Золотой рассвет. Часть 3. Начало Эпохи

Для Валандура возвращение домой — хотя он, как и его друзья, мог назвать Гондор своим домом лишь с очень большой натяжкой — стало настоящим кошмаром. Ему совсем не хотелось снова переступать порог опустевшего дома, где его никто не ждал, и он, находясь еще в мрачном, неприветливом Мордоре, где погибло великое множество его воинов, жалел о том, что время идет так быстро — даже это место было лучше, чем его так называемый дом. Если другие люди и эльфы считали дни до обратного пути с замиранием сердца и надеждой на встречу с близкими, то он предпочел бы, чтобы время навсегда застыло и ему никогда не пришлось бы снова пересекать границу своей родины — вернее, страны, которая тоже просто звалась таковой, но так ей и не стала и никогда не станет. По понятным причинам Исилдур, прибыв в столицу Гондора, не стал устраивать никакого торжественного приема или пиршества — во-первых, все прекрасно знали, сколько воинов пало во владениях Врага, и большой праздник по случаю победы был бы просто проявлением неуважения к их памяти и горю их близких, во-вторых, у него просто не было ни сил, ни желания веселиться. Все его подданные отнеслись к этому с пониманием — они осознавали, что нельзя хотеть иного от человека, у которого на глазах погибли отец и брат, а Валандур был даже рад тому, что его друг и король не заставил его присутствовать ни на каком торжестве — ему не терпелось поскорее остаться в одиночестве и попытаться осмыслить все произошедшее, а, может, даже и дать выход своему горю, наконец-то оплакав Вардильмэ, пусть мужчине и не подобает лить слезы. Он пересек улицу, остановился возле знакомой двери, нащупал на поясе ключ, отпер замок — тот подался с трудом, видимо, за долгие месяцы ржавчина успела сделать свое дело, пусть в письме он и попросил соседку присматривать за домом; шагнув внутрь, он оказался как будто в другом мире — настолько чужим и даже не неприветливым, а откровенно отвратительным показалось ему собственное жилище. Как королевский военачальник он мог позволить себе роскошные дорогие вещи, но сейчас они представлялись ему совершенно ненужными, никчемными, лишними в этом пустом огромном доме, где его никто не ждал, никто не встречал, никто не радовался возвращению отца и мужа с войны живым и невредимым… Здесь мог бы звучать голос его несчастной жены Вардильмэ, смех или плач их ребенка, но все его мечты и надежды рассыпались прахом, и теперь он был обречен на одиночество и пустоту до конца своих дней. Если бы он мог вернуть своих близких к жизни, он бы отдал им все годы, причитающиеся ему, лишь бы Вардильмэ была жива и здорова, лишь бы у них все было в порядке и они были счастливы! Он немного походил по пустым пыльным комнатам, потом сел за стол. На улице смеркалось, и он зажег свечу, а потом долго смотрел на пламя, в отблесках которого кружились и медленно падали на грязную скатерть и на пол мелкие соринки. Надо будет, конечно, убраться… только вот какой в этом смысл? Было бы хоть ради кого… Сейчас он ощущал исключительно пустоту в душе, причем пустоту настолько страшную, что это нельзя было передать никакими словами. Ради чего он живет, к чему были все их усилия? Родители умерли, дети умерли, Вардильмэ тоже больше нет, настоящая родина давно на дне моря… Теперь ему оставалось лишь доживать в полном одиночестве свой неестественно долгий век, изо дня в день постоянно думая о том, что не сбылось и не сложилось. Долгое время Валандур так и сидел, глядя на огонь оплывающей свечи, пока его печальные размышления не прервал внезапный стук в дверь. Он нехотя встал, отодвинул стул и пошел открывать; на пороге стоял Эстельмо — оруженосец Элендура. — Господин Валандур, — сказал запыхавшийся юноша, — король зовет вас во дворец, он говорит, что дело срочное и не терпит отлагательств. — Что случилось? — спросил нуменорец, пытаясь вспомнить, куда бросил плащ; на улице было довольно прохладно, и моросил противный мелкий дождь. — Жена одного из наших воинов с помощью других горожан выследила вражеского шпиона, который, как оказалось, уже долгое время жил в городе и снимал у нее комнату под видом простого рассыльного, работал в лавке и успешно вводил всех в заблуждение. Ее муж и сын схватили преступника и доставили во дворец на суд короля, свидетели подтверждают ее слова. По виду этот парень явно из морэдайн, на вопросы отвечает уклончиво или вообще отказывается от ответа, утверждает, что ни в чем не виноват и ничего дурного не совершал. Наш повелитель требует вашего присутствия. — Хорошо, — кивнул Валандур. — Я сейчас оденусь потеплее и приду. * В тронном зале королевского дворца собралось много людей; все они, оживленно и вместе с тем встревоженно перешептываясь, смотрели на тех, кто стоял прямо перед Исилдуром. Это были ничем не примечательные, простые люди — четверо мужчин, один из которых, судя по его внешности, явно имел в родне харадрим, и две женщины; один из этих людей крепко держал за плечи какого-то паренька со связанными за спиной руками, одетого в поношенную черную рубаху и такие же штаны. Человек, который привел вражеского лазутчика, что-то обстоятельно объяснял королю; остальные время от времени тоже вставляли какие-то реплики — Валандур не слышал с порога, о чем именно они говорили, но сразу догадался, что свидетели излагают подробности дела. Он подошел прямиком к ним и стал рассматривать арестованного; это был совсем еще молодой парнишка, про которого, если бы ему довелось, к примеру, случайно встретить его на улице, он в последнюю очередь подумал бы, что он может оказаться прислужником Саурона. Исилдур медленно повернул голову в сторону своего друга и военачальника. — А, ты пришел, — сказал он. — Хорошо, что мне не пришлось тебя долго ждать. Тут такая история… прямо скажем, очень нехорошая. — Можно обо всем чуть подробнее? — попросил Валандур. — Что именно случилось? — Я держу свою лавку, — произнес пожилой полукровка, — сами понимаете, господин, мне нужны помощники, я же не могу один все на себе тащить. Ну и нанимаю всяких ребят — полы там подмести, товар покупателю доставить, молодежи же денежки всегда нужны. Еще до войны был у меня один помощник, но воровать повадился — постоянно я выручки недосчитывался. Я его, естественно, выгнал, а потом вот этого паренька нанял. Мне он поначалу даже понравился, вроде не ворует, работу свою выполняет исправно. Только потом он стал мне каким-то подозрительным казаться. Ко мне вот эти люди в лавку зашли за покупками, — он указал на стоявших рядом с ним мужчину и женщину, — и говорят: парень странный, что он все время в черном ходит? И зовут его необычно — Амарт. Ну, я, естественно, и задумался. Его товарищи тоже начали что-то рассказывать — как удалось понять Валандуру, двое из них просто что-то заподозрили, у остальных он снимал комнату; нуменорец хотел было заикнуться о доказательствах — простых домыслов как-то маловато, мало ли кто там любит черный цвет, носит странное имя и проводит свободное время в одиночестве, как один из свидетелей вытащил из мешка какие-то книги и исписанные листы бумаги и протянул их Валандуру. — Господин, мы нашли в его комнате вот это, — сказал он. — Можете сами посмотреть, вот что он у себя держал. Такая мерзость, что слов нет! — Ладно, хватит, — оборвал их Исилдур и окинул юношу в черном неприязненным взглядом. — Что ты можешь сказать в свое оправдание? В лице арестованного не дрогнул ни один мускул, хотя Валандур заметил, что глаза паренька полны безумного ужаса. — Я могу сказать, что никому ничего плохого не делал. Я вообще не понимаю, что имеют против меня все эти люди. Я не причинил им зла. Я просто работал у этого человека в лавке, а вот у этой женщины снимал комнату. Потом ее муж и сын вернулись с войны, я знал, что мне нужно будет освободить жилье, но они, видимо, хотели, чтобы я убрался раньше… — Да при чем тут это! — воскликнул один из мужчин, хватаясь за голову. — Ты что вот тут сочинял? — Он как-то раз при мне обмолвился, что всякие стихи и сказочки пишет, — добавил лавочник. — Только сказочки-то вон какие оказались, про Моргота и его приспешников! Я, наивный старый дурень, его безобидным чудаком считал… Мальчишка, однако, сумел подавить страх; выпрямившись, он посмотрел в глаза человеку, у которого раньше работал. — Во-первых, не называйте его Морготом, — довольно твердо ответил он, у него даже почти получилось скрыть дрожь в голосе, — во-вторых, ну да, я их сочинял, и что дальше? Я причинил зло вам? Госпоже Лалайт и ее семье? Или этим двум людям, которых я даже не знаю? За что меня хотят бросить в темницу? Лавочник, однако, решил, что тот просто заговаривает всем зубы. — Ваше Величество, — обратился он к Исилдуру, — по виду этот юноша еще дитя годами и вполне безобиден, но на деле он вражеский шпион. С чего бы ему сочинять такие сказки да еще и пытаться обелять Моргота? Тот взял у его спутника книги и листки с записями мальчишки и стал внимательно их изучать, потом отложил в сторону. — Да уж, у меня просто слов нет, — только и смог произнести он. — Видите? — торжествующе воскликнул полукровка. — Это шпион морэдайн! — Да вижу, отлично вижу, — Исилдур посмотрел на гостя таким взглядом, словно ему все происходящее уже здорово надоело, но Валандур прекрасно знал, что это означает на самом деле — его друг чувствует себя смертельно уставшим и у него наверняка чудовищно болит голова. — Вы пока идите к себе на работу… или домой… куда вы там, в общем, хотите, а мы во всем разберемся. Будьте уверены, что преступник не избежит справедливого наказания. Стража, — он сделал знак рукой двум воинам, — отведите этого негодяя в подвал дворца. Валандур, я даю тебе серьезное поручение, поговори с этим молодым человеком как можно более доходчиво и выясни, на кого он работал, что здесь делал и что намеревался сотворить. А вы не беспокойтесь, — он попытался ободрить посетителей, хотя ему не терпелось выпроводить их восвояси и наконец остаться в одиночестве, — этот морадан не сможет ничего вам сделать. — Мы очень на это надеемся, Ваше Величество, — сказали почти одновременно обе женщины. Низко поклонившись королю, все пошли к выходу. Двое стражников, схватив юношу-морадана за локти, потащили его вслед за ними. Тот наконец-то опомнился. — Я не морадан! — закричал он. — Я не работал на морэдайн! Исилдур смерил его странным взглядом, в котором одновременно читались злость, раздражение и безмерная усталость. — А почему тогда все это сочинял? — спросил он каким-то надтреснутым полушепотом, несколько напугавшим Валандура. — А ты, — он повернулся к другу, — спустись с ними в подвал и хорошенько допроси этого юного мерзавца. Даю тебе разрешение… — он на мгновение не то задумался, не то растерялся, — применять любые средства, какие найдешь, делай с ним что хочешь, хоть на медленном огне поджарь, но вытряси из него имена всех тех мораданских тварей, на которых он работал, и конечную цель его… пребывания в нашем городе. Он наверняка плел какой-то заговор. — Не надо! — отчаянно завопил юноша, силясь вырваться. — Я ничего не делал, я невиновен! Я сочинял эти сказки, но это не преступление! Я же никого не убил! Я все объясню! — Вот Валандуру и объяснишь, — Исилдур отвернулся. — Ты утверждаешь, что невиновен, но это твои трижды проклятые соплеменники, — он понизил голос, — сожгли моих соседей заживо в их же собственном доме, не пощадив ни детей, ни стариков, пытали и увечили тех людей, что видели тебя в лавке у торговца Эруана, надругались над моей троюродной сестрой, хотели сделать то же самое с моей женой, приносили наших детей в жертву Морготу, продавали попавших к ним в лапы в рабство, отправляли на костер… мне продолжать перечислять ваши злодеяния? Хороших морэдайн не бывает. Даже если ты и невиновен — ты думал, что творил? Займись им, Валандур, и выбей из него признание, а потом решим, что с ним делать. Может, тоже на костер отправим, пусть на себе испробует, каково это — гореть живьем в полном сознании. — Мой король, вот уж действительно не надо, — решил возразить Валандур, потому что подобное было выше даже его сил. — Вы решили уподобиться прислужникам Врага? Морэдайн погубили несчетное количество людей, но мы же не морэдайн. Если он виновен, давайте быстро отрубим ему голову, и дело с концом. Исилдур скривился, словно и в самом деле от приступа сильной головной боли. — Вытряси из него все, что нужно, я повторяю, — жестко ответил он. — Когда мораданские ублюдки насиловали Исилвэн и мучили сотни других людей, они не думали о том, каково тем приходится. Вот и ты не думай. У нас, конечно, нет всяких особых орудий пыток, как у морэдайн, но ты возьми подручные средства. Кочергу там в камине раскали докрасна и приложи ему к телу. Или можно хлыст взять, каким скотину погоняют. Помнишь Амлаха, твоего соседа? Морэдайн забили его до смерти бичом с кусочками свинца и не испытывали по этому поводу ни капли раскаяния. Все ясно? Выполняй, а потом подумаем, что с ним делать. Можно и на костер. * Приказ короля следовало исполнять, даже если он никому не нравился. Сейчас Валандур снова сидел за столом, но уже не в своей комнате, а в наскоро переоборудованной под допросную подвальной каморке; ощущения у него были более чем странные — с ранней юности он привык к тому, что на этом месте положено сидеть какому-нибудь морадану, тюрьмы и пытки не были изобретением Верных. Он попытался сосредоточиться, не понимая, что вообще тут делает; больше всего ему хотелось встать и уйти, но он ловил себя на мысли, что дома делать нечего и никто его там не ждет, а долг есть долг, и если Исилдур отдал ему приказ выколотить из этого мальчишки признание… дальше-то как быть? Как он будет выглядеть в глазах короля, если ослушается? А в своих собственных, если подчинится и в самом деле возьмет в руки раскаленную кочергу? Решив, что терять ему уже попросту нечего — кому теперь интересно и нужно его доброе честное имя? — он велел стражникам ввести арестованного. Теперь он смог лучше его рассмотреть — совсем еще мальчишка, таким мог бы быть кто-то из его собственных сыновей, если бы они выжили, самый обычный, ничего примечательного — темные волосы, собранные в хвост, бледная кожа, словно он намеренно прячется летом от солнца, потрепанная черная одежда. Трясется не то от подвального холода, не то от страха. Валандур поймал себя на мысли о том, что ему жалко этого юношу, но разве не такие, как он, были в свите небезызвестного Миналбэля? Нет, нельзя поддаваться жалости… его самого или его детей, если бы они все-таки остались живы, никто бы не пощадил. — Ну что, рассказывай, — мрачно пробормотал Валандур, — что да как. — А что я вам расскажу, — пожал плечами парнишка. — Я невиновен. — Зовут-то тебя как? — Амарт. — Слушай, Амарт, мне совершенно не хочется тебя пытать, калечить или жечь живьем, — Валандур печально покачал головой, глядя на мерцающие отблески огня камина на стене. — Давай-ка, расскажи мне в подробностях, кто ты такой, на кого работал, кто заслал тебя в Гондор и чего именно ты хотел добиться. Юноша поежился. Только сейчас он осознал, что с ним собираются делать. Это не простая комната, а самый настоящий застенок. Самое худшее, что могли придумать Верные. Если он и выйдет отсюда, то окончательно сломленным моральным и физическим калекой, но это возможно только в том случае, если он согласится предать своего Тано. Если же не предаст — его убьют. Сожгут заживо или придумают еще что-то страшное. Однако делать было нечего. Нет, конечно, он не собирался предавать имя Мелькора и его слова ни под каким предлогом — ведь он принял такие мучения ради своих учеников… Амарт заранее настраивал себя на то, что будет стоять на своем, что бы с ним ни делали, но решил все-таки попробовать объяснить прислужнику Исилдура, что тот неправильно все понял. — Хорошо, — ответил он дрожащим голосом, — я вам все объясню. Только все было не совсем так, как вы думаете. Я не морадан. Более того, я никогда никого из них даже не видел, не то что на них не работал. Я из потомков воинов Аст Ахэ. — Не ври, — прорычал один из стражников. — Не надо, дай ему спокойно договорить, — оборвал того Валандур. — Всегда надо дать человеку возможность оправдаться. Пусть объяснит все по-хорошему, а потом мы и сделаем надлежащие выводы. Амарт обвел взглядом тесное помещение, освещенное лишь слабым пламенем камина, и начал свой рассказ. Он понимал, что после этого его уже точно не пощадят, но поведал приближенному короля Верных обо всем, что знал — о том, каким на самом деле был Тано Мелькор, об Эллери Ахэ и Войне Могуществ, о Черной Твердыне и ее рыцарях, о своей семье, хранившей древнюю память, и о старинных сказаниях, которые он записывал по вечерам. Валандур внимательно выслушал юношу, но совершенно ему не поверил. — Так, парень, — произнес он, — сказка, конечно, красивая, да только глупая. Мне нравится, как и что ты сочиняешь, да еще так быстро, на ходу, тебе бы и в самом деле в сказители, но меня сейчас интересует кое-что другое. Ты из нашего народа, по виду ты не харадец, не кхандец и не вастак. Верно? Амарт кивнул. — Поясню: я мог бы понять, если бы такие вещи рассказывал какой-нибудь южанин, многие из них изначально жили на землях, подвластных Врагу, — нахмурился Валандур. — И его бы я не осудил, человек не виноват в том, что его воспитали в таких принципах и он молится не Эру, а Гневному Солнцу. Что же до нуменорцев… если кто-то из наших не Верный, значит, он морадан, и третьего не дано. Теперь говори правду. На кого ты работал и чего хотел? Я не буду сразу же пробовать на тебе жестокие пытки и предлагаю тебе добровольно рассказать о своих хозяевах. Кто подослал тебя в Гондор? Сама Ар-Зимрабет? — Это вообще кто? — удивился парнишка. Валандур решил, что он притворяется и просто умело врет. — Десять минут на раздумье, — он перевернул песочные часы. — Я сразу скажу, что мне не доставит большого удовольствия тебя бить или увечить. Я этого не хочу. Говори, или я буду вынужден применить силу, — военачальник Исилдура сам не мог себе представить, как сможет ударить этого несчастного юношу, беззащитного и безоружного, но… а что, если он действительно лазутчик морэдайн? Амарта трясло от ужаса, несчастный юноша дико боялся боли и унижений, но ему и в самом деле было просто нечего сказать этому человеку — он и в самом деле никогда в жизни не видел ни одного морадана и не мог взять в толк, о чем толкует военачальник Исилдура. Почему он называет его шпионом? Песок сыпался. Время истекло. — Ну что, говорить будешь? — О чем? — юноша и в самом деле не знал, что ответить. Валандур встал из-за стола, подошел к Амарту и с силой ударил его кулаком в лицо. Тот не удержался на ногах и свалился на пол, чувствуя, как рот наполняется кровью из разбитых губ. Он не пытался сопротивляться, уклоняться или кричать, когда жестокое избиение продолжилось, просто закрыл руками лицо, защищая его от ударов, и тихо вздрагивал от ужаса и боли. Ему казалось, что мучитель в слепой ярости просто не видит, куда попадает и с какой силой бьет, потому что пара ребер у обвиняемого уже явно треснула, но Амарт ни разу не застонал — молчал, стиснув зубы. Он не знал, сколько времени прошло и когда это наконец прекратилось, когда до него снова донесся голос прислужника Исилдура: — Ну что, будешь упорствовать? Говори, что ты делал в Гондоре. Готовил покушение на жизнь короля или кого-то из его родных? Хотел отравить воду? Что?! — Да за что вы меня бьете, нечего мне рассказывать, я невиновен, — чуть слышно ответил Амарт и почувствовал, как Валандур пнул его еще раз. — Бросьте-ка его на сутки в самую холодную комнату этого подвала, — приказал он стражникам. — Не много ли? — спросил один из Верных, юноша ненамного старше арестованного, в силу возраста слабо представлявший себе, что такое зверства морэдайн. — Молчи, дуралей, — осадил его второй, мужчина средних лет. — Это ж морадан, ты себе не представляешь, какие они! Мало! Есть и пить мы ему не дадим, — пообещал он. Охранники подняли Амарта с пола и потащили к выходу. * Когда все закончилось — по крайней мере, на эти сутки, Валандур почувствовал что-то вроде облегчения… вернее, это была смесь облегчения и отвращения к самому себе и к жизни вообще. Да, он исполняет свой долг, защищает свою страну, свой народ, но на деле он был вынужден переступить через себя и превратиться в чудовище. Впервые в жизни он поднял руку на безоружного, не на врага в бою, не на равного себе, а почти на ребенка — кто бы знал, чего ему стоил тот первый удар. Поднял руку и еще приказал бросить его в ледяную темницу… это было против чести, и кто он теперь? Чем он лучше тех же морэдайн? А что, если парнишка и впрямь хотел убить его лучшего друга или кого-нибудь из его сыновей? Или причинить вред жителям города? Открыть ворота врагам? Если, если, если… Поднявшись наверх, он не стал заходить к Исилдуру, а решил сразу вернуться домой — тому сейчас наверняка нехорошо, не стоит его беспокоить. Он посмотрел в окно: на улице давно стемнело — сколько было времени, может, уже давно за полночь? — и пошел противный мокрый снег; к счастью, зимы в Гондоре не были холодными, но он все равно их не любил. Внезапно за его спиной раздался скрип приоткрываемой двери; Валандур испуганно дернулся, обернулся и с облегчением вздохнул — он вспомнил, что эти покои Исилдур приказал отвести Айор, той харадке, что везде сопровождала эльфийку-Авари Аллуа. — Кто здесь? — воскликнула девушка, выглянув в коридор — она не очень понимала, кто может находиться здесь, когда она уже готовится ко сну, и сразу же его узнала. — А, здравствуйте… что вы здесь делаете? Валандур понимал, что уже успел переступить черту, отделявшую порядочного и благородного человека от монстра, и почувствовал неловкость. Ему бы сейчас сидеть в темнице вместе с преступниками, ему не место среди обычных людей, и он не имеет права с ними разговаривать. — Ничего, — проговорил он и хотел добавить, что сейчас уйдет, но харадка посмотрела на него так, что он не сдвинулся с места.