Невесты для вампиров

- К своему удивлению я обнаружила, что просто превосходно чувствую себя здесь, - сказала Кристина, которая вместе с Мелиссой и Канато решила принять участие в пикнике: другие отказались и отправились играть не то в гольф, не то в какую-то другую игру, в какую именно - Кристина не расслышала, когда прощалась с друзьями. - Да, здесь всё располагает к созерцанию. Разве может где атмосфера быть волшебней и восхитительней, чем на погосте? Такого нет больше нигде, - Мелисса прислонилась к холодному мрамору большого памятника, стоявшего почти у самого входа на церковное кладбище. Они выбрали именно это место, поскольку отсюда открывался самый замечательный вид на весь некрополь. - Вот уж никогда бы не подумала, что найду эту атмосферу столь совершенной, - задумалась Кристина. – Вообще я уже была здесь раз, помнишь, я тебе рассказывала? Но в прошлый раз мне не столь понравилось здесь, а сейчас всё просто дышит умировторением. Вспоминаются лучшие страницы Поппи Брайт, её вампирских романов: она как никто умеет описывать чудесные процессы, происходящие в царстве мёртвых. Знаешь, в одном из своих снов я чувствовала один запах… Запах Смерти. Это был ни с чем не сравнимый аромат: запах ветхости, забвения, столетней пыли… - Мне тоже иногда снилась смерть… Правда, в моём случае она притворялась чем-то вроде творений Климта: помнишь «Три возраста женщины»? Так вот, в моём сне младенец сначала стал девочкой, затем – женщиной, а потом и старухой, и было это… Ты сочтёшь меня сумасшедшей… Но это, действительно, было очень и очень красиво. - Нет, вовсе нет, - ответила Кристина подруге. – После некоторых блужданий здесь и вообще, учитывая тот образ жизни, который мы ведём, очень многие странности стали мне…. Ахха, опять каламбур… До странности понятными. Так, я теперь уже не боюсь смерти. Она даже стала мне кем-то вроде лучшей подруги – столь часто я встречаю её символику и так явственно ощущаю разлитый в воздухе аромат духов Костлявой. И то – она не представляется мне чем-то ужасным, вроде старухи с косой, нет; скорее, она видится мне кем-то вроде Ангела Смерти с повышенным числом крыльев, с чашей, полной летейской воды Забвения, и дарит умиротворение после многих лет страданий и печалей жизни… - Вы очень здраво рассуждаете, - ответил Канато. – Хотя, хочу я заметить, когда ты бессмертный, Смерть вообще перестаёт тебя волновать. Признаться честно, она и для нас является особой тайной, такой же, как и для обычных людей, но всё же менее значимой, чем для вас. Мы просто не думаем о ней, поскольку её тлетворное дыхание нас не коснулось. Иногда мне кажется, что наше существо вместило обе сущности – Жизни и Смерти. Вспомните Уайльда, в «Кентервильском привидении»: «Он открыл мне, что такое Жизнь и что такое Смерть, и почему Любовь сильнее Жизни и Смерти…». - Прекрасная и очень грустная сказка, - Мелисса открыла томик стихотворений этого великого писателя и начала читать вслух некоторые из них. Первое время Кристина, и Канато внимательно слушали, потом Канато перебил невесту, не желая, однако, этого, и вставил свою фразу, вероятно, из древних авторов: «Повсюду искал я покоя и в одном лишь месте обрел его – в углу, с книгою». - Это, кажется, Фома Кемпийский, автор «Подражания Христу», - предположила Кристина. - Да, ты права. Точнее, угадала, - хитро отозвался вампир, и по его виду и тону голоса было понятно, что он легко читал в уме этой девушки. - Ну, да, я не помню точно всего, что вы знаете назубок, - ворчливо ответила невеста Субару. – Знаешь, мне иногда кажется, что вы цените в людях только интеллект. - Ну, это неправда, и ты это прекрасно знаешь, - ответил ей вампир. – Мы ценим в людях то, чего не цените вы, а вот отчего – я и сам не знаю. - Может быть, потому, что люди рвутся к бессмертию, не понимая его сущности, а вот мудрость Смерти они не сознают? – предположила Мелисса. - Вполне возможно. Ты очень проницательна, дочь моя, - шутливо потрепал Канато свою невесту по затылку. На нём тотчас же взбился миловидный хохолок. - Ну, тут не надо особо думать. Все ваши книжки напичканы этими размышлениями. Не понимаю, как вам нравятся творения людей, вся эта вампириада, если вы сами пишите в десять раз лучше и изящней: я просто заворожена слогом ваших рассказчиков. - Наивность бывает гораздо более очаровательной, нежели самые изощрённые умствования наших мыслителей, - ответил ей Канато. – Знаешь, мы уже привыкли к тому, что наши размышления бегут впереди и представляют собой долгие, порой утомительные цепочки странных, отвлечённых умозаключений на темы, которые показались бы смертным, за редким исключением, невероятно скучными. Такими, если взять пример для сравнения, будут Кант и Аристотель для девятиклассника. Ну, и в этом случае это будет не совсем подходящим примером: есть же думающие школьники, хотя, учитывая то, что в учебниках приводят лишь цитаты и кастрированные варианты первоисточников, моё сравнение себя вполне оправдывает. - То есть ты хочешь сказать, что то, что пишет Энн Райс и ей подобные – гораздо более увлекательное чтиво, чем то, что создаете вы во время своего бесконечного досуга? – спросила Кристина. - Да, я так считаю. Люди более непосредственны в выражении чувств. Вампиры более богаты на их описание, но нас ничем не удивишь, а вот необычные, порой дикие и химерические теории касательно сущности вампиров нас не то, чтобы не смешат - скорее даже внушают уважение бесконечной настойчивостью смертных проникнуть в суть этого вопроса. Вампиры, которым вечность не оставила ничего другого, кроме как изучать законы вселенной, кажущейся нам такой бесконечно застывшей во времени и в пространстве (представление о времени у нас именно такое – как у Философа о своих недвижных хрустальных сферах), вынуждены брести вместе с миром и скучать от того, что всё доступно, всё объяснено – и всё одинаково непонятно. Кто мы? Откуда? Эти вопросы мучают нас так же, как наших жертв – вопросы в духе «Кто вы такие?», когда они оказываются в нашей западне. - По мне так ваши романы полны всяких удивительных приключений, чудес и поэзии. С ними не соскучишься, - сказала Мелисса, не высказав мысли, которая сидела у неё в уме давным-давно: «Если бы я не читала эти книжки, я бы давно уже свихнулась тут со всеми вами». - Ну, мы пытаемся забить ими лишнее место, остающееся в пространстве между длиннот наших размышлений о ни о чём. Мы знаем, что всё равно не придём ни к каким более или менее стоящим выводам, так что предпочитаем развлекать себя пересказом своего опыта – это единственное, что разнится у вампиров разных рас и кланов. - Ха! И какое же различие у Аки с тобой? – спросила Кристина, смело глядя в глаза Канато, который в ответ смеялся ей своим взглядом. - Ну, как сказать… Самое простое – это способы охоты. И, поскольку все известные нам способы уже описаны, хотя некоторые ещё и изгаляются в том, чтобы опробовать новые формы и методы, мы прибегаем, как вы уже заметили, к описанию путешествий и поиску – насколько это вообще возможно – родственных душ. Многие вампиры, скажу по секрету, - Канато улыбнулся на этих словах, - а таких большинство, - ищут свои половинки среди смертных, поскольку собратья кажутся им холодными и бесчувственными, лишёнными души. Да, многие из тех людей, что пишут эти вампирские романы, правы, говоря, что вампир в какой-то степени лишён бессмертной - в смысле, этой «божественной» составляющей... Как всё-таки слабы некоторые ваши определения в отношении вещей, которым следует подобрать более тонкие характеристики... Это так, и нам безмерно грустно от этого. Мы чувствуем то, что вы никогда не ощутите, да я и, наверное, утомил вас постоянными разговорами на эту тему. В глубине души мы бесприютны и как будто загнаны в угол… И мне порой бывает очень жаль себя... Говорит она: Никого нет в мире бесприютней И бездомнее, наверно, нет. Для тебя я словно голос лютни Сквозь загробный призрачный рассвет. Ты с собой научишься бороться, Ты, проникший в мой последний сон. Проклинай же снова скрип колодца, Шорох сосен, черный грай ворон, Землю, по которой я ступала, Желтую звезду в моем окне, То, чем я была и чем я стала, И тот час, когда тебе сказала, Что ты, кажется, приснился мне. И в дыхании твоих проклятий Мне иные чудятся слова: Те, что туже и хмельней объятий, А нежны, как первая трава. Говорит он: Будь ты трижды ангелов прелестней, Будь родной сестрой заречных ив, Я убью тебя моею песней, Кровь твою на землю не пролив. Я рукой своей тебя не трону, Не взглянув ни разу, разлюблю, Но твоим невероятным стоном Жажду наконец я утолю. Ту, что до меня блуждала в мире, Льда суровей, огненней огня, Ту, что и сейчас стоит в эфире, — От нее освободишь меня*. ______________________________ * цит. по А. Ахматова, из трагедии «Пролог, или Сон во сне»