Золотой рассвет. Часть 3. Начало Эпохи

Исилдур, который наутро одновременно раскаивался в содеянном и в то же время думал, что прошедшая ночь была самым прекрасным событием в его жизни, даже не подозревал о том, что своим опрометчивым поступком по сути спас себе жизнь. Как раз той ночью Элронд, недолго думая, в очередной раз отправил своего прислужника Линдира разделаться с ненужным свидетелем его злодеяния. Тот долго ходил вокруг да около, пряча под плащом небольшой арбалет, подобранный на поле боя возле тела убитого мордорца, и делая вид, будто просто гуляет, пока наконец не увидел, что Исилдур по неизвестной причине отослал охрану. Линдир решил, что час настал; вытащив из-за пояса небольшой кинжал, он проделал в ткани шатра небольшую дырку. Сейчас он дождется подходящего момента, прицелится, и о короле дунэдайн можно будет говорить в прошедшем времени, а вину благополучно свалить хоть на вражеских лазутчиков, тем более что именно они носят такие арбалеты, хоть даже на кого из пленных — с них станется. Осторожно раздвинув кончиками пальцев разрез на ткани, Линдир заглянул внутрь, одновременно с тем подняв свое оружие, но в следующее мгновение так и не решился стрелять, иначе у них с Элрондом мог бы появиться еще один нежелательный свидетель теперь уже другого преступления. Снова спрятав арбалет под плащом, он вернулся к владыке Имладриса, который в это время лежал у себя в шатре, мирно потягивая вино из бокала, и поделился с ним своими сомнениями. — Мой повелитель, — объяснил Линдир своим обычным вкрадчивым голосом, — у меня ничего не вышло. Этот свихнувшийся нуменорец там у себя не один. Вы сейчас сильно удивитесь, но он там с этой светловолосой девкой, которую они нашли в Барад-Дуре… ну… целовался и… — Дальше можешь не продолжать, — оборвал его бывший герольд Гил-Галада, презрительно махнув рукой. — Люди, как я смотрю, вообще очень слабые и жалкие создания, и я обычно удивляюсь не тому, что кто-то из них воспользовался возможностью с кем-то прилечь, а тем, что кто-то, напротив, ею не воспользовался. Может, в силу того, что эти Верные никогда так не делают, они были мне все это время чуть менее противны, нежели прочие смертные, а Исилдур-то, оказывается, ничем не лучше других. С гнилой человеческой природой ничего не поделаешь — вот и еще один перед искушением не устоял. Она там сильно орала и сопротивлялась? — Элронд кровожадно оскалился, предвкушая веселые подробности. — Да вообще не сопротивлялась, ей все нравилось, — развел руками Линдир. — Ну, все понятно, очередная бесстыжая шлюха, — отрезал Элронд, — а ты, конечно, правильно сделал, что не стал стрелять. Эта женщина могла тебя заметить, поднять крик, прибежала бы охрана, и тогда бы ты уже не отвертелся, а я-то тебя выгораживать не буду, если что и меня вдруг спросят, я тут ни при чем, скажу, что это была твоя идея, полностью твоя, ты там… ну, на Исилдура за что-то в обиде был. Владыка Имладриса лениво потянулся и снова отхлебнул вина из серебряного кубка старинной нолдорской работы. Линдира, впрочем, совершенно не смутило неприкрытое хамство его повелителя и готовность свалить вину за содеянное на подручного — напротив, он поклонился и спросил: — Простите, но что теперь прикажете делать? — А вот что, — глубокомысленно заключил тот. — Мы хотели избавиться от нежелательного свидетеля битвы на Ородруине и заодно по возможности забрать у него Кольцо Врага, но из-за этой мордорской потаскухи сегодня у нас ничего не вышло. Дождись удобного момента, когда Исилдур останется один, без охраны и посторонних, и тогда его убей. Не стоит рисковать зря, тут ты поступил правильно. Она могла тебя заметить и закричать. Надеюсь, все это долго не продлится, ну, одну ночь или две… ты пока ложись спать, утро вечера мудренее, а я постараюсь тем временем настроить Элендура против папаши. — Вы уверены, что он… настроится? — растерялся Линдир. — Уверен-уверен, насколько я знаю людей, дети обычно не прощают родителям походов налево! — торжественно провозгласил бывший герольд Гил-Галада. * После всего произошедшего Аллуа была действительно напугана — она совершенно себе не представляла, как теперь быть. Напугала ее не сама прошедшая ночь, когда она и король дунэдайн оба не совладали со своими желаниями и чувствами, а то, что случилось наутро — она понимала, что ей в принципе нельзя здесь оставаться, однако Исилдур наотрез отказывался ее отпускать. Эллерэ попыталась воззвать к голосу разума. — Подумай сам, — взмолилась она, — ну что ты вообще говоришь? Да, ты мне тоже очень нравишься, и я бы не отказалась от продолжения… ночью, конечно, все было замечательно, но я не могу с тобой остаться. — Даже не говори такого, — на его лице появилось странное выражение, одновременно напомнившее Аллуа страх, гнев и отчаяние, — или ты мне все-таки солгала?! Я так и не могу вспомнить, как у нас с тобой до этого дошло! Еще до войны Аллуа доводилось слышать о том, что у короля Верных здорово едет крыша, но она и подумать не могла, что все так серьезно. Тем не менее она предприняла еще одну попытку убедить его в своей правоте. — Я тебе не солгала, — мягко ответила она, — еще раз повторяю, я была не против, и если бы ты действительно попытался сделать что-то со мной против моей воли, то просто бы не дожил до утра, я умею за себя постоять. Ты очень понравился мне, я тебе, и если бы обстоятельства сложились иначе, я бы согласилась остаться с тобой на всю жизнь, но ты же понимаешь, что это невозможно. Ты настаиваешь на своем, а потом твои люди все увидят, и что они про тебя подумают? — Я все понимаю, — с горечью произнес Исилдур, — но я просто не могу, и мне уже все равно, что там про меня подумают и скажут. — Даже твой сын? — пожала плечами Аллуа. — Не думаю, что тебе и в самом деле прямо уж совсем все равно. Если бы мы жили у меня на юге, то могли бы беспрепятственно встречаться и вообще делать все, что захотим, но тут ты скован своими обычаями, и с ними нам придется считаться! Не думаю, что все будут мне очень рады! Поэтому я тебя прошу, нет, не просто прошу, а умоляю, — повторила она, пытаясь воззвать к здравому смыслу, — во имя твоего же блага отвези нас с Айор домой. Сделай это, пока еще не поздно и никто ничего не узнал. Если хочешь, можешь даже получить за нас выкуп, думаю, деньги в любом случае не будут лишними. Забудь обо мне, тем паче что ни на тебе, ни на мне не написано, что там у нас с тобой было. Если мы оба будем молчать, то никто никогда ни о чем не догадается, а у нас обоих, по крайней мере, останутся приятные воспоминания, я тебе уже говорила! — А у меня такое чувство, что ты мне все-таки солгала, — он отвел взгляд, все еще пытаясь вспомнить, что именно произошло ночью, но это ему никак не удавалось. — Наверняка ты подумала, что если начнешь сопротивляться и звать на помощь, то я все равно получу свое и еще тебя покалечу, все же я сильнее тебя и порой плохо понимаю, что делаю… со мной в последнее время такое часто бывает, поэтому ты просто решила покориться, но на самом деле ты этого не хотела! — Неправда! — Если неправда, — Исилдур нахмурился, в его голосе Аллуа послышались плохо скрываемая тоска и горечь, и сейчас король Верных казался ей потерянным, испуганным и в то же время еще более красивым, чем прежде, — ты поедешь со мной. Эльфийка отшатнулась. — Ты что?! Хочешь, чтобы я… я ехала с тобой в Гондор? Как ты объяснишь это своему сыну? Своим людям? — Хочу, — король дунэдайн повысил голос. — А что до Элендура… он не станет мне перечить. Прости, я действительно не знаю, что делаю, мне и так очень плохо, я не могу сказать, сколько еще так продержусь, — более мягко пояснил он. — Если я сейчас сделаю так, как ты просишь, и отвезу тебя на юг… Он не закончил фразу, но Аллуа сразу поняла, что он имел в виду нечто очень страшное, возможно, даже слишком страшное, чтобы об этом говорить, поэтому не стала дальше спорить, лишь опустила взгляд и кивнула. — И что теперь будет? — с неожиданной для себя робостью и неуверенностью спросила она. — Что будет с нами? Что нам теперь делать? Исилдур и сам не знал, что делать — с одной стороны, он прекрасно осознавал, поскольку еще не до такой степени утратил рассудок, что натворил что-то очень ужасное и в корне неправильное, но отпустить свою случайную возлюбленную на все четыре стороны был теперь просто не в состоянии, как любой человек не в состоянии, например, добровольно отсечь себе здоровую руку или ногу. Будь отец жив, однозначно пришел бы в ярость от известия о подобном непотребстве, а то и навешал бы старшему сыну по первое число! Конечно, с точки зрения разума королю Верных стоило поступить именно так, как советовала Аллуа, и постараться, пока не поздно, все скрыть, однако вопреки здравому смыслу все его существо противилось такому решению — он и сам был не в состоянии объяснить, почему, и впервые в жизни пошел на поводу у своих чувств, попросту перешагнув через все, чему его учили с пеленок. — Знаешь, я уже и сам не представляю себе, как быть дальше, — тихо произнес он после долгого молчания, — но не оставляй меня. Хотя бы… пока. * Как того и следовало ожидать, поступок отца поверг Элендура в состояние, близкое к шоку — он даже и не подозревал, что Исилдур способен на нечто подобное, пусть и знал, что никакой любви между его родителями никогда не было — по меркам Верных это было вполне нормально. Он промолчал, когда отец, держа за руку светловолосую эльфийку, объявил, что она поедет с ними, но сам одновременно испугался и задумался — что теперь предпринять, как быть и как себя поведут его братья? О том, что будет, если такая новость дойдет до матери, он боялся даже думать. Айор, поняв, в чем дело, прижала к себе Аллуа и зарыдала в голос. — Великое Солнце, — причитала она, — я думала, что он благородный человек, а он… что он с тобой сделал? Та отпихнула подругу с недовольным выражением лица. — Айор, перестань. Ничего страшного не случилось. Если тебя это беспокоит, то никто меня не насиловал, все произошло по взаимному согласию. Харадка вздохнула с облегчением. — Хоть это радует… что ж вы оба натворили? — Я ему советовала все скрыть. Я бы даже тебе не проболталась. — Не послушал? — удивленно воскликнула та. — Нет. Валандур, все это время исподволь наблюдавший за Айор и Аллуа, невольно подслушал их разговор. — Он и не послушает. Я не ожидал другого. Простите, не знаю ваших имен? — обратился он к ним. — Я — Аллуа, а она — Айор. — Как бы вам это объяснить, — осторожно начал нуменорец и огляделся вокруг, нет ли поблизости его полубезумного друга и короля, — мы с Исилдуром дружим с детства, наверное, с тех пор, как научились ходить и говорить. Поначалу… конечно, у него и в юности были свои странности, но после того, как погиб наш Остров, он стал вообще… ладно, буду честен, многие говорят, что мой друг безумен. Я не согласен с тем, что он прямо уж совсем сумасшедший, но с ним действительно творится что-то не то: иногда он прекрасно понимает, что делает, а иногда у него то провалы в памяти, то всякие страшные сны и видения. Мы с Элендуром не теряем надежды на то, что со временем это все же пройдет и Исилдур станет прежним, однако пока что лучше ему не становится, утешает лишь то, что он пока еще не окончательно потерял рассудок. Поэтому… мне не очень удобно об этом говорить, но вы… не знаю, сможете ли… простите его за то, что он с вами сделал. Если ему все же станет лучше, я уверен, что он сам будет в ужасе от того, что натворил. Поэтому сейчас вы все же поедете с нами, а я уж прослежу за тем, чтобы вас никто не обижал, ведь вы ни в чем не виноваты. — Айор? — Аллуа вопросительно посмотрела в сторону подруги. — Вы обе поедете с нами. Даю вам слово, что никто не причинит вам вреда. Как только появится возможность, я постараюсь помочь вам обеим добраться до дома. Она ожидала, что Айор возразит, но та все поняла и промолчала. — Хорошо. Жрица Солнца опустила глаза, и ее длинные ресницы дрогнули. Нуменорец исподволь бросил на нее заинтересованный взгляд и тотчас отвернулся, надеясь, что женщины этого не заметили — все-таки вести себя подобным образом не очень прилично. — Я очень сожалею, что с вами так получилось, — сочувственно обратился он к Аллуа, — поди, ваша семья по вам уже все глаза выплакала, все же женщине на войне не место. В любом случае я вам обещаю, что при первой же возможности помогу вам уехать домой к родным. * Как того и следовало ожидать, очередная странная выходка полубезумного короля Верных не осталась без внимания; не успели Олло, Ахэир и Гэленнар вернуться домой, как до них уже дошли вести о произошедшем. Соото такая новость едва не убила на месте: несколько дней он просто сидел, глядя в пространство и не разговаривая со своими друзьями, а Олло, немного поразмыслив, решил, что нужно срочно что-то делать. Гэленнар, впрочем, воспринял его слова без энтузиазма. — И что же мы, по-твоему, сделаем? — угрюмо спросил он и посмотрел на своего приятеля, как на умалишенного. — У меня, конечно, есть войско, но нам в любом случае не одолеть армию Запада. Предложи что-нибудь более разумное. С одной стороны, я с трудом живу с мыслью о том, что Аллуа в плену и ей плохо, с другой — пока что я не вижу совершенно никакого выхода! — Выход есть всегда, — возразил Ахэир. — И какой же? — возмутился Соот-Сэйор. — Давай, предлагай! Тот поначалу растерялся, но потом попробовал успокоить друга. — Давай не будем паниковать, — произнес он. — Надо… — Да уж, идея — лучше не бывает! — оборвал его Гэленнар. — Аллуа в плену у этого нуменорского выродка, он издевается над ней, как хочет, не ровен час, вообще убьет, я как представлю себе все это — так ни есть, ни спать не могу, а ты советуешь мне не паниковать! Ахэир ободряюще улыбнулся, стараясь не разозлить и не расстроить друга еще больше — он пока что еще не любил никого всем сердцем, но все же понимал, как тому тяжело. — Я не это имел в виду, ты меня прости, я не хотел тебя огорчить, — извинился он, — я всего лишь хотел сказать, что мы не поможем Аллуа, если будем себя накручивать и паниковать. Мы должны, пусть это и тяжело, взять себя в руки и дождаться удобного момента, чтобы вызволить ее из плена. Мы обязательно это сделаем, пусть не сегодня и не сейчас. Пойми, для нас сейчас главное — действовать в ее интересах. Мы же в первую очередь ей помочь хотим. Поэтому я думаю, что для начала нам нужно вернуться в Аст Алтар и как следует продумать, что мы будем предпринимать и как именно. Соото с тяжелым сердцем признал, что его друг прав. — Ох, Ахэир, я даже не знаю, как это выдержу, — вздохнул он, — ты даже себе не представляешь, как мне сейчас больно, я бы согласился уж лучше добровольно себе сердце вырезать, только бы с Аллуа было все в порядке. Однако ты все верно говоришь: надо будет дождаться удобного момента и ее вызволить… несчастная, как она потом в себя после такого приходить-то будет! — А по возможности заодно еще и разделаться с этим нуменорским выродком, — добавил тот, — у Аллуа же в любом случае мы есть, мы ее всегда поддержим и ей поможем. Олло, сидя у костра, внимательно слушал своих товарищей, однако поступить решил по-своему: идея сидеть и ждать у моря погоды была ему совершенно не по душе. Поэтому он, выдумав какой-то благовидный предлог, сказал обоим, что придет в Аст Алтар чуть позже, а сам отправился за пределы Мордора, чтобы найти еще кого-нибудь из тех, кому тоже дорога Аллуа, и попросить их о помощи. Ставить об этом в известность Соото он по понятной причине н стал — тот здорово не ладил не только с Ортхэннэром, но и с харадской родней своей возлюбленной, а с Денной так и вообще разругался в пух и прах, обвинив Третьего в том, что у него отсутствует собственное мнение и он постоянно повторяет слова своего повелителя, какую бы чушь тот ни нес и какие бы мерзости ни вытворял. Решив, что Денна вполне может быть в Нуут-Улиме, Олло пошел именно в этот город; к своему удивлению, от местных он узнал, что Ортхэннэр все-таки не убит на Ородруине. Это вселило в него надежду — характер у сына его учителя был, безусловно, на редкость скверный, но с Аллуа они всегда дружили, и вряд ли он бросит ее в беде! Недолго думая, он пошел в крепость и спросил у воинов Ортхэннэра, можно ли повидаться с их повелителем, поскольку дело не терпело отлагательств. — Простите меня за беспокойство, я понимаю, что после всего произошедшего он наверняка не слишком хорошо себя чувствует, — извинился эльф, — но все действительно очень серьезно, и мне больше не к кому обратиться и не на кого надеяться. Те посмотрели на гостя с явным недоверием, но пообещали ему, что если уж ситуация действительно серьезная, то они сейчас же пойдут к Властелину и спросят у него, может ли он принять посетителя. Спустя некоторое время к Олло подошел какой-то южанин в богатом офицерском облачении и велел эльфу следовать за ним на верхний ярус. — Властелин согласен с вами говорить, — вполне приветливо произнес он, — давайте я провожу вас к нему. Харадец провел гостя в красиво обставленную светлую комнату, где тот сразу увидел Ортхэннэра, отнюдь не похожего на несчастного побежденного, потерявшего все и вся; старший сын его учителя сидел за красиво накрытым столиком и пил чай в компании своего верного подручного Денны и какого-то темноволосого эльфа; в следующее мгновение он понял, кто это, и с трудом подавил желание скривиться от омерзения при виде очередного родича Финвэ. — Простите, Властелин, — сказал офицер-южанин, — этот эльф из Эллери сказал, что желает вас видеть, у него есть к вам какое-то срочное дело, и оно не терпит отлагательств. — Хорошо, — кивнул Саурон. — Пусть войдет. Гил-Галада несколько смутило появление незваного гостя, тем более что после подробных рассказов Тъелпе и Саурона его постоянно терзали жгучие угрызения совести за содеянное прадедушкой и Манвэ, пусть все и убеждали его в том, что никакой его вины тут нет. — Извини, я, пожалуй, на время уйду, чтобы вам не мешать, а вы тут поговорите, — он поднялся с кресла, но Черный Майа остановил его властным жестом. — Зачем? Сиди, чего тут такого страшного? Я же со старым знакомым говорить, а не трахаться прилюдно тут собрался. Нолдо чуть было не скроил осуждающую гримасу, но поймал себя на мысли о том, что это невежливо, и продолжал сидеть со спокойным видом, словно ничего не происходит. — Может, у вас есть какие-нибудь личные тайны, которые мне не нужно… — все же возразил было Гил-Галад. — Знаешь что? Если бы мне и в самом деле нужно было поговорить с кем-то наедине о разных тайных вещах, которые касаются только нас двоих, я бы назначил ему встречу в другое время и в другом месте, — Саурон ухмыльнулся. — Коли уж Олло хочет со мной побеседовать, то пусть скажет открыто и при всех, что ему от меня нужно. Надеюсь, он по делу пришел, а не читать мне мораль по поводу того, зачем я убил Наурэ, — шепотом добавил он, чтобы это слышали только Денна и Гил-Галад. Он снова усмехнулся собственным мыслям, что неприятно поразило как раз вошедшего в комнату Олло, пусть тот и не расслышал последних слов Ортхэннэра: ему бы после всего случившегося вообще в постели лежать — до сих пор вон рука в бинтах — или людей своих оплакивать, а он сидит, ржет! — Здравствуй, Ортхэннэр, — эльф попытался изобразить на лице спокойствие и невозмутимость, пусть это и далось ему в высшей степени тяжело. — Прошу простить меня за то, что побеспокоил тебя в не слишком подходящий момент, но у меня не было иного выбора, потому что мне больше некого просить о помощи. Говоря по правде, не ожидал застать тебя почти что в добром здравии и таком хорошем настроении… Саурон мысленно отметил, что вести себя Олло так и не научился — воспитанный человек не стал бы демонстративно игнорировать всех собравшихся и поприветствовал бы других присутствующих, а не одного хозяина дома. — Здравствуй, — ответил он. — Ну, лично я придерживаюсь мнения, что поражение — это еще не повод портить себе день. И что же произошло? — Ты еще, я так понимаю, не знаешь, что случилось с Аллуа? — Знаю. — Что ты думаешь предпринять? — Не понял, — Саурон криво усмехнулся. — Я что-то должен предпринимать? — Ты спятил? Она попала в плен к твоим врагам, и один из них… — Олло залился краской. Брови майа гневно сдвинулись к переносице: он уже понял, куда клонит бывший ученичок его папаши — надо же прожить на свете столько лет и не нажить мозгов. — И что ж ты замолчал, словно не знаешь, как люди размножаются? — он хрипло рассмеялся. — Я прямо сразу своего братца Курумо вспомнил, как он увидел кота и кошку с котятами и спрашивает: ты не знаешь, откуда они этих маленьких берут? Я потом полчаса до слез смеялся над этим слабоумным! Говори уж прямо: трахаются они там. Понравились друг другу и решили немного развлечься. Только не могу понять, что тебя так смущает. Найди и себе кого-нибудь, коли завидно. — Ортхэннэр, ты в себе? — Олло невольно вздрогнул и чуть не зарыдал, в красках представив себе все те жуткие муки, которые приходится испытывать в плену несчастной Аллуа. — Ты со спокойным сердцем позволишь своему врагу, который, между прочим, чуть тебя не убил, над ней издеваться? — Почему издеваться-то? — фыркнул Саурон. Эллеро хотел было что-то ответить, но какое-то время стоял тихо, разглядывая интерьер комнаты и присутствующих; его душили слезы, но он сдержался. По лицу Денны было видно, что он колеблется и ему очень жаль Аллуа, но за долгие годы на службе у Ортхэннэра он уже привык к смирению и абсолютной покорности. Да, его родственница страдает в плену у повредившегося рассудком врага, но если Саурианна сказал, что так надо — значит, так надо, и он всегда прав, потому что прав, и никак иначе. Олло немного помедлил, бросив на харадца вопросительный взгляд в ожидании поддержки, но, не получив ее, продолжил свою пламенную речь. — Неужели никто из вас не вмешается? — его глаза наполнились слезами. — Олло, — снисходительно ответил майа, — уясни себе одну вещь: это не твоего ума дело, и тебе не нужно в это вмешиваться. Сайирхатта уже докладывал мне о вашем визите в Ханатту, и мне это очень не понравилось. Советую тебе не заниматься самоуправством, и тогда все будет хорошо, передай это также Соото и Ахэиру. Мы сами во всем разберемся без вашего участия. Возьми-ка себе вон немного печенья на дорогу и иди отсюда. Хорошего дня. Денна скривился и отхлебнул глоток чая из стеклянной чашки. Эллеро передернуло от омерзения. — Вы тут все с ума посходили? Если вы не хотите помочь Аллуа, это сделаю я, даже если для этого мне придется пожертвовать собственной жизнью. Ее надо выручать любой ценой. — Да как ты вообще смеешь разговаривать, когда я тебе приказываю? — удивленно поднял брови Саурон; он не привык к тому, чтобы ему кто-либо перечил, и был сильно недоволен подобной выходкой Олло. — Что ты такое говоришь?! Я собственноручно прикончу этого мерзавца Исилдура за то, что он сделал с Аллуа, да и с тобой тоже! — обычно миролюбивый и скромный эллеро сам был удивлен тому, что говорит, более того, в это мгновение он был полностью уверен в том, что именно так и поступит, и полон решимости. Денна отодвинул чашку, с интересом наблюдая за их перебранкой. Гил-Галад подавленно молчал. — Запомни, ублюдок, — зарычал на него Саурон, — если ты еще раз посмеешь открыть рот и выступить с подобной инициативой, я тебя в порошок сотру. Ты не имеешь никакого права самостоятельно что-либо решать. Все понятно? Вон отсюда, и чтоб больше я тебя никогда не видел. Увижу — убью, и тогда пеняй на себя, я два раза никому ничего не повторяю, ты не в начальной школе, недоумок, что не можешь понять простейшие вещи! Если же ты тронешь Исилдура, хотя я, впрочем, сомневаюсь, что с твоими воинскими навыками ты сможешь зарубить даже полудохлого мышонка, то я тебя не просто убью, а буду убивать долго и жестоко, так, что ты несколько дней будешь проклинать тот час, когда появился на свет, и умолять свою мамашу родить тебя обратно. Тот посмотрел на него с укоризной. — Наш Учитель не был таким грубым и кровожадным. — Может, в этом и была его беда? — невозмутимо парировал Черный Майа с ироничной усмешкой. — Знаешь-ка, Олло, проваливай отсюда подобру-поздорову, пока я в хорошем настроении, и не нужно мне его портить. Я очень не люблю, когда кто-то напрямую игнорирует мои требования или оспаривает решения. Если я что-то сказал, значит, так надо. Это ясно? — Ты мерзавец! — не выдержал эльф. — Отвратительный тип, в котором не осталось ничего светлого и чистого, равнодушный ко всему и вся, наверное, даже к себе, который к тому же давно забыл о тех, кого раньше звал своими близкими друзьями. Аллуа, между прочим, тебе не чужая, а еще я бы на твоем месте погнушался принимать у себя в гостях наследника проклятого рода, — он покосился на Гил-Галада, который сразу почувствовал себя неуютно и пожалел о том, что поддался на уговоры Саурона и не ушел. Майа слушал всю эту гневную тираду с выражением брезгливого презрения на лице. — Олло, ты идиот или все же просто неудачно пошутил? — наконец спросил он. — С какого хрена кто-то обязан отвечать за чужое преступление? Наверное, если бы у тебя были дети, ты бы счел справедливым, что твоего сына обвинили бы в злодеянии, которое совершили его родственники. Эрейнион, не обращай внимания, этот придурок несет ахинею. Вообще не бери это в голову. В то время не то что тебя, даже деда твоего на свете не было, так почему ты еще и виноват оказался? Честно говоря, я бы на твоем месте съездил бы этому наглому упырю за такие речи в жбан, но ты у нас слишком вежливый, так что оставим эту тему. Саурон властным жестом указал Эллеро на входную дверь. — Теперь проваливай, пока я еще добрый. Советую тебе проявить благоразумие, выбросить эту историю из головы и заняться каким-нибудь полезным делом. Если ты хочешь, чтобы кто-то из нас почувствовал свою вину непонятно в чем, то можешь не стараться, а я тем более всегда знаю, что делаю. — До чего ты докатился! Меня от тебя тошнит! Майа зловеще рассмеялся. — Не трать силы, ублюдок. Я тебе не Гил-Галад, который молча проглотил твое оскорбление, хотя надо было отвесить тебе по роже. Тебя спасло то, что у него, видимо, после общения со светлятником обе руки еще болят, а у меня вот только одна, так что получай, что заслужил. С этими словами он, не сходя с места, чуть откинулся назад и с размаху влепил Олло пощечину здоровой левой рукой, вложив в удар всю свою силу. Эльф покачнулся, попятился и, споткнувшись о чайный столик, не устоял на ногах. Потеряв равновесие, он упал на пол, зацепив сам столик, который опрокинулся вместе со всеми приборами; Денна при виде разлитого чая, разбитых чашек и рассыпанных конфет переменился в лице и скроил такую зверскую гримасу, что Олло передернуло. Неужели Ортхэннэр до такой степени дурно влияет на людей, что этому юноше безразлична родственница, но важно сорванное чаепитие? Ощупывая кончиками пальцев начавшую распухать после удара щеку, эллеро кое-как отряхнулся и поднялся с пола, укоризненно глядя на сына своего бывшего учителя. — Ты действительно мерзавец, а еще тебе, судя по всему, нравится истязать других или любоваться со стороны чужими страданиями, — заключил он. — Пожалуй, ты прав, — неожиданно согласился Саурон. — Получи еще, может, в голове что прояснится и перестанешь молоть ахинею. Как жаль, что тупость не причиняет боль ее носителю! Вторая затрещина оказалась не менее сильной, в ушах у эллеро зазвенело, и Олло чудом устоял на ногах, схватившись за разбитое лицо; щека болела, из носа капала кровь. Тут не выдержал Гил-Галад. — Майрон! — он вскочил на ноги. — Пожалуйста, прекрати, ты же убьешь его! Тот остановился, опустил руку и обернулся к эльфу. — Тебе его жалко? А ничего, что он тут тебя оскорблял и угрожал расправой твоему родичу? — Все равно не надо, — спокойно возразил он. — Можно обо всем договориться и без драки. Олло бросил на него полный ненависти взгляд и пошел к выходу. На пороге комнаты он на мгновение обернулся, но вышел, так ничего и не сказав; дверь бесшумно захлопнулась за его спиной.