Золотой рассвет. Часть 3. Начало Эпохи

— Ну вот, вляпались мы с тобой — даже и говорить нечего, — Айор чуть не плакала. — Надо было слушать Саурианну, он нам все правильно советовал… наверное. — Не переживай, — утешила ее Аллуа. — Я и не в таких передрягах бывала, и ничего, каждый раз как-то выбиралась и отбивалась. Уж и в этот раз как-нибудь да выберемся, ты только не паникуй. — Все равно мы с тобой могли бы здесь и не оказаться, — девушка шмыгнула носом, кутаясь в плащ. — Побоялись вылезать из крепости, когда вокруг полно врагов, не были уверены в том, что они не стерегут выходы. Решили вопреки словам Саурианны переждать несколько дней, пока противник снимет осаду, и пересидеть это время в укрытии, а потом беспрепятственно уйти. Ничего у нас не вышло! — Да, конечно, лучше бы мы его послушали, — согласилась с ней Аллуа, — только что теперь сделаешь, нет смысла сожалеть о прошлом, тем более что Саурианны уже и в живых-то нет. Впрочем, ты все равно не паникуй и не переживай, мы отсюда обязательно выберемся. Они нас не покалечили, не пытали и не убили, так что успокойся и прекрати плакать. Попробуем договориться, все-таки это дунэдайн, и они как-никак люди, а не Валар, обычные чувства им не чужды, они не будут никого убивать из прихоти. Прошлым вечером Верные привели Айор и Аллуа в свой лагерь и оставили там в отдельном шатре пол охраной; по их разговорам между собой эльфийка поняла, чем закончилось сражение на Ородруине да и вся война вообще. Никто не пытался их оскорблять или бить, но Айор все равно была напугана до полусмерти, в то время как ее подруга старалась сохранять спокойствие. Так они провели почти сутки — дунэдайн принесли им еду и воду, но не пытались с ними разговаривать, чем привели харадскую жрицу в еще больший ужас — она ждала самого худшего. — Аллуа, что с нами теперь будет? — причитала она. — Денна не знает, где мы, а то бы он нас выручил… — Ага, еще сам попал бы в переделку, придумай что-нибудь поумнее, — эльфийка толкнула ее локтем в бок. — Еще раз повторяю: прекрати, выберемся. Что ты, в самом деле, хнычешь, как ребенок, которого в школе за невыученные уроки отругали? Тебя голодом не морят, не бьют и в цепях не держат, вон даже руки развязали, так что молчи, нечего плакать, все могло быть куда хуже. Ложись-ка ты лучше спать, благо чистой постелью нас тоже снабдили и тебе не придется мерзнуть на голой земле. Утро вечера мудренее, я уверена, что рано или поздно они скажут, чего от нас хотят. Пока что нуменорцы обходились со своими пленницами вполне неплохо, поэтому Аллуа, в отличие от Айор, не опасалась, что они могут причинить им вред. Жрица Гневного Солнца с недоверием посмотрела на свою подругу, но сочла за благо все же ее послушаться. Она забралась под шерстяное одеяло и закрыла глаза, пытаясь заснуть. Аллуа тоже подумала, не лечь ли ей спать, как вдруг в шатер заглянули двое дунэдайн. Айор, еще не успевшая задремать, замерла, еле дыша и в душе надеясь, что они ее не тронут и не обратят на нее внимания; эльфийка же безо всякого страха посмотрела на нуменорцев. — Наш король желает говорить с вами, — произнес один из них, — но если уж ваша спутница спит, к нему пойдете вы одна. — Ну ладно, — Аллуа встала и бросила взгляд на Айор: не хотят ее будить, значит, пожалели? Ну так она была права — это не морэдайн, не станет их тут никто убивать, наверняка подержат у себя немного под стражей да потом на кого-нибудь из своих обменяют. — Ее действительно лучше не трогать, она очень устала. Нуменорцы встали по обе стороны от нее. — Только без глупостей, — предупредили они. Эльфийка криво усмехнулась. — Не переживайте, бежать не попытаюсь и никого не убью. Оружия у меня нет, вы же и так нас обыскали, так что бояться вам нечего. Те посмотрели на нее с явным недоверием. — Надеемся на ваше благоразумие. От таких, как вы, всего можно ожидать. — Понятно, — она заметила, что оба воина держат руки на эфесах мечей, видимо, готовясь в случае опасности в любой момент пустить их в ход. — Боитесь, значит. Идем. Мысленно Аллуа готовилась к тому, что сейчас ей придется говорить с человеком, который совсем недавно убил Ортхэннэра, ее старого друга, помощника и защитника, и вряд ли эта беседа будет приятной. Ей пришлось призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы не начать хныкать, как Айор, или тем более не сорваться. Вся ее жизнь круто переменилась в один миг, но она тем не менее не жалела о том, что пренебрегла уговорами Сайирхатты и покинула Ханатту: что толку бесплодно переживать о том, что уже сделано? Единственным, что сильно ее расстроило, была гибель Ортхэннэра, но Аллуа держала себя в руках. У нее еще будет время оплакать и помянуть его подобающим образом, когда она встретится с Денной, а сейчас перед ней стоит нелегкая задача — надо уговорить короля Верных отпустить их с Айор на родину. Для этого следует убедить его в том, что они не представляют для него опасности, и надежда на это у нее была: Верные обращались со своими пленницами вполне неплохо, не били, не оскорбляли, голодом и жаждой не морили. В свое время Аллуа наслушалась от покойного Ортхэннэра рассказов о том, что пришлось пережить Эллери Ахэ, попавшим в лапы эрупоклонников во времена Войны Могуществ, и она возблагодарила судьбу за то, что ей удалось этого избежать. Мелькор впоследствии поведал старшему сыну, что прислужники Манвэ без зазрения совести поднимали руку на пленных, даже не глядя на то, мужчина перед ними или женщина, не скупились на грязную ругань, а еды и воды давали столько, чтобы те просто не умерли по дороге. Тут же Верные вели себя в рамках разумного, и пока что у эльфийки не было повода их бояться. Проведя Аллуа через лагерь, один из сопровождавших ее воинов откинул перед ней полог королевского шатра; она шагнула внутрь и тут же встретилась взглядом с тем, кто несколько дней назад убил ее друга Ортхэннэра. С нынешним верховным правителем дунэдайн. Она сразу остановилась, не решаясь двинуться с места. Естественно, ей доводилось много слышать об Исилдуре, однако она представляла его себе совершенно другим — наверное, куда более жестким, решительным и суровым, возможно, даже надменным. Тут же ее глазам предстал совсем еще молодой — нуменорцы стареют медленно, но тем не менее выглядевший смертельно уставшим человек, в серебристо-серых глазах которого застыли плохо скрываемый страх и невообразимая тоска. Ей думалось, что король Верных наверняка окажется высокомерным, гордящимся своими успехами воином Света в худшем смысле этих слов, а тут… да, он отнюдь не похож на радостного победителя Увидев ее, Исилдур поднялся со стула. — Оставьте нас, — сказал он обоим воинам. Те растерялись. — Вы уверены? А если она… — Я из боя с самим Сауроном живым вышел, вы во мне сомневаетесь? — строго спросил он. Те извинились и с поклоном вышли. Исилдур пристально посмотрел на свою гостью. — Ну, здравствуйте, уж не знаю вашего имени, — негромко произнес он. — Так вот кого Враг посылал на войну против нас. И даже женщин не пожалел. Что ж, вполне в его духе. — Аллуа, — представилась она. — Мое имя Аллуа. — И откуда ж вы в Мордор притопали? — король Верных говорил якобы удивленно, но ей подумалось, что он пытается изо всех сил скрывать свои истинные чувства, она пока не могла понять, какие именно, но однозначно не самые приятные. — Воевали за харадрим, если я все верно понял. Я знаю, что у них в армии и женщины сражаются, но меньше всего ожидал увидеть там эльфийку. Аллуа, не моргнув глазом, тут же выдала ему заранее подготовленную легенду — впрочем, единственной ложью в ней было упоминание о ее происхождении: рассказывать Верному об Эллери Ахэ было и небезопасно, и просто глупо — все равно же не поверит. — Я из тех, кого вы называете Авари, — сказала она. — Так получилось, что вся моя семья погибла, и дома меня ничто не держало. С детства мне нравилось странствовать, и я отправилась в путь — все равно куда. В итоге я забрела в южные земли. Ауранна, местный правитель, влюбился в меня и предложил мне стать его женой. Долгие годы после смерти моего мужа я жила со своей новой родней на юге, а потом началась война. — Дальше можете не продолжать, — печально произнес Исилдур. — Все с вами ясно. Он опустил взгляд, стараясь и в самом деле не выдать того, что чувствует. Какая дивная красавица — именно о такой он мечтал в юности, такую взял бы в жены, будь у него выбор! Глядя на нее, он забыл даже о том, что в последнее время почти не спал и даже, не выдержав, плакал в подушку — тихо, чтобы никто не видел и не слышал… Ему было жаль и себя, и ее, хотя он совершенно ее не знал, но понимал, что эта прекрасная женщина стала заложницей своей жестокой судьбы и непреодолимых обстоятельств… равно как и он сам, не видя ни выбора, ни выхода. — И что же вам ясно? — Аллуа удивленно приподняла брови. — Не надо быть провидцем, чтобы понять, во что вы вляпались, — Исилдур вдруг поймал себя на кощунственной мысли о том, что ему безумно хочется дотронуться до руки или даже до щеки своей гостьи, а то и вообще ее поцеловать. — Ваших родных наверняка убили орки… — Какие еще орки, Авари никогда не враждовали с орками, не убивал их никто, — снова соврала она. — Мы жили близко от высоких гор, там постоянно трясло. Вот очередное землетрясение и случилось, я в ту пору в поле работала, а их в доме рухнувшей кровлей завалило. Природное бедствие, тут ничего не поделаешь, да и винить некого. Я тогда похоронила их как положено, оплакала, собрала кое-какие вещи да и пошла на все четыре стороны. Исилдура передернуло, он снова уставился в землю — после ее слов на него с новой силой нахлынули воспоминания о гибели Нуменора, однако в следующее мгновение ему удалось взять себя в руки. — Сочувствую. Простите. Ну потом вы отправились странствовать, вышли замуж… и оказались в золотой клетке. Слышал я от людей про обычаи южан… Аллуа только рассмеялась. — Не говорите о том, чего не знаете. Про Харад вообще ходят очень странные слухи, над которыми местные жители потом до слез смеются. Знаю, у вас, например, не принято, чтобы женщина работала, если только она не вдова или круглая сирота без средств к существованию, тогда как у нас не принято, чтобы она как раз не работала, если только у нее не грудные дети. Однако почему-то вы искренне убеждены в том, что харадрим своих жен взаперти держат и даже в случае надобности на улицу с открытой головой не выпускают, хотя на самом деле все эти наши покрывала и головные повязки — просто защита от солнца и песка, иначе пока у нас летом дойдешь от дома до рынка, у тебя будут этого песка полные уши и прическа, да и жара стоит невыносимая! Забавно вас слушать, честное слово. Что же до меня, то я любила своего покойного мужа и браком своим была довольна, а если бы он вдруг перестал меня устраивать — так обычаи южан дозволяют развод по личному желанию любого из супругов, и я бы просто повернулась и ушла, — саркастично закончила она. Исилдур почувствовал жгучую зависть к тому харадцу, который в свое время имел счастье обладать таким совершенством, однако мнение о местной культуре у него на основании слухов действительно сложилось не самое лестное. — Да я с этим и не спорю, — невозмутимо ответил он. — Ваш покойный супруг наверняка и в самом деле очень вас любил и вами восхищался, что неудивительно, потому что у каждого из нас в этом мире свое место, и эльфийская девушка за редким исключением никогда не снизойдет до смертного мужчины, не знаю, как с этим обстоит дело у Авари, но те эльфы, которых знал я, с раннего детства воспитываются и живут с осознанием того, что они как-никак создания куда более высшего порядка, чем мы, люди. Он осыпал вас дарами и сдувал с вас пылинки, да вот только если бы вы и в самом деле вдруг захотели покинуть Харад, никто бы вас никуда не отпустил — ни при его жизни, ни после смерти. Как я слышал, по их обычаям человек ничего не значит без своей семьи, по сути он даже собственность семьи, и без ее разрешения никуда и шагу не ступит. Так вы и жили долгие годы — как драгоценная собственность семьи, а потом старшему в роду надоело кормить бесполезных родичей, вот он вас на войну и отправил. Расчетливый оказался, убьют — одним лишним ртом меньше. Аллуа снова хихикнула, хотя ее зеленые глаза потемнели от плохо сдерживаемого возмущения. Он искренне думает, что знает все и про нее, и про Ханатту, и про то, как там живут люди, да еще и пытается ее в этом убедить! Говоря по правде, она бы вообще расхохоталась в голос, но ей показалось, что это будет совсем уж неприлично. — Ну, насмешили, — сказала она. — Кто ж вам про Харад такого наговорил? Король дунэдайн ничего не ответил, про себя думая, что уже наговорил Аллуа лишнего — беседа у них однозначно не клеилась и пошла однозначно не так, как он рассчитывал. Он отстранился, поймав себя на мысли о том, что ему, несмотря на всю его выдержку, становится тяжело держать дистанцию — так и хочется, забыв обо всем на свете, перейти запретную черту и коснуться хотя бы ее руки, но он опасался, что потом уже просто не сможет остановиться, и все кончится очень плохо. Она, впрочем, ничего не заметила, лишь презрительно хмыкнула и решительно произнесла: — Знаете, у меня действительно есть родня на юге, и они меня очень любят, а не на смерть отправили, как вы себе вообразили. Предлагаю сделку: они дают вам столько золота, сколько вам нужно, а вы отпускаете меня и Айор домой, и все останутся довольны. Я никого из ваших убить не успела, зверств никаких не чинила, так что давайте решим дело миром и на этом разойдемся. Как вам такая сделка? Исилдур сделал шаг назад, но потом тут же еще один вперед. — Такая прекрасная — и служили этому чудовищу, — он озадаченно покачал головой. — Я даже не верю, что вы могли сделать это сознательно. Вы даже не представляете себе, что это был за монстр… Его обычно сдержанное выражение лица внезапно изменилось: сначала он нахмурился и стиснул зубы, потом едва заметно улыбнулся. — Какое же вы необыкновенное создание, — проговорил он. — Запутались, конечно, но с любым могло произойти такое. У меня в юности была хорошая подруга, мораданэт. Тоже симпатичная, пусть и не такая красивая, как вы. И Саурону служила не по своему выбору — за нее семья все еще в детстве решила, ее отец был из числа его вернейших приспешников, куда ей, бедной, было деваться. Вот и вы так же… — Я?! — насмешливо переспросила Аллуа. Исилдур был поражен не только ее необыкновенной красотой, но и умением держать себя в руках: другая женщина, да даже и иной мужчина на ее месте могли бы начать причитать, рыдать, молить о снисхождении, драться с охраной или попытались бы бежать, но она ни разу не позволила себе и мгновения слабости. Такая твердая, решительная, да и за словом в карман не лезет… — А что, разве по своему? — ответил он. — Вы можете сейчас солгать, но я вам не поверю. Знаете, почему? Потому что если бы вы знали Саурона так же хорошо, как я, то не только добровольно служить бы ему не стали, но и вообще при одном упоминании его имени убежали за добрую тысячу лиг. Аллуа снова снисходительно улыбнулась. Интересно, что же он такого знает об Ортхэннэре, чего не знает она, да еще настолько ужасного? Хм, можно подумать, что у него в жизни был выбор и он все время делал только то, что хотел — она-то как раз была в курсе обычаев его народа, и ей они не слишком нравились. Исилдур хотел было что-то ответить, но после того, как в очередной раз заговорил о прошлом, вспомнил Нуменор, свою дружбу с Нилуинзиль — где она сейчас, как она? — и, естественно, Врага, который долгие годы наводил на всех ужас, а потом без зазрения совести погубил целый остров, снова ощутил какое-то помрачение сознания. Сейчас он пытался вспомнить, как повстречал эту восхитительную красавицу и с чего началась их беседа, но никак не мог. Повинуясь внезапному порыву, он протянул руку и все-таки дотронулся до щеки эльфийки; осмелев, он провел пальцами по ее лицу и шее. Она не отстранилась, про себя думая, что король Верных, однако, весьма недурен собой — даже красивее Ауранны, было бы еще лучше, если бы он почаще улыбался, а то не поймешь: вроде она ему и нравится, вон как смотрит, а вроде и злится. Похоже, что он тоже вдовец — брачного кольца по обычаям нуменорцев на руке нет, а взрослый сын у него есть. Видимо, жена его умерла или ее убили. Исилдур, не понимая, что делает, застыл на месте — неужели страсть к ней лишает его разума? Однако много лет назад он думал, мечтал именно о такой, как она — эльфийской женщине со светлыми волосами и восхитительно красивыми зелеными глазами. Какое-то время они пристально смотрели друг на друга, а потом он решительно придвинулся ближе, и их губы встретились в долгом, жадном поцелуе, о котором король дунэдайн даже не мог и мечтать. Сейчас он не мог думать больше ни о ком и ни о чем, кроме этой красавицы, а в ее голове тоже была лишь одна мысль — неужели она после стольких лет вдовства снова нашла того, кто пришелся ей по сердцу? Многие со времени смерти Ауранны сватались к Солнечной Деве, но никто ей не нравился, а тут вдруг такое… Было бы неплохо, конечно, перед встречей привести себя в порядок, нарядиться и накраситься, но уж что вышло, то вышло. Нуменорец вдруг отстранился: он подумал, что Аллуа это наверняка не понравилось и сейчас она влепит ему пощечину или оттолкнет, но вопреки его ожиданиям она улыбнулась. Пару мгновений, показавшимся обоим вечностью, он смотрел на нее, не отводя глаз. Еще не поздно было остановиться, но Исилдур был не в состоянии это сделать, как человек, только что выбравшийся на берег из-под накрывшей его толщи воды или долго голодавший, не в состоянии перестать дышать или есть. Он протянул к эльфийке руки и резко, почти грубо заключил ее в объятия, снова коснувшись губами ее губ. — Само совершенство, — горячо прошептал он, — ты прекрасна, как… я даже не могу подобрать сравнений… — Да ты тоже красавчик, — Аллуа провела рукой по его темным волосам, заплетенным в толстую косу. — Мне нравишься. Исилдур, краем сознания еще думая, что делает что-то очень неправильное, протянул руку к завязкам ее ярко-алой рубашки с золотым узорами. — Ты не оттолкнешь меня? — прошептал он. — Конечно, нет, — она со спокойной улыбкой стянула через голову рубашку и бросила ее на стул. Ощущение тепла его руки на обнаженной груди возбудило в ней еще более сильное влечение к этому человеку, которому она не могла противиться; ей хотелось, чтобы он касался ее везде, где только можно. Ее дыхание участилось, лицо пылало; дернув за шнурок на штанах, она окончательно освободилась от одежды и теперь жаждала большего. Исилдур, окончательно утратив чувство реальности, схватил ее за плечи и повалил на ложе, а потом сам лег рядом с ней и снова горячо поцеловал. Аллуа мельком подумала, что, окажись на ее месте Айор, еще неизвестно, чем бы все закончилось, но у нее даже не возникло мысли о том, чтобы сопротивляться, уж слишком ей приглянулся этот нуменорский красавец, а харадские традиции не запрещали в таких случаях близость по взаимному согласию. В конце концов, ее покойный муж давно умер, потом ей долгое время никто не нравился, а тут представился такой удобный случай — так отчего бы им не воспользоваться? Даже если у жаркой ночи не будет продолжения, то, по крайней мере, останется приятное воспоминание. Теперь она лежала рядом с ним обнаженная, а он покрывал поцелуями все ее тело, и окружающий мир словно перестал существовать. Она отдала себя ему, забыв обо всем на свете; охватившая их страсть была похожа на пожар в засушливое время года, сметающий и превращающий в пепел все на своем пути. * На главной площади Арменелоса собрался народ; одетые в разноцветные, расшитые золотом и серебром богатые одежды люди играли на флейтах, лютнях и арфах, в безоблачном небе вились стаи птиц. Исилдур смотрел на готовящийся праздник со стороны, не зная, какому торжественному событию он посвящен и не пытаясь искать в толпе глазами кого-то из друзей и близких: он уже знал, что их там нет, и просто наслаждался музыкой и теплым ветром с запахом луговых цветов и трав, как вдруг небо резко потемнело, и полил холодный дождь. Люди стали расходиться, но тут на глазах Исилдура городская площадь превратилась в бескрайнее море. Не было видно ни домов, ни улиц — только пахнущая водорослями темно-синяя вода, почему-то вызвавшая у короля дунэдайн невообразимый ужас одним своим видом, словно это было кладбище, а не обычный водоем. Чувствуя бешеное сердцебиение, он открыл глаза и резко сел на постели; первым его ощущением было то, что с ним явно что-то не так. Ну да, ему приснился очередной, уже ставший привычным ночной кошмар, но в этом раннем утре было еще что-то непривычное, необычное… вроде бы он не привык спать без одежды… Тут он повернул голову и вспомнил некоторые события прошедшего вечера: не все, конечно, в последнее время у него случались провалы в памяти, но определенные — с поразительной яркостью. Следующим, что он почувствовал, было чудовищное, доходящее до запредельного омерзения отвращение к самому себе и тошнотворный страх — как он мог сотворить подобное? Вряд ли эта удивительная красавица согласилась на все это по доброй воле, они же враги… что произошло вчера? Он никак не мог вспомнить, что именно сделал, чтобы заставить эльфийку лечь с ним в постель — он что, ее запугивал, угрожал, просто взял грубой силой? Разум отказывался верить в реальность происходящего, может, это все же продолжение кошмарного сна и ничего не было, сейчас он проснется в одиночестве и поймет, что ничего не случилось и непоправимого удалось избежать? Тут Аллуа шевельнулась, открыла глаза, подняла голову. — А ты чего так рано проснулся? — удивленно спросила она. — Вроде ж еще даже едва-едва светать начало. Исилдур повернулся к ней с совершенно ошарашенным видом — он ожидал, что она начнет рыдать или вообще его ударит, но только не такого. — Я не знаю, что со мной в последнее время творится, меня уже называли безумным, — медленно произнес он, — но я совершенно не помню, как с тобой это сделал вчера, в одном уверен точно — что это было против твоей воли… Прости меня, пожалуйста, если сможешь, хотя вряд ли… знала бы ты, как я сейчас сам себе противен… — Ты точно не в себе, — Аллуа пригладила растрепанные волосы. — Попробуй ты со мной что-то сделать против моей воли, ты бы попросту не дожил до рассвета. Я прекрасно умею за себя постоять. Если что, для убийства можно использовать не только меч или нож. Он посмотрел на нее полным отчаяния взглядом и чуть слышно произнес: — Ты мне лжешь… — Я не лгу. — Ты себе не представляешь, что я натворил… Ты, может, меня и простишь, наверное, уже простила, да только я сам себя никогда не прощу. Она села, потянулась за своей одеждой. — Я все же не понимаю, что не так, — эльфийка пожала плечами. — Я тебе понравилась, ты меня первым поцеловал, я не стала возражать, наши законы не возбраняют тому, кто овдовел, вступить в новый брак или просто заниматься этим с кем угодно по взаимному желанию. Я знаю, что у вас более строгие нравы, но если ты боишься, что твои родичи или народ все узнают и тебя осудят, я никому о случившемся не проболтаюсь. На тебе же не написано, что ты с кем-то ночь провел, да и на мне тоже. Сейчас быстро оденемся, и никто ничего плохого не подумает — может, мы с тобой до рассвета просто разговаривали, и ты старательно мне объяснял, в чем я неправа, убеждая не служить мордорцам, причем успешно. Зато какое приятное воспоминание останется — не знаю, как у тебя, а у меня точно. Исилдур провел рукой по лицу, словно пытаясь отогнать наваждение. — Если бы мой несчастный отец был сейчас жив и узнал, что я наделал, то не просто бы разозлился и высказал мне все, что обо мне думает, а попросту убил бы меня на месте и был бы совершенно прав — потому что я оставил в Имладрисе свою жену и младшего сына, которые ждут меня с войны, а сам преступил все мыслимые и немыслимые понятия о чести и благородстве, воспользовался случаем и опозорил другую женщину. И если бы об этом узнали и твои родные, то тоже порезали бы меня на куски, а я бы и сопротивляться не стал, потому что заслуживаю худшего и это было бы справедливо. Аллуа вздрогнула. Ей очень не понравились его слова, но сделанного не воротишь, и единственное, что можно в данном случае предпринять — это попытаться и в самом деле все скрыть. — Так, — отрывисто произнесла она, — это все, конечно, не слишком хорошо… — Не слишком хорошо?! — во взгляде Исилдура читались ужас, стыд и, кажется, даже гнев на самого себя. — Ты явно не понимаешь, что я наделал… хотя не можешь не понимать… Эльфийка вздохнула и стала одеваться. — Да все я понимаю, не принимай меня за слабоумную — ты тут семь лет на войне, жену наверняка еще дольше не видел, а тут я подвернулась. По нашим законам это тоже нехорошо, но не смертельно, убивать за супружескую измену тебя никто бы, конечно, не стал, однако твоя жена, если бы не захотела тебя прощать, могла бы подать на развод, потребовать с тебя приличные деньги за нанесенное оскорбление и еще детей себе забрать. По вашим же обычаям это несмываемый позор, но опять же — на тебе не написано. Я никому ничего не скажу. Ты тем более. Ты договоришься с моими родственниками, получишь за нас с Айор столько золота и драгоценностей, сколько хочешь, и забудешь все это как страшный сон. Я умею молчать, можешь не бояться, никто никогда не узнает, что там у нас с тобой было. Король дунэдайн снова посмотрел на нее — теперь уже с мольбой и надеждой. — Ты не страшный сон. Ты не знаешь, что такое страшные сны. Ты единственный прекрасный сон в моей жизни… И не проси меня обо всем забыть. Не смогу. Будь моя воля, я бы на тебе женился. — Не сможешь забыть, так не забывай, пусть и у тебя останется приятное воспоминание, но тогда уж просто не проболтайся и веди себя как обычно, — попросила она. — Все, одевайся, приводи себя в порядок, чтобы никто ничего не заподозрил, и на этом мы с тобой расстаемся, это был наш первый и последний разговор, и все. Я тебе скажу, куда и к кому нас отвезти. Исилдуру в этот момент показалось, что страшный сон продолжается: краска то сбегала с его лица, то вновь приливала к щекам, он не мог оторвать взгляда от светловолосой эльфийки. Та невозмутимо замолчала. — Не надо, — неуверенно проговорил он и опустил глаза. — Я знаю тебя один день, но мне кажется, что именно тебя я хотел встретить всю жизнь. Наверное, я и вправду безумен… я не хочу, чтобы ты меня покидала… я не знаю… я не хочу и просто не смогу тебя отпустить!