Честные игры

      Элеонора сидела за барной стойкой в пустом ресторане, где не было уже ни клиентов, ни персонала. Бокал вина, уже третий по счету, почти опустел, и женщина планировала выпить еще, но для этого нужно было оказаться по ту сторону бара. Мимо проходившая управляющая не могла не поинтересоваться планами владелицы отеля. Спустя минуту, Элеонора обратилась к сотруднице с предложением:       — София, выпейте со мной, — взглянула на Софию Яновну брюнетка, которая все-таки достала бутылку с бокалом, и вернулась на свое место, ухаживая за собеседницей. Разговор шел о безделице, вроде вкуса вина, работе в отеле и обсуждения текущих событий, пока София не осушила первый бокал.       Галанова, от наметанного глаза которой не укрылась уверенная походка Софии, ее умение держаться и сохранять лицо в самых разных ситуациях, успела заметить, некоторые схожести в их характерах. Видимо, в жизни Толстой уже была большая любовь, но ключевое слово здесь «была». Была и драма. Она не производила впечатления человека с разбитым сердцем, но разве по самой Элеоноре скажешь, что ей несколько раз приходилось собирать и склеивать осколки?       — Почему вы еще не ушли домой? — поинтересовалась Элеонора, повернувшись к собеседнице и глядя той прямо в глаза.       — Вспомнила, что меня там никто не ждет, и решила не торопиться, — откровенно призналась светловолосая, пожав плечами и так же обратив свой взор на рядом сидящую.       — Мне прекрасно знакомо ваше состояние, с одной лишь поправкой: вы многим моложе меня, — Элеонора натянула улыбку, заметив, что ее собеседница довольно быстро пьянеет. У нее ведь нет того многолетнего опыта. — Расскажите мне, Сонечка, могу я вас так называть? Расскажите, что вас заставило покинуть Бельгию? Дело ведь не в деньгах — никогда в это не поверю.       — Конечно, Элеонора Андреевна, — коротко кивнула блондинка, — не верьте, но уехать заставили именно они. Весьма прозаично, не так ли?       — Нет-нет, зовите меня Элеонорой, — поправила собеседницу женщина, которая незаметно вновь наполнила их бокалы. Это нежелание Софии рассказывать о Брюсселе — значило лишь одно: причины действительно были серьезными.       Галанова решила проявить инициативу и первой рассказала о Баринове. О любви к обаятельному повару, эту любовь она считала последней и даже не верила своему счастью. Как же она ошибалась. Далее женщина поведала о писателе, которого она любила бы и по сей день, но для него на первом месте всегда была литература. Делиться Элеонора не умеет и сейчас. Не забыла она и актера, с которым собиралась мучиться до конца жизни, но он на поверку оказался обыкновенным любителем наживы. Ближе к концу, рассказы о мужчинах становились все короче, а вздохи разочарования все громче и протяжнее.       — Но ведь теперь у вас все хорошо? — вкрадчиво спросила Толстая, чуть заметно улыбнувшись. Искренность женщины вызывала сочувствие и некое чувство долга.       — Да, — улыбнулась Элеонора, но выглядела она довольно измученно, — теперь все хорошо. — Женщина не требовала от собеседницы откровение за откровение: если София захочет поделиться — обязательно поделится.       — Ну, у меня, разумеется, не такой большой опыт… — Элеонора взглянула на произнесшую это Толстую испепеляющим взглядом, но отношения женщин уже можно было назвать дружбой, а с нею можно не боясь шутить на этот счет. — Но в прошлом тоже найдется место одной печальной истории…       Тактика Элеонору не подвела: блондинка действительно решила поведать и свою историю. «Печальная история» — сколько, должно быть, тоски в этом определении. Или же все-таки холодного итога?       — Я провела в Брюсселе последние пять лет, — начала свой рассказ (балладу; а может, исповедь?) София Яновна, — четыре с половиной из них я была в отношениях. Сейчас он известный гостиничный критик, — когда Элеонора вопросительно изогнула брови в ожидании имени, светловолосая отрицательно покачала головой, показывая, что тема закрыта. — Но пять лет назад он был главным менеджером, а я пришла устраиваться его замом. Меня, естественно, приняли. Через полгода мы начали встречаться, а до этого я около месяца делала вид, что не замечаю его двусмысленных взглядов и комплиментов, — управляющая вновь умолкла. Ей великолепно удавалось сохранять самообладание. Три месяца назад она и говорить об этом не могла, а теперь вспоминает, словно когда-то давно прочитанную книгу. Возможно, время действительно лечит, а возможно, Софии просто надоело себя жалеть.       — Четыре с половиной года, — подчеркивая продолжительность отношений, повествовала она, — за это время взрослые люди, если не заводят детей, то хотя бы женятся. Но я ничего не заподозрила, скорее всего, именно поэтому его отъезд в Соединенные Штаты стал таким ударом. Я не находила себе места: он улетел, ничего не обещая, а я заняла его место. Вскоре, я встретила Павла и согласилась на работу в Москве. Вот я здесь, с разбитым сердцем, огромным количеством проблем на новой работе, но у меня в кой-то веке появились друзья, — светловолосая искренно улыбнулась собеседнице. В глубине души женщина была рада, что, наконец, поделилась этой историей и ей есть с кем обсудить историю, в которой она все еще не может поставить точку.       — Но София, — Элеонора заподозрила собеседницу в умалчивании, — мне кажется, вы что-то утаили. Вы работаете в «Элеоне» около четырех месяцев и до сих пор не нашли себе никого в Москве?       — Честно говоря нет, — несколько виновато пожала плечами Сонечка, — я осматривалась, потом привыкала…       — Это все отговорки, — отрезала Галанова, — вы ведь не могли не заметить, как на вас смотрит Миша.       — Михаил Джекович? — София рассмеялась, чем далеко не улучшила свое положение: теперь убедить Элеонору в правдивости своих слов будет куда сложнее. — Нет, он меня терпеть не может, и это взаимно. Нет, Элеонора, вам, определенно, показалось.       — Ну-ну, — кивнула брюнетка, грациозно поднимаясь с места, — но вы присмотритесь, София Яновна. Я, конечно, старше, но вдруг зрение вас подводит.