Золотой рассвет. Часть 3. Начало Эпохи

После несостоявшейся казни Валандур чувствовал себя в высшей степени омерзительно — вернее, это было слишком слабое слово для того, чтобы описать его внутреннее состояние; его буквально переполняло отвращение к самому себе и к жизни вообще. Ему вспомнилось, как еще в Мордоре он, разговаривая с Элендуром, проклинал все на свете и думал, что его жизнь не сложилась, но теперь он понимал, что это были еще цветочки — тогда он, по крайней мере, еще не пытался жестоко убить ни в чем не повинного безоружного мальчишку и не развратничал с пленными. Сейчас для него было совершенно невыносимо даже ходить по городским улицам — ему казалось, что люди смотрят на него с брезгливостью и презрением и шарахаются от него, как от больного опасной заразной болезнью. Что ж, ничего другого ему ожидать и не приходилось — кто же после такого согласится подать мучителю руку или заговорить с ним о каких-нибудь повседневных делах. Исилдур, впрочем, вел себя как обычно, однако Элендур, который и без того после пощечины отца замкнулся в себе и почти все время молчал, обходил незадачливого палача стороной. Валандур не делал попыток сам что-то сказать сыну своего друга, хотя до этого они общались довольно тепло, даже немного дружили, и ограничивался обычными каждодневными приветствиями — он понимал, что тому наверняка попросту невыносимо не то что беседовать, даже стоять рядом с таким бессовестным выродком, в которого превратился он. Однажды утром он проснулся с мыслью, что ему после всего произошедшего больше нет места в этом мире. Конечно, живи он среди морэдайн, те не только не осудили бы его, но и вообще не сочли бы жестокое истязание мнимого шпиона чем-то из ряда вон выходящим — они не видели ничего зазорного даже в том, чтобы над кем-нибудь издеваться ради забавы, но все-таки он не морадан, однако умудрился докатиться до крайней точки. Взять бы да и прекратить все это разом, все равно никто плакать не будет, напротив, наверняка люди скажут, что так ему и надо… Закончив все дела, Валандур зашел в лавку, нарочно выбрав ту, что находилась на другом конце города; ее хозяин, увидев знатного посетителя, тотчас оживился, предвкушая возможную прибыль, и заулыбался. Ну ладно, пусть хоть кому-то будет польза. — Что вам нужно, господин? — спросил торговец. — У меня есть все, что вы только можете пожелать, спрашивайте! — Да мне бы яду, — попросил Валандур, — мышей потравить. Не пойму, отчего развелись, вроде я долго на войне был, дома ничего съедобного не держал, да и сейчас у себя редко ем, но постоянно слышу, как по ночам пищат, да и занавески все попортили! Тот покопался в ящике под прилавком, потом быстро вытащил оттуда завернутые в тонкую бумагу бурые шарики, чем-то напоминающие скорее южные сладости, а не смертельную отраву, и положил их перед посетителем. — Вот, господин, как вам будет угодно, — сказал он. — Не самые дешевые, зато могу вам твердо пообещать — завтра мышей в вашем доме не будет! Если мыши не передохнут, верну вам деньги! Что-нибудь еще желаете или это все? — Все. Ладно, — отмахнулся Валандур, — сколько с меня? Лавочник назвал цену; военачальник Исилдура, не торгуясь, отсчитал нужную сумму и положил отраву в карман. — Нужно разложить эти шарики везде, где бегают мыши, — начал пояснять торговец, — но ни в коем случае не рядом с едой или питьем. Они сладкие, мыши их съедят и передохнут. Одного дня достаточно. — Прекрасно. Спасибо, разберусь, — холодно ответил нуменорец и вышел за порог. * Придя к себе, Валандур сел за обеденный стол, положил на него купленную отраву, долго сидел, глядя куда-то в пространство. Вот, значит, как выглядит смерть: так просто — и все, стоит только протянуть руку, проглотить один из шариков, запить водой из графина — и завтра король его хватится, потом пошлет людей его искать, да только они найдут лишь окоченевший труп. Это казалось так просто, но что-то его останавливало, он не решался на такой страшный шаг, и ему казалось, что если бы кто-то сейчас заговорил с ним, остановил его, он бы со спокойной душой и в самом деле скормил яд мышам, которые копошились где-то за шкафом — интересно, что они вообще там делают, есть-то в доме нечего. Неожиданно раздался стук в дверь. Валандур пару мгновений думал, открывать ему или не открывать — может, все-таки сделать вид, что его нет дома? — но тут в дверь постучали еще раз, уже более настойчиво, и он, нехотя поднявшись на ноги, подошел туда и повернул ключ в замке. — Айор?! Что ты здесь делаешь? Как тебя выпустили из дворца? — он ожидал увидеть кого угодно, но только не ее. Она сбросила капюшон. — Я пришла попрощаться. Завтра утром я уезжаю домой. Валандур на мгновение потерял дар речи, не зная, что ответить, потом все же собрался с мыслями: да, ведь король сегодня и в самом деле около получаса беседовал с глазу на глаз с харадским послом, неожиданно приехавшим в Гондор, и не допустил на эту встречу никого, кроме своего старшего сына Элендура. Значит, вот о чем они договорились — отпустить пленных домой. По спине у него пробежал неприятный холодок: а что будет, если соотечественники Айор узнают о том, что она обесчещена? Убьют сразу, будут ее презирать, все-таки поймут, как это могло произойти, или ей удастся все скрыть? В конце концов, сомнительно, чтобы кто-либо стал и в самом деле это проверять… — Прямо завтра? — Ты меня в дом впустишь или я так и буду стоять на пороге? — с легкой иронией поинтересовалась она. — Между прочим, на улице не май, а у вас тут не так тепло, как у нас! Он посторонился. — Да, конечно… Входи… — Мои родственники мечтают снова увидеть меня дома, — сказала Айор, снимая теплый плащ, под которым оказалось простое темное платье, — вот как раз сегодня договорились о моем возвращении. Ваш король почти сразу дал свое согласие, и завтра утром я покину Гондор. Я, конечно, соскучилась по своим, но мне даже жаль немного, мы с тобой даже толком познакомиться не успели, — тут она ему подмигнула. Валандур посмотрел на нее с удивлением, запирая дверь. — Не замерзла? — Нет, все хорошо, хотя погода у вас, конечно, на редкость мерзкая. — Я тоже скоро уезжаю, — сказал нуменорец, глядя куда-то в сторону, словно стараясь не встречаться с гостьей взглядом — да это так и было: его до сих пор терзал стыд из-за того, что он сделал с ней той ночью, с его стороны просто недопустимо было проявлять подобную несдержанность. — Король хочет, чтобы я сопровождал его в Арнор. Правда, не то чтобы прямо скоро — он вроде говорил, что собирается ехать туда не то в августе, не то в сентябре. Совсем не хочется тащиться в такую даль, но делать нечего. Доводилось мне там бывать, не понравилось. — Я пока не бывала, но наслышана. У нас на юге куда лучше. — Ты скучаешь по дому? — осторожно спросил он. — Бывает, — девушке стало грустно из-за того, что они с Валандуром даже после того, что между ними произошло, по-прежнему слишком далеки друг от друга, потому что в его душе творилось что-то такое, о чем она не имела никакого понятия, но ей все же хотелось как-то его разговорить. — Я тоже, — ответил он и осторожно коснулся ладонью ее щеки. — Ведь мой дом не здесь. Он остался в Нуменоре. Харадка не отстранилась, напротив, она прижалась к нему и провела рукой по его волосам, потом по спине. Он чувствовал, как часто-часто бьется ее сердце, и в этот миг ему казалось, будто время для них обоих остановилось. — Что ты со мной делаешь… — горячо зашептал Валандур. — Когда ты рядом, я словно и в самом деле теряю рассудок… Айор смотрела на него, ее губы дрогнули, словно она пыталась что-то сказать, но не проронила ни единого звука. Его ладони медленно скользили по ее телу. Потом он легко поднял девушку на руки, отнес в комнату, уложил на неразобранную постель, и, обладая красавицей-южанкой, чувствовал себя как никогда счастливым — может быть, если бы она осталась тут еще на какое-то время, он окончательно пришел бы в себя… Он старался быть с ней как можно более нежным, чтобы ненароком не причинить ей боли, но ей, как ему казалось, все происходящее вполне нравилось. — Я очень рад, что ты ко мне пришла, — сказал Валандур потом, когда они отдыхали в объятиях друг друга. — Мне будет тебя не хватать… Он склонился над девушкой и посмотрел ей в глаза. — Я еще никогда не был так счастлив… Чуть позже она встала, надела платье, набросила плащ; разумом она до сих пор не осознавала произошедшего, но ее тело и душа подсказывали, что ничего лучше с ней еще никогда не случалось. — Теперь я пойду, — спокойно, словно ничего и не было, произнесла девушка, — а то завтра мне рано вставать и далеко ехать, и сейчас час уже поздний. Тут Айор попалась на глаза лежащая на столе отрава; по выражению ее лица Валандур понял, что она прекрасно знает, что это такое, и поспешил все объяснить. — А я тут мышей травить собрался, — как ни в чем не бывало сказал он, тоже поправляя одежду. — Купил сегодня, мне сказали, что средство надежное, а то мыши много вещей попортили. — Как по мне, так лучшее средство от мышей — это кошка, но не все их любят и могут за ними смотреть. Если нет кота, то сгодится и яд, только ты лучше со стола это убери, — посоветовала Айор, — и потом, как мышам накидаешь, руки несколько раз с мылом вымой и ни в коем случае не касайся еды или чашек с водой. И стол тоже вымой с мылом, а то хлеб случайно сюда положишь, и потом тебя ни один врач не спасет. Мыши-то от этой гадости не просто так дохнут. Валандур старательно попытался сделать вид, что все в порядке — ему вовсе не хотелось, чтобы харадка догадалась о том, что он собирался травить этим отнюдь не мышей, и сочла его не меньшим безумцем, чем Исилдура. — Конечно. Я совершенно об этом не подумал. — Ну все, — она обняла его, — теперь прощай. Жаль, конечно, что мы, скорее всего, больше никогда не увидимся, но я буду о тебе помнить. — А я о тебе, — Валандур понимал, что говорит глупые банальности, но был не в состоянии выразить все чувства, охватившие его в тот момент. Он отдал бы все на свете за то, чтобы она осталась здесь, никуда не уезжала, чтобы у него была возможность начать все сначала и родиться в другое время и в другом месте, но это было совершенно несбыточное желание! Он схватил ее за руку, словно пытаясь отсрочить неизбежное, и снова долго смотрел ей в глаза. Айор улыбнулась и высвободила кисть, направившись к двери. — В любом случае я не жалею о своем приключении, — прошептала она. Когда она ушла, Валандур взял со стола отраву и бросил три шарика рядом со шкафом, а два оставшихся отнес в кладовую, после чего, как и советовала харадка, несколько раз вымыл руки с мылом и как следует протер стол. Через пару минут он увидел, что около шкафа уже сидят две мыши и с большим аппетитом уплетают угощение: наутро ему предстояло убирать трупики вредителей. Однако сейчас он думал о том, что есть то, ради чего все же стоит жить, и для него именно этим стали две безумных ночи с этой девушкой, когда он позволил себе ни о чем не думать и только чувствовать. * Валандур искренне думал, что Айор покинет его страну вместе со своей подругой, однако наутро, решив все же прийти и понаблюдать за их отъездом, был сильно удивлен тем обстоятельством, что она вышла из дворца одна. Небо на востоке едва начало светлеть, и в фиолетовых рассветных сумерках нуменорец в последний раз смотрел на свою случайную возлюбленную. Харадский посланник с охраной шел вслед за ней, отставая где-то на два шага; гондорскому военачальнику сразу подумалось, что он явно занимает у себя на родине более низкое положение, чем она. Люди, сопровождавшие Исилдура, держались настороженно, но сдержанно и почтительно: в их среде было не принято осуждать действия государя, какими бы странными или откровенно противоречащими всему привычному они ни казались, и в их глазах он все равно был верховным королем дунэдайн и вершителем воли Валар, несмотря ни на что. Никто не говорил ни слова — посланник с идеально спокойным выражением лица распахнул перед Айор дверь крытой повозки, она забралась внутрь, ее сопровождающие сели на коней и двинулись в путь. Валандур долго смотрел им вслед, поймав себя на мысли о том, что девушка даже не обернулась, не посмотрела в последний раз на то место, которое покидает — хотя оно и понятно, ему тоже вряд ли понравилось бы находиться в плену даже у самых хороших людей, не чинивших жестокостей в отношении тех, кто попал к ним в руки. Интересно, а если бы она все же оглянулась, то увидела бы его? И что бы тогда сделала, может, хотя бы помахала ему рукой, улыбнулась на прощание? Подул пронизывающий холодный ветер, и нуменорец, завернувшись в плащ, поспешил во дворец — мерзнуть ему совсем не хотелось. Однако все его мысли по-прежнему занимала Айор, и в какой-то степени ему стало легче от своего странного чувства — он впервые в жизни испытывал нечто подобное, словно эта прекрасная девушка увезла с собой частичку его души, но зато эти воспоминания вернули ему волю к жизни — по крайней мере, он больше не испытывал желания сделать с собой что-то страшное. Сейчас он думал о том, что, возможно, в силу своего происхождения проживет еще достаточно долго — лет сто, сто пятьдесят, даже двести, и оставшиеся дни его жизни будет согревать память об этих двух ночах, проведенных с прекрасной девушкой с юга. Ему очень хотелось, чтобы она добралась домой благополучно — Саурон, конечно, мертв и больше не представляет ни для кого угрозы, но мир тем не менее по-прежнему полон опасностей, кроме того, он надеялся, что никто из ее соотечественников не узнает о том, что между ними произошло — он не представлял себе, что когда-нибудь станет виновником чужого позора и бесчестья. Доброго пути тебе, Айор из Харада… Доброго пути… * Был старший силен, но зол и жесток; Второй был слаб, как хилый росток, Беспечен третий и ветрен умом, Четвертый глуп, хоть не злобен при том. Из армянского эпоса Соот-Сэйор ожидал увидеть на пороге своего жилища кого угодно, но только не Курумо Морхэллена, второго сына своего Учителя. Майа стоял и смотрел на резной каменный узор над входом в Аст Алтар, потом его растерянный взгляд остановился на лице Гэленнара. Тот в свою очередь тоже взглянул на странного гостя с любопытством: одет Морхэллен был не слишком подходящим образом, тонкая вязаная шапочка плохо защищала от холода и ветра, плащ тоже подходил для куда более теплой погоды. Ветер был просто ледяным — с каждым его порывом казалось, что в кожу врезаются не снежинки, а режущая алмазная крошка. — Входи, — предложил ему эллеро, — замерзнешь. Тот неловко переступил с ноги на ногу. — Я долго искал хоть кого-то из вас… и наконец нашел. — Я же сказал — входи, — почти потребовал Гэленнар. — На улице страшный холод, пусть и не морозы, но ветер, мокрый снег, сырость — приятного мало. Курумо сделал шаг вперед. — Я тебе сразу объясню, почему… Эльф слегка отстранился. — Давай не будем говорить о прошлом, — он поморщился, — оно вызывает у меня не самые приятные воспоминания. Если ты хочешь снова быть рядом с нами, то не касайся этого, если можно. Красивое лицо Курумо исказилось болезненной гримасой — вид у него был такой, словно Гэленнар как минимум ударил его ножом. — Прости. Я бы хотел видеть Ортхэннэра — где он? Эльф молча сделал знак своим помощникам, чтобы они заперли двери, после чего прислонился к холодной каменной стене и, глядя на своего гостя, вздохнул с облегчением. — К счастью, мертв! — воскликнул он. — К счастью?! — Курумо отшатнулся от него с еще более искаженным лицом, не понимая, что вообще происходит и почему Соото такое говорит. Тот потянул его за руку — ладонь майа показалась ему холодной, как лед. — Идем скорее внутрь, хоть согреешься, и я тебе все расскажу. Натворил наш Ортхэннэр всякого нехорошего, так сразу и не перечислишь. Нахмурившись, Морхэллен пошел за хозяином крепости; он уже отлично понял, что произошло нечто очень плохое, и теперь хотел знать подробности. Гэленнар, напротив, решил с этим не торопиться — он видел, что его друг детства сильно замерз и устал с дороги, да к тому же наверняка хочет спать, поэтому предложил ему сначала как следует поужинать и отдохнуть. — Если ты не против, я расскажу тебе обо всем завтра, — сказал он, когда Феввэ поставил перед гостем поднос с едой и горячим чаем. — Тут много чего произошло, и в основном, как ты сам уже понял, новости у меня неутешительные. Честно говоря, я был бы благодарен убийце твоего брата за то, что он избавил Арту от этого чудовища, но этот человек и сам… ладно, давай лучше утром на свежую голову, мне сейчас не очень хочется на ночь глядя это обсуждать. Курумо, все еще дрожа от холода, обхватил обеими ладонями теплую кружку, чтобы хоть немного согреться и прийти в себя. — Говори, — обиженно произнес он. — Чего до утра тянуть. — Не хочу, — повысил голос Соото. — Мне это потом ночью сниться будет. Курумо с нарастающим раздражением ждал, что Гэленнар все же сдастся, но тот был непреклонен, и в итоге майа не осталось ничего иного, как все же согласиться отложить беседу до завтра. — Ладно, — он подсел ближе к камину. — Только пообещай, что не утаишь от меня ничего.