S m o k i n g k i l l s.
Он приходит в себя после двух сигарет – табак оседает тяжелой горечью на корне языка; пепел падает на дорогой ковер, оставляет серость на белых ворсинах, Зейн затирает их ладонью – медленно приходит в себя. Луи сидит напротив, не двигаясь, и кажется даже не замечает дым, который терпеть не может; Зейн почти усмехается. — Поэтому ты выбрал меня и «не мог забыть»? Из-за шрамов? – говорит он. Луи вздрагивает на звук его голоса, словно смирился с тишиной, растеряно моргает, а его кожа все еще слишком бледная. — Зейн. – Он качает головой. Зейн все же усмехается, отводит взгляд, сосредотачиваясь на уютной тишине вокруг. На мгновение он думает о том, что делает Дэвид, куда пропал Нейл, но эти мысли не цепляют его оборванные нервы. — Не волнуйся, в этот раз я не сойду с ума, – говорит он, и Луи предупреждающе щурится. — Ну? — Да, – признается он, сумасшедшие глаза честны. Зейн кивает, прикусив щеку изнутри – кровь грязными пенни разливается на языке. Они молчат пару мгновений, дышат; Зейн не может больше курить – крутит сигарету меж пальцами; его пачка «Мальборо» истончала, и нужно бы купить еще. — Куда мы едем? В этот раз Луи прячет взгляд, ерзает, словно мечтает сбежать, но заставляет себя остаться на месте; это странная ночь – выбивает воздух из легких, застревает в трещинах на ладонях. Луи вздыхает, прочищает горло. — Моя мать умерла в прошлом месяце. – Пожимает он плечами. Зейн замирает, задерживает дыхание. — Я никогда не знал своего отца, но я нашел номер его телефона в ее дневнике после… Кажется, он живет в Брайтоне. Я хочу его найти. И если честно – это звучит как самая глупя дурацкая идея в мире, Зейн почти разочарован и в ужасе, но это ведь Луи. После жалости приходит ярость, Зейн не поддается – смотрит на беззащитный изгиб хрупких плеч и вздыхает, трет лицо ладонью, измотанный. Он не знает, что сказать, поэтому говорит лишь: — Мне жаль. Луи лишь снова пожимает плечами: разбитый крошечный жест. Усталость забивается песком в уголки глаз; Зейн вздыхает. Который час? — Ладно, – говорит он. Луи вздрагивает, вскидывает взгляд. — Я хочу сыграть в «Я никогда не…» и покончить уже с этим днем. Луи озадачено хмурится, но не спорит, и Зейн за это благодарен. Они двигаются ближе друг к другу, вскидывают ладони – и к счастью его пальцы больше не дрожат. — Я начинаю, – говорит Зейн, вздыхает, неожиданно переполненный волнения. — Я никогда не… убивал кого-нибудь. Луи издает обрывистый резкий звук: смесь насмешки и негодования, недовольно щурит глаза. — Что? – бросает Зейн, румянец ожогами разливается на шее, сползает на ключицы. — Ты выбежал на дорогу посреди ночи и любишь забираться в машины незнакомцев. Я хочу знать, чего ожидать. Луи скалится – его пальцы не двигаются. — Нет, Зейн, я никого не убивал. – И это почти облегченье. — Теперь я. В его чертах лица этот новый мягкий угол: осторожность; Зейн отводит взгляд. — Я никогда не мечтал убить кого-нибудь. Зейн недовольно хмурится, но загибает палец. — Не верю, все об этом думают. – Но Луи лишь разводит руками. — Хм… Я никогда не бывал вне Англии. — Может нам тогда стоит забронировать парочку билетов на самолет? – Он загибает палец, довольно улыбается Зейну. Зейн закатывает глаза. — Я никогда не принимал кокаин. Зейн качает головой. — Но Дэвид сказал… — Не верь всему, что говорит Дэвид. — Но он ведь твой друг. Луи пожимает плечами, но не прячет взгляд. — Правда? Зейн кивает понимающе, поднимаясь на ноги. Он слишком устал, и эта ночь обещает раздробить его нервную систему. — Хватит на сегодня, – говорит он, шагая к ванной; его ноги дрожат уставшими мышцами, а колени стонут хрустом. — Я в душ. И защелкивает себя в уютной духоте крошечной ванны.1:06am
Когда Зейн возвращается в комнату – его кожа и волосы пахнут по чужому резко, дорого, и собственная одежда кажется неуютной; возможно это все лишь в его голове: последствия слов, осквернивших разум; он сжимает плечи ладонями, обхватывает себя и притворяется, что не прячется – Луи лежит на полу, стянув одну из подушек с кровати, и все понимает; свет приглушен, тишина наваливается на барабанные перепонки. Зейн вздыхает, забирается в кровать и расслабляет мышцы, позволяет им поглотить тепло горячей воды, приютившегося под кожей. Он с ужасом ожидает того, что скажет Луи, и когда тот привстает и оборачивается, он зажмуривается – Луи лишь щелкает выключателем и возвращается на место. — Тебе не обязательно спать на полу, на кровати достаточно места, – шепчет Зейн в темноту. Луи вздыхает – звук прячется среди шороха простыней, когда Зейн неуютно ерзает и пытается избавиться от усталости, что цепляется за мысли, сбивает с ритма. — Все в порядке, – говорит Луи, не оставляя возможности спорить. Зейн хмурится, потому что нет, это не в порядке, это совершенно нечестно, но ничего не говорит. Они лежат в тишине; Зейн думает, что Луи уснул, надеется; его тело сдается, отзывается ноющими мышцами вокруг позвоночника; и, боже, это самая идеальная кровать, в которой он когда-либо спал, и он зарывается в мягкую ткань подушки и прячет в ней улыбку. И когда Луи говорит – то застает его врасплох. — Ты не должен оставаться, если не хочешь. Я попрошу у Дэвида денег, и ты вернёшься домой. Мягкий сонный голос, глухой и низкий, Зейн жмурит глаза до вспышек за ресницами и переворачивается на другой бок. — Спокойной ночи, Луи. Луи скалится в ответ – Зейн не слышит, но знает, что это так. — Спокойной ночи.3:21am
Сон рассеивается медленно, но в тоже время достаточно быстро, чтобы не ухватить обрывки картинок; Зейн не знает, что его будит, но он рад проснуться – сердце выбивается из груди, эхом отдаётся в подушке под его ухом; все его тело слишком тяжёлое, скованное теплом мягких простыней. Кого-то тошнит, понимает он, вздыхает, кого-то тошнит: эхо разносится по узкому коридору и скребётся о запертую дверь их спальни. Зейн открывает глаза. Луи сидит на полу – абсолютный беспорядок на голове подсвеченный блеклой настольной лампой. — Спи говорит, – Луи, голос хрипит и ломается. Он глотает зевок, медленно поднимается – в тишине оглушающе хрустят все его суставы. — Это Нейл. Зейн сонно кивает, трёт уставшие глаза. Точно. Нейл и Дэвид, и вино, и кокаин. — Если есть Анаприлин, ему очень поможет бормочет он, – медленно садится на кровати. Луи вскидывает брови, потом кивает. — Спасибо, – говорит он, шагает к двери. — Спи.June 4, 2016 7:29am
Пыль облаком кружится в ореоле света; шторы распахнуты, и приоткрытое окно впускает мягкий шум просыпающегося города и свежий прохладный воздух; Зейн думает о том, что идеальным это утро сделала бы сигарета. Oh well. Спальня пуста: подушка Луи лежит на кровати поверх одеяла, которое Зейн отталкивает, позволяет ему соскользнуть с его тела; приятная теплая тяжесть, что уютом была всю ночь, теперь лишь дарит испарину за полоской ворота, и он медленно спускает ступни, зарывается босыми пальцами ног в ворс ковра. Слишком тихо, кроме мягкого шепота Бредфорда снаружи, ни один звук не пытается ворваться внутрь. Зейн умывается прохладной водой в ванной и пальцем чистит зубы, глотая слишком много зубной пасты, что даже хуже, чем не чистить зубы совсем. Он выглядит как настоящий беспорядок: измятая одежда и усталость в морщинках лица; он пытается влажными пальцами успокоить непослушные пряди волос, но быстро сдается и лишь недовольно щурится на себя в зеркало. На мгновение он задумывается о том, что квартира окажется пуста, когда он выйдет из спальни, но эта мысль лишь дарит ему обессиленную панику вчерашней ночи, поэтому он отмахивается от нее и открывает дверь. Коридор затоплен мягкими тенями и запахом свежего кофе, но гостиная пуста. И шум прячется за огромной дверью на противоположной стене – и Зейн оказывается на кухне. Белый кафель и мрамор, огромные окна и телевизор, что бормочет в углу; Зейн прикрывает глаза ладонью и щурится; Луи стоит у плиты: привычные джинсы, незнакомая клетчатая рубашка, свободно обнявшая плечи, и чёрный фартук, узлами обхвативший шею и талию. Солнце зарывается пальцами в его волосы. — О, доброе утро, наконец-то! – вскликивает Луи, обернувшись, небрежно бросает сковороду на плиту, едва ли, не выбросив из неё яичницу. — Садись, садись. Кофе? И указывает на кофе машину. Зейн моргает, потом решает, что он все ещё недостаточно проснулся, чтобы озвучить собственные мысли, и кивает. Луи усмехается, достаёт кружку из шкафчика над плитой, мягкий и плавный, словно в собственном доме. Кофе обжигает его нёбо, Зейн забирается на барный стул среди шипения сковородки; Луи мягко напевает какую-то мелодию, бормочет себе под нос. Зейн лишь таращиться на его спину и снова делает глоток – кажется, он забыл сигареты в спальне; жаль. — Где... Где Нейл и Дэвид? – спрашивает он, Луи бросает на него взгляд из-за плеча, скалится. Он помнит: Нейла тошнило ночью. — Не радуйся, они придут, как только я заброшу бекон. Зейн в ответ хмурится. — Бекон на завтрак? Когда мы успели оказаться в Америке? – Кофе на вкус как лесная пряная горечь потухшего костра; мягко согревает гортань, оседает в ноющем желудке. Луи лишь пожимает плечами и улыбается шире. — Ты ведь отказался от билетов на самолет. Приходится как-то компенсировать. Зейн лишь закатывает глаза. На удивление оказывается, что Луи действительно умеет готовить – бекон хрустит на зубах, осколками пряности рассыпаясь на языке, Зейн выпивает еще одну чашку кофе, осматривается, на мгновение оставшись в кухне один, пока Луи отправляется на поиск остальных. Солнечный свет превращает кухню в сплошную вспышку света; он щурится на огромные окна. Брэдфорд разговаривает с ним крошечными машинами на изогнутых дорогах и спешащими крошечными фигурками человечком, шагающих по важным делам. Это утро, как и прошлая ночь, кажется выцветшей иллюзией; словно ложные воспоминания, как ему рассказывали на уроках психологии, и он терпеть этого не мог – возможность оправдать пережитую боль тем, что его мозг подсовывает ему картинки событий, которые никогда не случались. Нет, Зейн качает головой, нет. Он поднимается, распахивает окно, и к запаху кофе и пряности бекона добавляется свежесть нового летнего дня; ах, он чертовски любит лето. Первым на кухне появляется конечно же Дэвид: распахивает дверь с манерной знакомой улыбкой на губах; он кивает Зейну и улыбается лишь шире – идеальная укладка и чистые выглаженные вещи, рубашка, серой шелковой тканью целующая ключицы. — Доброе утро, Зейн, – говорит он, наливает себе кружку кофе. — Надеюсь, тебе хорошо спалось. Зейн лишь кивает, не поднимая взгляда. — Да, спасибо, – бормочет он в свой собственный кофе. Дэвид лишь мычит, обернувшись к окну, вздыхает. — О, какое замечательное утро. Жаль пропустить его, может лучше позавтракаем на балконе? И, наверно, его слова вовсе не прячут никакого смысла, но Зейн вдруг чувствует румянец, обжигающий шею, и лишь пожимает плечами, уставившись в мраморную поверхность барной стойки. Его спасает Луи, что появляется следом с этой незнакомой осторожностью: шагает мягко и сглаживает свою улыбку в уголках. — Хватит доставать его, – говорит он, но в сиплом/простуженном голосе прячется угроза; Зейн вскидывает взгляд, сбитый с толку подобной переменой, но Луи смотрит лишь на Дэвида, что довольно скалится в ответ. Должно быть, это снова их чертова сумасшедшая дружба, думает Зейн, и лишь отпивает кофе. Какое ему до этого дело. — Садись завтракать. Они завтракают в тишине, которую прерывает лишь бормотание Бредфорда за окном и довольное мычание Дэвида. Зейн оборачивается на дверь несколько раз, но Нейл так и не появляется, и квартира сохраняет тишину; он хмурится, Луи смотрит на него с противоположной стороны, он чувствует это, но не решается проверить. Его кожа все еще чувствуется слишком тонкой, натянутой на каждую из костей, словно размер оказался мал, и он слишком устал. Когда он в очередной раз рассеянно оборачивается к двери – его взгляд ловит Дэвид. — Да, Нейл решил сегодня пропустить завтрак, – говорит он, вытирая салфеткой рот. — Кажется, он заболел. Зейн лишь понимающе кивает. Нейл завтракает водкой на полу в гостиной, спрятавшись в угол, где свет не касается стен; у него ужасный вид: темные круги вокруг опухших покрасневших глаз, грязные волосы приглажены ко лбу, и измятая одежда. Зейн забирается на диван спиной к балкону, неуютно ерзает, гладит мягкие подушки кончиками пальцев. Полный желудок делает его расслабленным и мягким, сонным, и он сползает ниже, зарывается пальцами ног в мягкий ковер. Луи усаживается рядом с ним, он оставил фартук на кухне, заставив Дэвида мыть посуду, откидывает пряди волос с лица. Он выглядит как самый красивый актер в черно-белом фильме, и Зейн бросает на него короткий взгляд и тут же отводит. Луи толкает его локтем, мягко. А когда Зейн поворачивает к нему голову, он протягивает ему запечатанную пачку «Мальборо». — Эм? – Все, что он говорит. Луи пожимает плечами и лишь толкает пачку в его пальцы, довольная улыбка, спрятанная в уголках тонких бледных губ. — Утром у меня оказалось слишком много свободного времени – говорит Луи, словно это все объясняет. Зейн лишь смотрит на него, долго. Прочищает горло. — Спасибо… – И шелестит упаковкой, слишком отчаянный попробовать Брэдфорд на вкус. Луи улыбается шире. S m o k i n g k i l l s. И было бы глупо думать, что тот же табак в обычной сигаретной бумаге имеет причину быть разным на вкус; Зейн знает, что это глупо и невозможно, но, когда дым невесомо касается его языка – Брэдфорд на вкус как пряная переспевшая клюква и первый летний день. Дэвид возвращается из кухни с мокрыми кромками рукавов и самодовольной улыбкой; он усаживается рядом с Луи, закидывает босую ступню на противоположное колено, вздыхает. — Что может быть лучше хорошего завтрака, правда? – тянет он. — А теперь у меня для вас есть заманчивая идея, джентльмены. Зейн чувствует, как рядом напрягается Луи и словно непроизвольно двигается ближе, позволяет их плечам столкнуться. Он перехватывает сигарету другой рукой. — Нет, говорит Луи, откинувшись на подушки. Дэвид лишь смеётся. — Дай мне всего несколько минут, обещаю, тебе понравится. И тогда Нейл отзывается из своего убежища. — Ни за что. Иди к черту. У тебя не бывает хороших идей, – стонет он, зарывшись лицом в изгиб локтя, и звук его голоса крошится крошечным эхо. Дэвид лишь улыбается. — Ах, как жестоко. Два против одного, не так ли? Зейн, а что скажешь ты? И когда тревога заполняет его живот холодом от взглядов, что сосредотачиваются на нем – Зейн знает, что Дэвид делает это нарочно; потому что дело вовсе не в чужих взглядах, а лишь в одном выражении глаз Дэвида – вызов; Зейн лишь смотрит в холодные обманчивые глаза. — Может прежде чем устраивать голосование, стоит узнать, за что мы голосуем? – говорит он. А Дэвид радостно хлопает ладонями и не прячет самодовольства на лице. — Как пожелаешь.9:27am
В такси тесно и душно; плечо Луи упирается в его, и Зейн двигается все дальше каждый раз, прижимается к окну, но Луи двигается вместе с ним словно они танцуют чудной вальс, и его плечо обжигающим теплом остается рядом; когда его колено присоединяется и упирается в его – Зейн дергается и шипит: — Хватит. Но Луи лишь моргает невинно, ухмылку спрятав в хитрых глазах. — Что? – говорит он. Зейн фыркает и отворачивается к окну. Мимо пролетают солнечные светлые улицы, они останавливаются на тысяче светофоров, и тогда солнце заливает салон, целует его ресницы, и Зейн опускает окно, а ветер пахнет сахарной ватой и свежескошенной травой; Дэвид о чем-то увлеченно бормочет водителю, усевшись рядом, и его костюм идеален: рубашка комплементом подмигивает его глазам. Зейн никогда бы не мог быть аристократом, хотя бы из-за любви к костюмам, что лишь удушают, выглядят словно униформа. Каждый раз, когда Дэвид смотрит в зеркало на них, Зейн отводит взгляд, и почему-то раз, что Луи рядом, даже если из-за этого у него меж лопаток щекочет каплей пот. Кажется, это впервые, когда они так много времени проводят в автомобиле; и это ли не предательство – не дарить своим подошвам дорог нового нежного города.S m o k i n g k i l l s.
Дым уносит назад, где он разбивается о машины позади, а тот, что попадает внутрь – врезается в лицо Луи; и Зейн скалится, обводит кончиком языка кромку зубов – а Луи молчит и лишь улыбается ему глазами. Они останавливаются у пекарни в центре города, где Дэвид покупает всем кофе и круассан с клубникой; Зейн терпеть не может клубнику; они прогуливаются среди туристов, и он впервые задумывается о том, что для Луи, как и для Дэвида, этот город не кажется чужим, лишь привычным. Луи держится к нему слишком близко, в отсутствии Нейла это особенно заметно: Дэвид в одиночестве остаётся у прилавков с сувенирами, пока они с Луи прячутся в тени у фонтана, где пахнет сыростью и металлом, и во всплесках воды видна радуга. Они наблюдают за туристами с огромными объективами, что бросают пенсы в огромный каменный бассейн, приклонившись через ограждение. — Хочешь загадать желание? – говорит Луи, протягивает ему десять пенсов. Зейн лишь вскидывает брови и берет тёплую монету. Они пару минут наблюдают за танцем воды, Зейн думает о многом и ни о чем вовсе, и, бросая монеты в воду, может, они желают одного и тоже.11:11am
Пыль забивается в трещины на подушечках пальцев; это словно они притягивают за собой запах сырости, который разбавляет привкус сырого бетона, и пряностью деревянной стружки рассыпается на брусчатке. Зейн чувствует лишь, как тревога сворачивается пружиной внутри, рассеянно трёт ладони; солнце прячется за высотками, дарит тень. — Ты уверен, что нам сюда можно? – спрашивает он; «Мальборо» все ещё целует его губы горечью и прячется за ухом; Зейн оборачивается на пустынную молчаливую улицу, спрятанную среди заброшенных фабрик, и взглатывает; Луи делает к нему шаг ближе. Дэвид насмешливо скалится, спрятав руки в карманы чёрных брюк: нелепая аристократичность среди разбитого асфальта. — Ну же, Зейн, как насчёт хотя бы крохи доверия, – говорит он и пробирается через раззявленный рот строительного ограждения; мелочная часть Зейна надеется, что его идеальная рубашка порвётся, зацепившись о зубастую разрезанную проволоку, но этого не случается; оказавшись на той стороне, он лишь улыбается шире и ожидающе в скидывает брови через квадратную сетку. Вместо того, чтобы рассказать Дэвиду тысячу причин, по которым он никогда бы ему не доверился, лишь половина которых есть отображением его личности, он наблюдает за Луи, который спустя пару минут молчания пробирается следом, отодвинув сетку в сторону. Это почти разочарование. Зейн качает головой, оборачивается на улицу снова – до главной улицы совсем недалеко, ему бы хватило пятнадцать минут, чтобы туда добраться. Луи оборачивается к нему, пальцами обхватив квадраты сетки. — Идёшь? Зейн вздыхает. Чёртов Луи.