gas generation

Снаружи заброшенное университетское общежитие выглядит как разрушенный средневековый замок, избитый катапультами и огнем, что принес много боли его телу; гигантские колоны у входной двери, скульптуры у крыши, покрытой мхом и листьями; многие окна смотрят пустотой оконных рам – разбитое стекло блестит в траве; здесь совершенно нет граффити, никаких надписей от подростков, захваченных адреналинов, и от этого лишь страшнее. Часть здания укрыта зеленой строительной защитной сеткой, через которую проглядывают дыры в кирпичной кладке, там, где разрушений нет – лианы винограда обвивают изгибы кирпича, забираются в пустоту окон и щекочут колоны; дорога, ведущая к главной гигантской двери, давно заросла травой и хрустит под подошвами, когда они медленно шагают к зданию. Зейн едва ли не наступает Луи на пятки в попытках оставаться достаточно близко, но Луи оборачивается на мгновение, улыбается и снова возвращает взгляд к спине Дэвида впереди. Это чувство преследует, подгоняет его – Зейн не поднимает глаз, смотрит только на собственные кеды в зарослях травы и пытается не думать о глазах и лицах, что наблюдают за ними из разбитых окон. О, черт. И самое худшее здесь – это тишина, что окружает их, шепотом в шею пустотой солнечной летней улицы. Луи прочищает горло – Зейн вздрагивает. Дверь открывается с треском штукатурки, что пылью осыпается им на головы; Зейн зажмуривается, отступая назад, и когда снова открывает глаза – Дэвид стоит у двери словно вычурной дворецкий с идеальной улыбкой и жестом предлагает им войти. Луи, конечно, шагает первый; и с самого порога запах плесени и старого дерева врезается в них, забирается в одежду. Внутри темно, свет рассеянно падает сквозь пустые глазницы окон; они оказываются возле гигантских лестниц, полукругом сползающих вдоль стен. Зейн задерживает на низ взгляд, рассматривает темное прогнившее дерево и мысленно фыркает – черта с два он наступит на эту катастрофу. Перила потеряли дорогие деревянные колоны, что лежат у подножья лестницы, но их дерево все еще блестит темным лакированным дубом. Он не решается смотреть выше, скользнуть взглядом по ряду картин, что поднимаются вместе с изгибами ступеней, поддается глупой части его, что уверенна, что увидит чей-то силуэт на самой вершине. Дэвид захлопывает дверь позади них, и звук отдается эхом вместе с шепотом ветра; он театрально разводит руками, обернувшись к ним, и улыбается. — Что ж, джентльмены. Добро пожаловать в общежитие университета Хаддерсфилд, где начало возьмёт Ваша взрослая жизнь. Луи закатывает глаза, толкая его ладонью в плечо. — Есть ли одна причина, по который ты притащил нас сюда помимо желания убить наши лёгкие плесенью? – говорит он. Дэвид в ответ прижимает ладонь к груди, потирает плечо. — Как ты смеешь так неуважительно говорить об этом прекрасном месте! Ах, Луи, не разочаровывай меня, – тянет он и шагает в деревянную резную арку по левую сторону от входной двери. — Это магическое здание с вековой историей людей, которых мы понимаем лучше, чем кого-либо. Добро пожаловать в гостиную, где происходило все, что только можно представить. Когда они переступают порог и оказываются внутри, то видят, что комната окутана полутьмой – три из пяти окон забиты деревянными панелями; и даже полная мусора, кирпичной крошки и виноградной лозы в углах и под окнами, гостиная сохраняет свое лицо гигантскими кожаными диванами, расположенными вокруг маленького кофейного столика из тяжёлого тёмного дерева. Зейну плевать на гостиную и что она значила года назад, он рад оказаться подальше от дурацкой пугающей лестницы, что щекочет его затылок ощущением, что кто-то постоянно наблюдает за ним. Дэвид усаживается на диван в центре – и облако пыли взлетает, едва заметное в полутьме; Зейн лишь морщит нос и остаётся на месте, оглядываясь вокруг. Его взгляд скользит по надорванным темно-изумрудным обоям с причудливым рисунком, по гигантским пустым книжным шкафам, что среди пыли и паутины подпирают стены, и картинам в вычурных рамках рядом с ними; на секунду задерживается на люстре в форме лотоса из чистого стекла над диванами. И это словно комната оживает, отдаётся скрипом половиц и эхом голосов со второго этажа, во всем доме, смехом на диванах, переплетенным с треском танцующего огня в камине, преклонившимся до тлеющих углей; кто-то щёлкает выключателем, и лепестки лотоса пылают, бросая кривые тени на стены и потолок; кто-то играет в шахматы – деревянные фигурки гремят боем, заменяют слова соревнующихся. Зейн моргает – и мир возвращается в скулящий ветер сквозь трещины в панелях, закрывших окна. Луи шагает вокруг, со всего стирая пыль подушечками пальцев, остановившись у камина, заглядывает в чёрный гигантский рот. Почему-то Луи слишком легко представить здесь среди десятка других парней с бабочкой вокруг воротника и идеально выглаженной белоснежный рубашкой, пьяным у одного из книжных шкафов. Это забавно, потому что представить Луи в костюме сложнее, чем поверить, что он побывал здесь десятки лет назад. Зейн фыркает, отворачиваясь.