Невесты для вампиров

Учитель, который встал из-за стола, был невысоким человеком с длинными, до плеч, волосами цвета воронова крыла. Его несколько бледноватая кожа напомнила Белле тот типаж аристократов, который обычно любят описывать в любовных романах – хорошая такая, аристократическая внешность. Правда, взгляд его больших, с поволокой, похожих на женские, глаз, был несколько туманен: складывалось впечатление, что его едва ли не насильно вырвали из мира грёз, в которых он недавно пребывал, хотя отложил он книгу с видом явно удовлетворённым. «Наверное, перипетии сюжета благоприятствуют его любимому персонажу», - подумала Белла, подумав, что этот человек (или вампир – было непонятно, ибо сейчас девушка мало в чём была по-настоящему уверена) очень уж увлечён книгой: когда она вошла в класс, она обратила внимание на то, что учитель, переворачивая страницу, издал сочувствующий вздох и пустил сентиментальную слезу. Да и закладка на книге - бархатная, розовая, с кисточкой – не оставляли сомнений в том, что преподаватель был человеком тонкого вкуса, а в его движениях прослеживалась даже некоторая доля жеманности. Если бы Белла увлекалась астрологией, она отнесла бы этот тип мужественности к знаку Девы. Известно, что, обладая хорошим вкусом, они часто перебарщивают из чувства лёгкого тщеславия. - Дорогие мои леди и джентльмены, - неожиданно твёрдым голосом сказал этот женственный и, по-видимому, довольно мягкий любитель сентиментальных историй, - Рад видеть вас сегодня на занятии по средневековой японской литературе. Да, сегодня я заменяю пару математики, думаю, к нашему общему счастью, ибо в точных науках я не силён, а для вас, как мне кажется, они являют муку мученическую. - Точно, - сказал Шу. Белла удивилась, поскольку не думала, что Шу обладает более гуманитарным, нежели математическим складом ума, ей казалось, что этот холёный педант больше расчётлив, чем душевно пластичен. Шу будто угадал её мысль. Эту особенность стали подмечать все девушки с первых дней знакомства, а именно ту, что парни легко угадывают их побуждения. Поначалу это было интересно, но затем эта способность вампиров стала их пугать: возникало ощущение, что их лишили личного пространства. Повернувшись к Белле, он показал ей красивый средневековый манускрипт, завёрнутый в бархатную красную ткань, и сказал: - Вообще-то я люблю литературу. Мне нравится мелодика стихов, да и вообще – кто же не любит искусство? Жаль, что про вампиров написано немного, а ведь их обострённое чувствознание способно воспринимать гораздо больше оттенков и полутонов, чем обыкновенные и менее утончённые чувства простых жителей этой планеты. Иногда мне достаточно двух строк, чтобы погрузиться в полное переживание ушедших эпох. Кстати, эта способность проявляется у меня и тогда, когда я рассматриваю свои коллекционные предметы – например, осколки ваз или кулоны, или эмали тонкой работы… Я как будто ловлю на себе образы утраченного, будь то воспоминания и мысли людей, уже давно покоящихся в могиле, или эмоциональные всплески по поводу восхищения красоты этих вещей их первыми созерцателями… Эту способность в ясновидении называют психометрией, и вампиры неплохо овладевают ей, правда, не сразу, а постепенно, но зато пользоваться этим даром – настоящее удовольствие для независимого исследователя. Иногда мне даже удаётся вступать в контакт с владельцами этих вещей – с их развоплощёнными духами. - А это не опасно? – осторожно спросила Белла. – Где-то я читала, что спиритизм может серьёзно навредить человеку, который слишком уж много времени посвящает себя этому занятию. - Не опасно, если не злоупотреблять. «Так сладок мёд, что наконец и гадок» - это про тех сумасшедших, что отдавали духам слишком много жизненной силы… Что же, пусть Бог оценит их жертву: надеюсь, она была не напрасной, хотя это, конечно, спорный вопрос. Действовали-то они из лучших побуждений. В своё время спиритические сеансы были единственным способом связаться с умершими родственниками. Так, во всяком случае, считалось, особенно на Западе... - Правда, не всегда получалось: часто являлся какой-нибудь неприкаянный дух и отвечал на вопросы с той только целью, чтобы присосаться к медиуму и подпитаться его энергией, - резонно закончила за Шу Белла. – Я много читала об этом и знаю об опасностях подобного времяпрепровождения. На моей родине в прошлом веке это дело было очень популярным, было и немало шарлатанов, которые выдавали себя за медиумов… И шарлатанам чаще везло больше, чем обычным спиритам: у них, во всяком случае, было меньше шансов стать одержимыми: подвешенный за верёвочку стул никому не повредит. - Ну ты совсем заговорила меня, куколка, - хихикнул Шу, бросив взгляд на учителя. Тот отвлёкся на какую-то девушку с волосами красного цвета, которую Белла приметила ещё у входа в школу. Это дало им возможность поговорить ещё какое-то время. – Не пугай меня этими сказками, хотя, конечно, в них есть некая соль. Для вампира ничего не страшно. Кроме, конечно, загнанного кола в сердце, да и то - это надо провернуть умеючи. Белла испуганно посмотрела на Шу. - Как ты до сих пор не свыклась с этой мыслью? Ну, сама понимаешь?.. – Шу посмотрел на Беллу как-то обеспокоенно. – Ты что, собираешься вздрагивать всякий раз, когда при тебе произнесут слово «вампир»? - Нет, конечно… - Белла задумалась. «Действительно, со стороны моё поведение наверняка не вызывает особых симпатий», - пронеслась у неё в голове эта мысль. – Просто, знаешь, не всегда тебе прямым текстом сообщают, что ты стала заложницей настоящих вампиров. - Ну, допустим, не заложницей... Тебя никто не неволит: не нравится – отправляйся на все четыре стороны. Я не рабыню себе нашёл, а невесту. Правда, перед тем, как это сделать, подумай: а нужно ли тебе это? Найдёшь ли ты в большом мире что-то, хотя бы отдалённо напоминающее то, что ты обрела? Иногда лучше синица в руках, знаешь ли. А в твоём случае ты поймала Жар-Птицу, скажу тебе откровенно. Белла хотела возмутиться, припомнив Шу то, как их насильно заперли в нижней комнате и оставили изливать своё негодование каменным стенам (правда, в случае с Каролиной главный удар принял на себя старинный сундук). Однако то, что сказал парень, приостановил поток её быстробегущих мыслей. Впервые с минуты её предполагаемого пленения она поняла, что те обстоятельства, в которых она оказалась, могут не столько препятствовать её душевному спокойствию, но, напротив, дать её развитию мощный импульс. Теплота, доброжелательность и какое-то невыразимое обволакивающее обаяние тона голоса Шу внушали ей уверенность и доверие. На секунду она подумала, что было бы вполне неплохо остаться в поместье навсегда, однако во всей полноте эту мысль её сознание отказывалось принять, во всяком случае, пока. Но страх ушёл, едва она попыталась – пусть поверхностно – проанализировать ситуацию. Белла вообще не была склонна к анализу и самоанализу, что в обычной жизни было частой причиной её паники, беспокойств и расстройств, а иногда – и крупных разочарований, когда она пыталась достичь чего-то большого без дисциплинированности и размышлений. От раздумий и разговоров их отвлёк учитель, который наконец-то отпустил ученицу и воссел за своё обычное место, с явной неохотой убрав романчик в ящик стола. - Скажу вам искренне, мои дорогие, - заговорил он, растягивая слова, - что у меня нет особого желания читать вам что-то из древних. Не потому, что они плохи, а потому, что сегодня просто настроения нет. Так что вам придётся почитать самостоятельно, а, если возникнут трудности - обратиться ко мне за разъяснениями. Если у кого возникнет желание поделиться своими мыслями касательно прочитанного – я буду только рад, я всегда приветствовал инициативу. Пишите своё мнение в тетрадях, потом сдадите, после пары... Можете и на дом взять написание сочинения. И вообще, мне кажется, что самостоятельное изучение развивает ум, а то мы с вами в последнее время как-то застопорились. По-видимому, это как-то связано с моим новым способом преподавания. Новшества не всегда бывают полезными, и они всегда требуют тщательной проверки. Шу объяснил Белле, что Акайо-сэнсэй (так звали учителя) в последнее время прибег к старинному способу преподавания, когда стихотворения просто зачитывались вслух, давались под запись, а потом надиктовывались мнения авторитетов. Такой метод казался учёному мужу наиболее приемлемым для того, чтобы дети уяснили себе всю красоту благоухающей амброзии поэзии древних, но здесь пришлось пожертвовать тем, что ученики вынуждены были иметь чужое мнение вместо своего: из-за обилия материала, даваемого под диктовку, не оставалось времени на то, чтобы учащиеся думали сами. И изложения практически не писались. - Поэзия – музыка души, - сказал Шу. – Гораздо важнее, чтобы семя, которым прорастает она в твоей душе, было посажено в тишине и взращено умело, причём собственными умственными и душевными усилиями. Мёртвая схоластика убивает подлинное чувство. Белла не могла с ним не согласиться. - Это я к тому, что для постижения тайн нашего традиционного искусства нужны особые методы. Хотя бы тот, согласно которому воспринимающий становится не просто его потребителем, но активно творит вместе с создателем шедевра. Для усвоения того, что было создано ранее, нужно именно сотворчество. А это всегда требует хотя бы некоторой подготовки и элементарного желания. Одна из важнейших истин искусства – та, согласно которой человек может получить от Прекрасного ровно столько, сколько он в состоянии воспринять. Иногда вырастая в основном за счёт собственных усилий, автодиктатом, так сказать. Одно «но»: человек в этом случае будет всегда сомневаться: а является ли то, что он делает, настоящим искусством (если он, вдохновившись примером Мастеров, творит сам вдобавок), даже если это общепризнано.