницы. Он утерял последние способности и больше не может распоряжаться собственным телом. Оно слишком сильно болит. Пришло время отдохнуть. Ему надо отдохнуть.       Это будет лучше всего.       Разгоряченная лава теперь не только в голове, она наполняет все его тело, каждую клеточку. Джаред хочет схватиться за жизнь, хочет бороться, но боль его уничтожает. Все его тело становится одним цельным сгустком боли, который не хочется трогать, от которого хочется как можно быстрее убраться.       А потом все затихает.       Он больше ничего не чувствует. Ни холода, ни жара, ни гари в собственных легких, ни пресловутой боли. Его тело становится легким, невесомым, а вода, заполнившая носоглотку, больше не ощущается. Он много раз истекал кровью, пару раз чуть ли не до смерти, пару раз его еле вытаскивали с того света — чудом, не иначе. Но теперь он чувствует, что все зазря. Успокаивает только то, что он видел брата вместе с людьми Томо. Когда Милишевич не дождется его, когда он поднимет тревогу, они все будут искать его, и, может, спустя какое-то время найдут, прибившегося к берегу. Вот только найдут не его, а то, что осталось.       Джаред видел много утопленников в своей жизни. Разбухшая из-за воды кожа выглядит жутко. Он тоже будет выглядеть жутко. Не думал ведь ты, что даже после смерти сможешь похвастаться шикарным личиком, обезображенным только парочкой шрамов?       Он не знает, сколько проходит времени, ведь его сознание не работает. Он бы понял, что жизни после смерти не существует, если бы до сих пор мог думать. А если и есть, то она довольно странная, темная, без какого-либо света перед глазами. Его нос не чувствует никаких запахов, грудь не болит. Единственный плюс в таком состоянии — ничего не болит.       За всю свою жизнь младший Лето попросту устал от боли.       И поначалу он не осознает, но его организм делает первый вдох. Второй. Третий. Осознанные действия, которые не проходят мимо его памяти. Джаред с удивлением для себя подмечает краем сознания, что он дышит. Возможно, он сможет увидеть тут маму, не зря же об этом болтают все, кому ни лень. Ведьмы — прошмандовки предлагают воскресить родственников, войдя в транс и перебежав на ту, другую сторону. Констанс может отругать его, но потом все равно прижмет к себе как можно ближе и поцелует в лоб. Она очень сильно любила своих мальчиков.       А он очень сильно скучал по ней.       Открывать глаза тоже больно. Мужчина чувствует слезы, собирающиеся в уголках, и срабатывает рефлекс, нужно моргать. Тело сильно ослаблено. Наверное, какая-то шутка. Он сдох как последний идиот, а ему после смерти напоминают об этом буквально сразу же. На, Лето, получи больные глаза, получи больное горло и странное ощущение в собственной голове. Кажется, что его приложили огромным камнем.       Светлый потолок переходит в темноватые стены. По периметру небольшого помещения стоят маленькие тумбы, шкафчики, а на них — свечи, еле-еле освещающие все, что находится в комнате. Для его глаз это плохо, все в его голове расплывается. Приходится пересиливать самого себя и моргать. Мышцы задеревенели. Он не чувствует своего тела, будто его вообще нет. Просто голова, наполненная непонятно чем, просто тяжелые веки и еле удающееся его организму дыхание.       Если вот какая смерть, то он хочет умереть навсегда и насовсем, даже здесь. На такую загробную жизнь никто не подписывался. Это жутко, особенно тени от предметов, что стоят в комнате. Из-за слабого ветра, доносящегося непонятно откуда, свечка начинает танцевать из стороны в сторону. Джаред не может пошевелиться, не может даже головы поднять, чтобы убедиться в том, что его ноги все еще с ним. Он чувствует себя беспомощным ребенком. Даже рта не может открыть и губы облизать. Они потрескались, невероятно сухие, всю кожу стянуло…       Проходит около трех-четырех минут, что он использует для того, чтобы осмотреть потолок и во возможности стены. Головы не поднять. Не пошевелить рукой. Сказка, а не смерть, очередное издевательство Господа, если тот вообще существует. Лето порывается растянуть губы в улыбке, но ничего не выходит. Боже, спасибо, что продолжаешь издеваться над ним. Сколько раз тебе говорили, что ты грешник, Джаред? Пойми, наконец, что заповедь «Не убий» существует не просто для того, чтобы засорять бумагу.       Дверь, находящаяся напротив, вдруг открывается, а внутрь заходит фигура в коротковатой светлой одежде. Ему не надо смотреть в её глаза, чтобы проверить свои догадки. Ему даже не надо осматривать фигуру дальше, чтобы удостовериться. Каким-то образом Лето понимает, что это она.       Марго поднимает голову и замирает, останавливается, когда смотрит в его распахнутые глаза. Наверное, это и правда смерть, они оба умерли, вот только он передумал погибать насовсем. Если это чудо будет рядом, он останется. Обязательно останется, если это не мираж и не игра его собственного сознания.