Золотой рассвет. Часть 3. Начало Эпохи

Ночи становились все длиннее, а дни все короче. Уже в середине октября лужи по утрам начали затягиваться первым хрупким ледком, а к середине ноября вся земля промерзла самое меньшее на треть пальца вглубь — очень дурным признаком было то, что снег так до сих пор толком и не выпал, лишь лежал то там, то здесь редкими островками. — Да, давненько тут таких морозов не было, да еще в конце ноября, — ужасался Гил-Галад. — Сколько я в это время года бывал в гостях у Трандуила, но такого кошмара не помню! — И не говори, — вторил ему Маэглин, — если в ближайшее время все не изменится, по весне всем очень плохо придется — особенно тем, кто сеял озимые. Ну и вообще… всем. Исилдур, иногда посматривая на уныло-безжизненный пейзаж за окном и голые ветви деревьев, слушал сетования своих родичей на мерзкую погоду и про себя думал, что все происходящее как нельзя лучше отражает его собственное душевное состояние — он не стал это озвучивать лишь потому, что не хотел причинять боль Гил-Галаду, который и без того готов был едва ли не сдувать с него пылинки. Да, кто бы мог подумать, что обычные дела вот так вот возьмут и превратятся для него в почитай что невыполнимую задачу: многие люди живут и даже не подозревают о том, как это прекрасно — иметь возможность просто легко и свободно дышать или дойти от окна до кровати, не боясь упасть и потерять сознание или не мучаясь при этом от боли в еще не заживших ранах. Несмотря на это, про себя он все же отметил, что в этот раз ему стало лучше куда быстрее, нежели в свое время в Нуменоре, когда он избежал верной смерти лишь благодаря ловкому обману Аглахада. Хотя кто знает, не лучше бы для него было, чтобы все закончилось? Ведь теперь придется объясняться с родными и друзьями, а они не примут просто так его оправдания, что был не в себе — кому это интересно после всего, что он умудрился натворить и что уже не исправить при всем желании? Ну ладно, что есть, с тем теперь жить и придется — хорошо уже то, что его перестали мучить кошмары и он в состоянии спокойно спать и даже чувствовать себя выспавшимся, а не просыпаться после короткого сна с чувством давящего ужаса и полной невозможностью заснуть вновь. Однако как-то утром Гил-Галад в очередной раз заглянул к нему в сопровождении Саурона, и первая же фраза Врага предельно его удивила — вернее было бы сказать, что запредельно. — Вставай, — сказал он как ни в чем не бывало, словно это был самый что ни на есть обычный день. — Сегодня мы с тобой пойдем гулять во дворе крепости. Исилдур сделал усилие, чтобы ему ответить. — Я все понимаю, но не надо пытаться надо мной издеваться. Если уж ты занимаешься целительством, то отлично видишь, что я не смогу никуда выйти. — Прекрати. Сможешь. — Нет. Ты сам знаешь, что нет. Гил-Галад слушал его в полном недоумении. — Майрон, ты в себе? — в его голосе послышался страх. — Можно подумать, ты не знаешь, что с ним. Или в самом деле нарочно решил поиздеваться? Неудачную жертву выбрал. И время тоже неудачное. Тот обернулся к эльфу, недовольно усмехаясь. — Знаешь, что мне больше всего не нравится? Когда кто-то ровным счетом ничего не смыслит в деле, но думает, что смыслит, и еще начинает другим советы давать, которые со стороны смотрятся наподобие «дом нужно строить с потолка, а воду носить решетом». Так вот, уясни себе одну вещь: конечно, поднимать кого-то с постели, если он и в самом деле при смерти лежит, конечно, не нужно. А вот если ему уже лучше, то все наоборот, потому что есть такая неприятная вещь — называется застойными явлениями в сердце и легких, особенно часто встречается у тех, кто после тяжелого ранения или болезни продолжает целыми днями тихонечко лежать. Чревато смертью. А теперь, — он протянул руку Исилдуру, — вставай. Я уже предостаточно насмотрелся на тебя полумертвого. Идем гулять. Через «не могу» и «не получится». Тот, вцепившись в его руку, неуверенно встал с постели — зато, по крайней мере, в этот раз он смог сделать это самостоятельно, а не с чьей-то поддержкой. — Лестница вниз очень длинная? — неуверенно спросил он. — Терпимо, — вид у эльфа был напуганный, в глазах едва не стояли слезы. — Главное — спокойно, — посоветовал им Саурон. — Если я погорячился и Исилдур в самом деле свалится на лестнице в обморок, до кровати дотащу, в этом можете не сомневаться. Однако в том, что касается целительства, я не ошибаюсь. Ты ведь прекрасно доверился мне до этого, — Гил-Галад смутился, поскольку это был камень в его огород. — Почему сейчас не можешь? Тот опустил глаза. — Все я могу. Извини. — В таком случае пошли вниз. Будем поддерживать нашего дорогого родича с двух сторон, чтобы ему не было уж очень страшно. Вперед. Исилдур сделал несколько осторожных шагов вперед, боясь, что у него снова закружится голова, потом рискнул толкнуть дверь и начать спускаться по лестнице, крепко держась одной рукой за перила, другой — за плечо короля Нолдор. Вскоре они оказались на улице, и он медленно, с наслаждением вдохнул свежий воздух. Это было забытое ощущение, настолько сильно забытое, что казалось почти незнакомым, но все же смутно припоминалось; плотнее закутавшись в теплый плащ с капюшоном, он долгое время смотрел на низкое зимнее солнце, окрашивающее небо в оранжево-красноватый цвет, а потом искоса опасливо посмотрел на Саурона. — Спасибо тебе, — тихо сказал он. — Я уж думал, что больше никогда всего этого не увижу. * Утром следующего дня Исилдур, к собственному большому удивлению, проснулся во вполне сносном состоянии — как ни странно, теперь он чувствовал себя неплохо и душевно, и физически — конечно, по сравнению с тем, что было. Сначала он попробовал сесть, потом встать; голова у него больше не кружилась, и на ногах он держался вполне твердо. Прежде всего он решил добраться до ванной — конечно, ему было кому помочь, пока он был не в состоянии сам о себе позаботиться, но меньше всего он любил кого-нибудь напрягать — можешь сделать что-то сам, делай сам. Впервые за долгие дни посмотрев на себя в зеркало, король дунэдайн ужаснулся увиденному: про такое и впрямь говорят — краше в гроб кладут. Однако он все же попробовал умыться и привести себя в порядок без чужой помощи. Заведя руки за голову, он снова почувствовал дурноту и слабость, но все же смог расчесать волосы и заплести косу. Теперь можно было немного пройтись по крепости — главное, конечно, это не нарваться ни на кого из тех, кому так или иначе умудрился наделать всякого нехорошего во время приступов безумия, иначе последствия могут быть не слишком хорошими. Первой его мыслью было попробовать все-таки сделать то, о чем он подумал еще вчера вечером перед сном: сходить к Элендуру и с ним поговорить, однако он, так и не решившись к нему спуститься, остановился перед высоким окном посреди коридора. На улице шел легкий снег, но было непонятно, насколько холодно по сравнению со вчерашним днем. Какое-то время он так и смотрел в окно, пока не услышал за спиной чьи-то шаги. Обернувшись, он увидел рядом с собой какого-то молодого парня с матово-смуглой кожей и темными раскосыми глазами; волосы его были собраны в плотно уложенную прическу, которую полностью скрывал яркий платок с крупными цветами, туго обвязанный вокруг головы. — Ну, здравствуй. Незнакомец слегка поклонился; голос у него оказался довольно-таки приятный — не слишком громкий и не резкий. — Меня, кстати, Моро зовут. Полным именем — Ономори, но для друзей просто Моро. — Исилдур, — неуверенно представился король дунэдайн, еще не зная, стоит ему разговаривать с этим человеком или он может представлять неизвестную пока опасность. — А я знаю, кто ты, — спокойно ответил тот. — Я все про тебя знаю. — Откуда? — Исилдур настороженно отстранился, но тот, казалось, совершенно этого не заметил: вид у него был несколько отрешенный. — Я провидец. Вижу будущее, читаю мысли. Мне даже и не надо никого ни о чем расспрашивать, и без того могу во всем разобраться. — Ну тогда что я говорить буду, — рассеянно ответил нуменорец, — ты и так все знаешь. — В том числе и про леди Фириэль, — ответил его новый знакомый. — Ты не хотел вчера говорить об этом с Гил-Галадом, потому что боишься, будто он обвинит во всем тебя. Будь уверен, он этого не сделает — он же твой друг, и он тебе верит. Верил всегда и будет верить всегда. — Я сам ни во что не верю, — Исилдур, услышав его слова, невесело улыбнулся. — До меня на днях дошли очень нехорошие слухи, будто бы моя жена на себя руки наложила. Кто в этом виноват? Конечно же, я — она всю жизнь так меня любила, а я, получается, не оценил того, что подарила мне судьба. — Сама, думаешь? — возразил Моро. — Нет, не сама. Скажи спасибо своему долбанутому бывшему союзничку, будь он неладен. Ты сам посуди: представим себе, что ты всю жизнь очень сильно кого-то любишь, и вдруг он бесследно исчезает, слухи противоречивы. Что станешь делать? Можешь не отвечать, я уже знаю твое решение — конечно же, попытаешься хоть что-то выяснить и найти этого человека, но уж однозначно не полезешь в петлю. — Ладно… спасибо на добром слове. — И что ты так переживаешь? Из-за того, что у тебя что-то было с родственницей Денны? Исилдур кивнул. Моро посмотрел куда-то вверх и вбок, словно пытаясь рассмотреть что-то в углу на потолке. — Ну вот что ты глупости болтаешь. Начнем, во-первых, с того, что кто-либо может меня любить, но из этого не следует, что я обязан ответить ему тем же, и тут не виноваты ни он, ни я. — Это не глупости. Все очень и очень серьезно. Седьмой едва заметно улыбнулся. — У меня на родине тебя бы за такие речи на смех будь здоров подняли. Никто не возьмет тебя в мужья, если перед тем не родит от тебя здорового ребенка. Предложи ты кому начать спать вместе только после свадьбы, от тебя бы наши женщины шарахаться стали, как от полоумного, а если бы до свадьбы ребенок появился, так все бы только обрадовались. Исилдур посмотрел на него в явном замешательстве. — Мне всю жизнь говорили, что у вастаков очень строгие нравы, поэтому их женщины никогда с непокрытой головой на людях не показываются, — с недоверием заметил он. — Мужчины, если ты заметил, тоже, у нас такая традиция, — он слегка потеребил в пальцах кончик своего яркого платка. — Только вот в мужья тебя без близких отношений до свадьбы, как я уже сказал, никто не возьмет. Сам подумай, как можно за человека выходить, если ты его совсем не знаешь? Какой он? Вот понравился девушке парень, а потом выяснится уже в первую брачную ночь, что он как мужчина ничего не может или ей не по душе, как он это делает. Или в хозяйстве он ничего не смыслит и не умеет, пойдет овец на лугу пасти и всех растеряет, понятия не имеет, как что в доме чинить, а то и вообще грязнуля, за собой ничего не убирает. Или пьет не просыхая. Либо поживут они несколько лет вместе, и окажется, что детей он иметь не может, а жена детей хочет. Кому такой муж нужен? Сам посуди — если ты кого-либо себе в супруги берешь, так надо его узнать, а потом уже замуж за него идти. Есть люди, которые детей не хотят, а есть и те, кто, наоборот, мечтает о большой семье, так не кажется ли тебе, что наилучшим решением будет сначала убедиться в том, что вы друг друга как муж и жена устроите, а потом и свадьбу играть? Так что я бы на твоем месте радовался, а не переживал, что какие-нибудь недалекого ума люди скажут — конечно, они скажут, да вот толком не понимая, что несут. Я вот тебе скажу, что скоро ваша с Гил-Галадом родственница Келебриан хлебнет горького до слез — мало того, что ее муженек ни на что толком не способен как мужчина, так этот ублюдок еще и испоганит ей всю жизнь своими мерзкими претензиями! Поэтому не бери пример с недоумков, у тебя есть и еще будут все возможности, и со временем, уж поверь мне, все наладится. Исилдур выглядел несколько удивленным, еще до конца не понимая смысла всех слов Моро. — Думаешь, жизнь может начаться заново? — тихо спросил он. — Разумеется. Как говорят у меня на родине, пока ты жив, ты сильнее смерти, — уверенно ответил Ономори и посмотрел на него со смесью сочувствия и поддержки. Взгляд Исилдура снова стал напряженным и мрачным. — Ты правда знаешь все это заранее? — Конечно, иначе бы не говорил, — Моро это не слишком понравилось, но он понимал, что такая реакция — достаточно обычное дело для многих, кто пережил нечто страшное. * Гил-Галад не видел своих братьев почти до позднего вечера и слабо себе представлял, куда они могли подеваться — возможно, они уехали куда-то вместе с Сауроном? Однако потом они все же появились, причем оба были в очень хорошем настроении. — Где вы были целый день? — спросил он. Тъелпе не ответил, загадочно улыбаясь. — А у меня для тебя отличные новости, дорогой братик, — хихикнул Маэглин. — Мы с Кэлом кое-что придумали и выкопали в лесу волчью яму, только, сам понимаешь, не для волков. В том месте мои ребята частенько замечали чужих… вот один из них в нее и угодил, причем это не простой исполнитель чьей-то воли, а тот, кому вы с Майроном давненько грозитесь вырезать сердце подручными предметами. — Олло?! — Он самый. Мы тут собираемся после ужина немного над ним поглумиться, если хочешь, пошли с нами. Не так страшна сама смерть, как ее ожидание… начальный, ожидаемый страх… — прямо-таки с наслаждением произнес Маэглин. В былые времена король Нолдор отверг бы такое заманчивое предложение с отвращением и негодованием, но сейчас он раздумывал недолго. — Хочу. — И я с вами, — довольно улыбнулся Денна. — Ох, не знает еще этот ушастый недоумок, что именно его ждет, — многозначительно подметил Моро. — Мало ему не покажется. Чуть позже они спустились в подвал; Маэглин отпер тремя ключами дверь в каморку, в которой запер своего пленника. — Привет, придурок, — эльф показал ему неприличный жест. — Что, влип? Как тебя яма, понравилась, не очень холодно было, ничего себе не сломал? Эллеро по-прежнему сидел на лавке в подвальной комнате; за крошечным оконцем на фоне яркой луны падал слабый снег. Увидев вошедших, он поднялся на ноги. — Ну ты и мразь, — тотчас выдал он Маэглину. — Жаль, что ты в Аст Ахэ у Ортхэннэра на операционном столе не сдох. Тот фыркнул. — Надо же. Он виноват, а я сразу мразь. Ничего, удавит тебя Ортхэннэр, как вернется, посмотрим, как ты в петле забавно дергаться будешь. — Надо делать то, что тебе говорят, а не то, что в дурную голову взбредет, — Третий посмотрел на Олло, как на слабоумного. — В противном случае будь готов за это поплатиться. — Вы что все, с ума посходили? — на его лице было написано непередаваемое отчаяние, сейчас он походил на загнанного в угол зверя. — Вы же все-таки тоже люди! — Ах, вот как ты запел, — Денна посмотрел на него с откровенной брезгливостью, словно на ведро с помоями. — Теперь-то ты не такой храбрый. — Знаешь, что тебя ждет? — криво усмехнулся король Нолдор. — Публичная казнь с особой жестокостью. Майрон мне обещал. Олло разразился целым потоком ругани — общий смысл его бранной тирады заключался в том, что от потомка Финвэ не приходится ждать ничего хорошего, он не способен на благородный поступок. Денна внимательно его выслушал, после чего вопросительно посмотрел на эльфа с нехорошей ухмылкой. — Слушай, а можно, я ему врежу? Тот отрицательно покачал головой. — Не надо. — А почему? — съехидничал Третий. — Ну ты же слышал, что он сказал. Самое интересное в том… — Что ты за него в свое время заступился, — перебил его Денна, — а он так ничего и не понял, более того, почему-то решил, что приказы можно нарушать и Саурианна это просто так сказал, к исполнению все не обязательно, как будто ему велели двор подмести, и какая разница, ну не подмету я двор сегодня, не умрет никто от этого. Извини, — он покосился на Олло, — идиотские выходки чреваты жестокой расплатой. Так что готовься морально, долбодятел, Саурианна вернется — убьет тебя. — Убьет, — вторил ему Моро ледяным тоном. — Обязательно убьет. Олло выпрямился и попытался придать себе грозный вид — вернее, сохранить остатки достоинства. — Соото про тебя правильно говорит, — ответил он Денне, — что ты не имеешь своего мнения и можешь только поддакивать Ортхэннэру! Гил-Галад нехорошо выругался. — Знаешь, Олло, — сказал он, немного успокоившись, — если бы речь шла о чем-то несерьезном, мне было бы наплевать, несмотря на то, что ты обо мне думаешь, я эльф не злой и не мстительный, мало ли кто что обо мне думает и как меня назвал, это все несерьезно. Однако теперь речь идет о жизни и здоровье нескольких очень близких мне людей, и их я тебе уже не прощу. Как ты сам понимаешь, заступаться за тебя тоже больше не стану… — Да мне плевать… — Плевать на всех ты будешь, в петле болтаясь или вообще на тупом колу с занозами сидя, — предупредил его Денна. — Можно мне договорить? — король Нолдор чувствовал себя очень неловко, потому что раньше никогда не сквернословил, да еще в чужом присутствии, но сейчас его переполняли эмоции. — Когда Майрон его ударил, я искренне думал, что он неправ и что делать так не нужно. Сейчас я считаю, что некоторые постоянно жалуются, что их бьют, и всячески на это нарываются, но не говорят, за что! Потом выясняется, что есть за что, как ни прискорбно! Денна тронул его за плечо. — Все, заканчивай, тебе нужно успокоиться и прийти в себя. Видел бы ты себя сейчас со стороны, — добавил он шепотом. — Пойдем отсюда.