Золотой рассвет. Часть 3. Начало Эпохи

— Я вас напугал? — он подумал, что она могла его неправильно понять или принять за забравшегося в окно вора, и решил извиниться. — Простите. Вам тут в любом случае ничего не угрожает, здесь безопасно. — С чего вы взяли, что я вас боюсь?! — в голосе девушки Валандуру почудилась насмешка. — Меня вообще тяжело напугать. А вот с вами-то с самим все в порядке? Это у вас сейчас такое лицо, словно вас кто-то сильно напугал. Он отвернулся — ему казалось, что Айор сейчас все поймет по его глазам, прочтет по лицу и будет его презирать, хотя после содеянного он и в самом деле не достоин ничего, кроме презрения, а ведь ему еще и завтра предстоит допрашивать этого паренька. — Со мной уже давно все не в порядке, но это долгая история. Не думаю, что вам до этого есть дело. Ложитесь спать и ни о чем не беспокойтесь. Она полностью распахнула дверь и вышла к нему; Валандур почувствовал холодок, пробегающий по спине, и дело здесь было не в общей странности происходящего. Еще два дня назад он был таким же человеком, как и все — да, убивал на войне, да, поднимал оружие против слуг Саурона, но сейчас? Что он творит сейчас? А ведь буквально через несколько часов ему придется вернуться туда, в этот страшный подвал, и продолжить жуткий разговор с этим мальчишкой, который заперт в холодной пустой комнате совсем один. Был бы жив Элендил и узнал бы обо всем — не сносить бы им с Исилдуром головы, он не стерпел бы ничего подобного, это было не в его характере. — А вы заходите ко мне, — предложила девушка. — Мы с вами и поговорим немного. Он ответил не сразу. — Не стоит. К тому же нас могут неправильно понять… Ее глаза засверкали, и она засмеялась; вид у нее при этом был такой, словно она услышала какую-то невообразимую нелепость. — И как же это? Подумают, что мы замышляли поджечь город? Будь она нуменоркой, для нее такие вещи были бы чем-то самим собой разумеющимся — не надо вести никаких разговоров с едва знакомым человеком, если он не является твоим мужем или родственником, кроме как по делу, и тем более приглашать его к себе, но Валандур уже успел понять, что южанам многие обычаи и традиции их соседей кажутся очень странными или даже смешными, и поэтому решил в спор не вступать, но ему в этот миг действительно была нужна чья-то поддержка, и он был даже рад тому, что случайно столкнулся с Айор. Та же в свою очередь посмотрела ему в глаза и внезапно перестала веселиться, улыбка исчезла с ее лица. — И все-таки давайте пойдем ко мне. Валандур наконец нерешительно кивнул и вошел в комнату, прикрыв за собой дверь. Между ним и харадкой было расстояние всего в пару шагов, и ему казалось, будто он чувствует тепло ее тела. — Что произошло? — снова спросила она. Он подумал, что рассказывать ей про арестованного морготопоклонника, наверное, все же не стоит. — Я же говорю, это долгая история. Началось все в тот день, когда моим родителям захотелось обзавестись ребенком — лучше бы они этого не делали. Если бы я не родился, все было бы совсем иначе… по крайней мере, для меня. Айор посмотрела на него с сочувствием. Валандур решил, что терять ему уже и в самом деле нечего, и выложил ей все, что наболело — начиная с тех ужасов, что ему пришлось пережить в Нуменоре, и заканчивая возвращением в пустой дом, где его никто не ждал. Девушка снова бросила на него долгий взгляд — теперь она понимала, почему король дунэдайн медленно сходит с ума: в таких обстоятельствах трудно сохранить здравый рассудок. — А меня всегда удивляла человеческая слепота, — сказала она. — Без сомнения, все те, кто окружал вас все эти годы, думали, что у вас с Исилдуром все прекрасно. Мне очень жаль, что вам обоим пришлось все это пережить. Валандур отвернулся и стал смотреть на огонь в камине. Айор приблизилась, взяла его за руку, а потом обняла, и он прижался лицом к ее плечу; она начала гладить его темные волосы, и нуменорец, немного успокоившись, подумал, что впервые за много лет может с кем-то поговорить по душам, хотя это и было против всех правил — если бы кто-то увидел их сейчас, то неизвестно бы что подумал. — Я еще в Мордоре заметила, как ты на меня смотришь, — прошептала она. Он отшатнулся, чувствуя себя так, словно его поймали на чем-то очень гадком — да это так и было, если бы покойный отец или даже Элендил застали его за чем-то подобным, то наверняка начали бы возмущаться и призывать гнев Валар на голову развратника. Айор наклонилась к нему, чтобы что-то сказать, но он внезапно повернул голову, и их губы встретились. Валандур замер в немом ужасе, прижав ладонь ко рту, и на его лице отразилась смесь изумления и страха. — Простите, — тихо проговорил он. — Это было недопустимо. Я должен идти. — Не надо, — она протянула к нему руки, и их губы снова слились в поцелуе. Ее прикосновения казались нуменорцу чем-то за гранью осознанного. — Если я ничего не путаю, ты же вроде давала обет своим богам, — он подумал, что эта прекрасная девушка могла бы растопить даже сердце каменной статуи, но как быть с теми обязательствами, что связывают их обоих крепче любых цепей? — Я могу отказаться от своего служения, если захочу, — горячо прошептала она, торопясь стянуть через голову ночную рубашку. Ее губы показались Валандуру невероятно горячими и сладкими. Дальнейшее было для него как во сне. Только оказавшись за дверью, он наконец вздохнул с облегчением. Да, он переступил все возможные запреты, но теперь ему казалось, что он избавился от чего-то отвратительного — словно пробудился после кошмарного сна, который чуть не стал явью. * Амарт не знал, сколько времени провел в абсолютной темноте со связанными руками на полу страшной сырой комнаты — ему казалось, что он находится там уже целую вечность. Со стен мерно капала вода, невыносимый холод пронизывал до костей, и нечем было прикрыться, не во что завернуться — на нем были лишь его потрепанные штаны и рубашка, он мог лишь свернуться клубочком, чтобы хоть немного согреться. Два треснувших ребра сильно болели, в ушах звенело, и Амарт не помнил, долго ли он так пролежал, мучаясь от жестокого холода и ноющей боли во всем теле, но в какой-то момент дверь распахнулась, и вошел Валандур в сопровождении каких-то людей. — Мы за тобой. Ну что, я надеюсь, ты все-таки одумался и будешь говорить? — Нет, — простонал Амарт, пытаясь повернуться так, чтобы хоть как-то видеть вошедших. — Я не знаю, чего вы от меня хотите, но мне попросту не в чем признаваться. Он не знал того, что утром этого дня его мучителя опять вызвал к себе Исилдур. Валандур в очередной раз попытался убедить своего полубезумного приятеля разделаться с вероятным мораданским лазутчиком быстро — как известно, нет человека, нет проблемы, но король дунэдайн упорно стоял на своем. — Нет, — говорил он. — Мне важно знать, кто его подослал. — Но что это изменит? — Валандур чувствовал себя более чем омерзительно, поскольку всего за одни сутки умудрился переступить все мыслимые и немыслимые запреты, которые ему вбивали в голову с детства — мало того что поднял руку на беззащитного, так еще и переспал вне брака с женщиной, которую при всем желании не смог бы взять в жены по обычаям Верных, и ему не хотелось опускаться еще и до истязаний или тем более убийства. — Допустим, мы узнаем, что это была леди Зимрабет или кто-то там еще из ее приятелей, и что дальше? — Я сказал — вытряси из него все, — тихо, но жестко проронил Исилдур, едва разжимая губы. — Для меня это важно, я, по крайней мере, буду знать, откуда ждать угрозы. С нами не особенно церемонились. Пусть получит свое. Возьми каленое железо, плетку, что там у тебя еще в хозяйстве найдется, и пусти в дело. Не думаю, что этот мальчишка долго продержится. Не заговорит — тут уж я его тем более жалеть не стану. Стиснув зубы, Валандур поплелся в подвал, чувствуя невообразимое отвращение к самому себе и к тому, чем ему сейчас снова придется заниматься. Когда перед ним снова поставили этого мальчишку, первым его желанием было попросту сбежать в неизвестном направлении, чтобы не видеть всего этого и уж тем более не браться за привычные ему предметы, которым теперь предстояло превратиться в орудия пыток, но деваться было по-прежнему некуда. Мыслями он вернулся к прошедшей ночи с Айор, в своем воображении ясно видя, как девушка закрывает глаза, слыша, как она стонет от удовольствия, чувствуя, как дрожит ее тело… Что ж, падать дальше уже некуда. Ему остается только замучить насмерть или сжечь заживо этого наивного ребенка — или все-таки вражеского шпиона? — и что тогда? В кого он превратится? Чем он будет лучше тех же морэдайн или Моргота, которого Амарт, вероятно, вполне искренне считает хорошим? Да, покойный Элендил нашел бы для него много приятных эпитетов… бесстыжий развратник, который оказался не в состоянии хранить верность памяти своей несчастной Вардильмэ, мучитель, убийца… — Амарт, — он не умел ни на кого кричать, поскольку по жизни ему почти никогда не приходилось ругать и без того больного ребенка, которому было не до шалостей, или прибегать к жестким мерам в отношении подчиненных, в этом просто не было нужды, и ему пришлось постараться, чтобы придать своему голосу более-менее грозное звучание, — мне очень жаль, но все улики против тебя. У тебя нашли всякие жуткие книги. Я не верю в то, что они попали к тебе случайно. — Это мои вещи, — подтвердил тот. — И те записи делал тоже я. — Ну вот, — кивнул Валандур. — Тем более. Скажи мне честно, на кого ты работал. Кто подослал тебя сюда? Леди Зимрабет? Кто-то из ее прислужников? Или еще кто-то из знатных морэдайн? Чего они хотели? — Я не знаю, о ком вы говорите! — воскликнул юноша, по его лицу потекли слезы, но связанные за спиной руки мешали ему их вытереть. — Так, ну ты все-таки хоть немного подумай, — военачальник Исилдура все еще пытался взывать к голосу разума, но этот парнишка упорно стоял на своем; неужели все же придется использовать кочергу не по назначению? — Ты утверждаешь, что не имеешь к морэдайн никакого отношения, однако почему-то сочинял сказки про Моргота. Давай серьезно: оправдательный приговор тебе уже не светит. Если бы ты, например, солгал, что это не твоя писанина, а книги ты украл у кого-то из поставщиков лавочника и хотел перепродать, то отделался бы легким испугом и несерьезным наказанием за мелкое воровство. Теперь у тебя выбор невелик: чистосердечное признание и быстрая казнь через повешение или отсечение головы либо медленная мучительная смерть на костре. Не вынуждай меня перед этим тебя увечить, мне не доставит ровным счетом никакого удовольствия жечь тебя каленым железом или что-то тебе ломать. Валандур намеренно тянул время и надеялся на чужое благоразумие — говоря по правде, он даже не представлял себе, как сможет через себя переступить и превратиться в самого настоящего палача, такое дело куда больше пристало бы печально известному Миналбэлю, а не дунадану из приличной семьи, но Амарт был на редкость упрям. — Да что я вам скажу, — продолжал рыдать юноша. — Делайте со мной что хотите, мне не в чем сознаваться. Я не знаком ни с кем из морэдайн, не приносил в жертву людей, в чем мне сознаваться? — Что мы время тянем, — перебил его один из стражников. — Давайте уж к делу приступим, вон как раз кочерга в камине лежит, можно его и прижечь немножко, и поколотить. Валандур ожидал, что этот человек проявит инициативу и предложит свои услуги в качестве добровольного палача, но он вместо этого бросил на него вопрошающий взгляд — дескать, когда же, командир? Военачальник Исилдура надеялся, что сможет переложить на кого-то грязную работу, потому что для него это было совершенно невыносимо, но его ожидания были напрасны. Остальные стражники тоже стали смотреть на него с немым вопросом, и нуменорцу пришлось встать, надеть на правую руку перчатку, чтобы самому не обжечься, и взять из камина раскаленную кочергу. — Ну ладно, — он попытался изобразить гнев и злость. — Ты сам виноват, я честно пытался уговорить тебя сознаться. Амарт смотрел на него с немым ужасом и беззвучно плакал. * В те дни Саурон не знал о том, что творится в Гондоре, поскольку вместе с Моро уехал по делам на восток, однако Верные даже себе не представляли, что у подручных Черного Властелина везде есть глаза и уши в лице всяких мелких животных наподобие ворон, сов и кошек, так что все уже благополучно узнали об аресте юного мелькорианца и вероятном смертном приговоре. — Да, — Келебримбор, рассказывая родственнику интересную новость без тени сочувствия в голосе, — бывают же на свете идиоты, у меня слов нет, один мат. Совсем парень безголовый, я думал, таких недоумков всех еще в Первую Эпоху извели. Гил-Галад внезапно бросил на него пылающий гневом взгляд; тот осекся на полуслове и уже не продолжал свою тираду. — Знаешь, Тъелпе, я все понимаю, но так вот, как ты, себя не ведут, — Келебримбор был намного старше, но сейчас его брат ощутил себя так, словно они поменялись местами и уже он отчитывает младшего родича, который по недомыслию и из-за недостатка жизненного опыта сболтнул неимоверную чушь. — Если другой попал в беду, то надо попытаться сделать все возможное для того, чтобы ему помочь, или, если это уж совсем неосуществимо, то хотя бы посочувствовать ему на словах, а не насмехаться и уж тем более не заявлять, что он сам виноват. Такие вещи недопустимы. Даже если он и виноват. Можно подумать, ты сам всегда все делал правильно. Или я вон тоже — поверил Элронду, хотя делать этого не стоило. — Конечно, нет, — возразил Келебримбор, — никто из нас не может делать все правильно, да только у меня хватало ума не кричать на каждом углу в присутствии Эонвэ и его приспешников о том, что я тут Саурону сочувствую, на орочьих девушек засматриваюсь и вообще у меня в роду Эллери Ахэ были. А у этого что вместо мозгов — каша? Зачем он провоцирует народ, да еще и после того, что натворил спятивший Ар-Фаразон? Какой реакции он ждал от нуменорцев на свою писанину — что они его за это похвалят или вообще золотом одарят? Насмешил. Уехал бы, например, на восток или в ту же Ханатту и сочинял бы там свою хрень на здоровье, кто б ему мешал? Да никто. Можно было бы даже при желании эту белиберду в типографии местной отпечатать и на рынке продать, его книжки наверняка пользовались бы большим успехом у его ровесников, которых хлебом не корми — дай пострадать да порыдать над сказками, лучше бы у них учебой были мозги забиты. А если еще учесть то, что у короля Верных-то с головой совсем не в порядке… Эльф подумал, что продолжать эту дискуссию бесполезно — надо что-то делать, пока не поздно и Исилдур в своем безумии не совершил непоправимого. — Ладно, Тъелпе, дело твое, — мрачно ответил он, — пусть все эти слова навсегда останутся на твоей совести. Я твоего мнения не разделяю. Многие, как ты говоришь, сами виноваты в том, что попали в беду, да только это не повод над ними насмехаться. Сначала надо другому помочь, а потом на мозги капать. — Неужели ты собрался его у Исилдура из темницы вытащить? — удивился Келебримбор, но не ожидал, что Гил-Галаду и впрямь взбредет в голову нечто подобное. — А это уже тебя не касается, — его брат был настроен довольно решительно и уже придумал довольно безумный с первого взгляда план, но почему бы не попробовать? В худшем случае у него, конечно, ничего не выйдет, но в лучшем он спасет жизнь ни в чем не повинному человеку, попавшему в беду из-за чужого сумасшествия. Недолго думая, он решил обратиться за помощью к Хонахт — Восьмому Назгулу, которой отчасти был обязан жизнью; успев немного с ней пообщаться и поблагодарить девушку за помощь, он пришел к выводу, что она довольно отзывчивый и здравомыслящий человек. Та внимательно выслушала Гил-Галада и замысел его не одобрила, но помочь согласилась. — Есть у меня один ящер, который летает на редкость быстро, — объяснила она. — Давай-ка я вас познакомлю, и если он тебя признает, то ты долетишь на нем до Гондора самое большое часа за четыре. План у тебя и в самом деле безумный, уж не собрался ли ты в самом деле с Верными драться? Эльф вздохнул. — Думаю, драться с ними мне и не придется, их один мой вид до полусмерти напугает, — предположил он, — уж если дело будет совсем плохо, лезть в открытый бой, конечно, не стану, не буду же я собственного родича убивать, он не виноват в своем безумии. А так — почему бы и не попробовать отобрать у них этого юного мелькорианца, если получится. К его удивлению, Дургхаш, пусть и был орком, повел себя куда более благородно, нежели Тъелпе: услышав его разговор с братом, он встал на сторону Гил-Галада. — А мне кажется, ты хорошо придумал, — сказал он. — Не надо оставлять пусть даже и очень глупого мальчишку на растерзание безумцу. Только вот оружие с собой возьми, постарайся, конечно, в драку не лезть, но на всякий случай оно тебе понадобится. Есть у меня хорошая вещь, досталась мне от моих предков, если что, в бою не сломается. Он снял со стены ятаган в потемневших от времени, а когда-то посеребренных ножнах и вручил его эльфу. Тот, конечно, про себя подумал, что предпочел бы обычный прямой меч, а то и свое любимое оружие — Айглос, благо они были ему более привычны, но в сложившихся обстоятельствах выбирать не приходилось, а Айглос благополучно прикарманил Элронд. — Вот, сам посмотри — до сих пор острый и блестит, как новенький. Это работа Эллери Ахэ, сталь прочная, тебе точно подойдет! Нолдо вытащил ятаган из ножен, попробовал разрубить им какую-то деревяшку, потом про себя подумал, что изогнутый клинок в принципе по-своему удобен, надо будет потом при случае немного попрактиковаться, чтобы окончательно к нему привыкнуть. — Спасибо, — поблагодарил он орка. — Особенно он мне пригодится, когда я все-таки доберусь до Элронда, но это чуть позже, сейчас жизнь этого юноши важнее. — Удачи, — Дургхаш пожал ему руку.