Невесты для вампиров

В поместье Тсукинами было довольно мило, во всяком случае, так показалось обеим девушкам. В нём не было ни следа той романтической меланхолии, отчасти даже ветшания и постоянного намёка на мрачное величие Смерти, которое отличало жильё Сакамаки. Оно, скорее, напоминало благородную простоту парижских предместий середины девятнадцатого столетия, но, несмотря на это, в нём чувствовался упадок и что-то такое, что заставляло задуматься о вечном, о чём-то, что ускользает от внимания и понимания, но что всё время сводит твои раздумья к глубинам собственной души. Это смутное, субъективное ощущение преследовало Мелиссу, когда она и Кристина расположились в гостиной, заставленной статуями и бюстами деятелей Революции и Реставрации. Было в этом здании и кое-что от роскоши Версальского двора – в той интерпретации, которую задавала своим покоям Жозефина Богарне, которой ещё в юности гадалка Ленорман мягко намекнула на её будущую судьбу императрицы, и непонятное очарование кабинета философа-математика времён Рене Декарта… В общем, ум не сколько отдыхал, сколько перебегал с предмета на предмет, выводя из себя одно раздумье за другим. Астролябии и прочие предметы счисления были разложены тут по массивным столам в беспорядке, и старинные карты висели по стенам, так что единственным, что было схоже с обителью женихов девушек, была непонятность конкретности стиля. Складывалось ощущение, что это была эклектика времён, хотя и благородная эклектика – архитектура принадлежала веку мощных потрясений французского общества, а также эпохе Великих географических открытий – и одновременно никакой эпохе, столь странно и причудливо переплелись здесь всевозможные детали интерьера. Подали вино и щербеты, и конфеты, которые Мелисса прежде никогда не видела: они напоминали цукерки, только очень большие, и по вкусу разнились между собой. Кристина отведала многие, не доедая ни одной, и подметила, что вкус ни у одной не повторился. Мелисса с улыбкой глядела на то, как на тарелочке остались недоеденные ей кусочки лакомства. Прислуге, казалось, было вообще всё равно, что творится у них под носом: лакей стоял, молчаливый, рядом и лишь механически протягивал новые бокалы прохладного напитка. Вино было очень разбавленным, таким, что его можно было счесть за воду, и Мелисса вспомнила Средние века, когда почти ничего, кроме вина, не пили, и под вечер высшие сословия успевали нализаться так, что до дома они могли добраться разве что только с помощью слуг. На стенах висело множество картин. Создавалось ощущение, что это не гостиная вовсе, а художественная галерея. Среди полотен не было и намёка на работы великих мастеров или хотя бы их репродукций, хотя все они были написаны маслом на холсте, и порой очень изящно, изображая самые разные жизненные ситуации. Когда Шин вернулся в комнату, он, заметив скользящий по полотнам взгляд девушки, прокомментировал их работы так: - Это наши творения. Рисование – наше хобби. Мы очень любим искусство во всех его проявлениях, и каждую из этих картин я готов описывать вечно. Некоторые из них трудно понять, особенно смертным: те, что выполнены в лучших традициях символизма, так что я обычно даю гостям вот это. Вампир протянул Мелиссе большую папку с эскизами и комментариями к ним. Действительно, здесь было, над чем поломать голову: каждая картина, которая висела на западной части стены, была преисполнена сложной символики и так же старательно описана в небольших статьях, которые прилагались к тому, что, как поняла Кристина, заглядывающая Мелиссе через плечо, составляло наброски будущих шедевров. Вампиры, по-видимому, навострись в технике живописи и добились в этом определённых успехов. Были здесь полотна, изображающие безмятежный отдых горожан на лоне природы, были и роковые женщины, взгляд которых, казалось, оживал, когда девушки глядели на них, и который будто бы неотступно следил за ними… Несмотря на общий положительный характер картин, было в этих работах что-то тревожное, как почти безоблачное небо перед грозой, надвигающейся из-за горизонта. - Мы силились передать здесь то, что испытывают смертные перед тем, как попадут к нам в наши бессмертные объятья, - обозначил Карла свою концепцию искусства. – Некоторые особенно тонкие натуры предчувствуют, хоть и неясно, ту участь, что уготовил им… Не знаю, кто. Я не верю в Бога, мы часто говорим об этом с Субару, когда встречаемся. Наверное, я больше верю в Судьбу, считаю, что есть некие существа, персонифицированные греческими мойрами, и которые незримо вытягивают жребий всем людям без исключения. Вампиры – особенные дети этого мира, и их нить жизни тянется неизвестно от какого на вид, но явно из огромного клубка Бесконечности. И их нити почти не подлежат тому, чтобы быть обрезанными. Если только мы сами этого не захотим, что бывает довольно редко. - Идею этой картины я позаимствовал одного европейца, - Шин протянул Мелиссе другой эскиз, точнее, набор эскизов, на которых как на эмалях тончайшей работы была тщательно выписана группа людей на берегу какой-то реки. Когда Мелисса спросила, что это, ответ не замедлил себя ждать: вампиры оказались словоохотливы и быстро сообразили, что нужный контакт с будущими натурщицами можно наладить, поняв их стремление к сотрудничеству в эстетических областях. - Это души на берегу Ахерона. Картина Хиреми-Хиршла (так звали художника) мне понравилась не очень, несмотря на все её бесспорные достоинства… Так что я решил сделать её ремейк, если можно так выразиться. Думаю, у меня это неплохо получилось, не так ли? – Шин подмигнул Кристине, которая углубилась в рассмотрение эскиза. - Я думаю, что просто отлично вышло, - Мелисса не обманывала: действительно, от картины, от простого её подобия веяло такой обреченностью, что, несмотря на то, что Мелисса не любила декаданс, ей понравилось то высокое мастерство, с которым был выполнен этюд. - Я тоже так считаю, - медленно проговорил Карла, осматривая – наверняка в сотый по счёту раз – работу своего брата. – Несомненно, это лучшее творение Шин, во всяком случае, из всего того, что он создал на данный момент. - Картина пока не закончена. Я хотел бы увенчать её двумя фигурами, которые стояли бы на берегу Стикса, вот в этом месте, где эта река сливается с Летой, - Шин указал на лакуну в правом углу большой композиции, не заполненную ничем. – У меня такая идея: ты будешь Ангелом Смерти, - он указал на Кристину, - а ты, - он перевёл взгляд на Мелиссу, – очередной душой, которую он поит водой Забвения. - Где-то я уже видела этот сюжет, - сказала Мелисса, перебирая в памяти имена известных ей символистов. - Да, на эту тему рисовали многие. Просто мало кто додумался совместить эти два сюжета о загробном мире. - А почему вы так интересуетесь нами, людьми? – спросила Кристина. - Ну, хотя бы просто потому, что себя мы изучили, пожалуй, больше, чем что-либо другое в подлунном мире. А ваш тип Смерти и то, что происходит с вами, когда вы покидаете видимую вселенную, остаётся для нас загадкой. - Прямо-таки как толкиновские эльфы, - рассмеялась Кристина, решив скрыть за смехом о неприятное ощущение, которое охватило её, когда девушка представила себя в чёрном балахоне и с чашей летейской воды. - Ну да, старик по-своему оригинален… Мало кто так мог поэтизировать людской удел, как это сделал он, - Карла посмотрел на Мелиссу грустным взглядом. – Жаль, однако, что нам нельзя подарить вам то, чем обычно заканчивают свой срок обыкновенные люди. Вы – избранные, и в этом ваша величайшая слабость. Мне жаль, что вы никогда не приблизитесь к тому рубежу, от которого уже нет возврата… Как поняла Мелисса, он имел в виду то, что её и всех её подруг в конечном счёте превратят в вампиров. - Ладно, я бы с радостью позировала вам, - Мелисса взяла в руки эскиз и повертела его перед глазами, представив, как она будет смотреться в роли бесплотной души. – Надеюсь, я не голой буду вам позировать? - А вот это я ещё не решил, - рассмеялся Шин. – Вообще голой, конечно, было бы круто… Но всё-таки лучше, если ты будешь одета – если так можно выразиться – по всем правилам искусства. Ну, на тебе будет одежда, но её будет немного. Скорее ты будешь некоей Венерой, в духе Ботичелли, которая зачем-то решила спуститься в Аид. Карла рассмеялся, Мелисса тоже. Представив себя, закрывшей грудь одними только руками или волосами, точно тициановская Магдалина, только руками, она пожалела, что у неё не было того изумительного цвета волос, который придал своей богине великий флорентиец.