forget-me-not

Криденсу нравится ощущение нужности; нравится знать, что кому-то есть хоть немного дела до него, что кто-то готов выслушать или подбодрить, ничего не требуя взамен. Жизнь не меняется с появлением Персиваля; Криденс все так же встает в начале шестого, все так же, прежде, чем сесть завтракать, здоровается с каждым из цветков, обитавших в его квартире, все так же выходит остановкой раньше, чтобы насладиться тишиной не только на работе, но и на улице, не ощущая при этом презрительных взглядов, все так же жутко фальшивит, подпевая попсе на радио, все так же сковывается при виде незнакомых людей, все так же не спешит домой уже глубоким вечером; но отчего-то просыпаться по утрам становится легче, а засыпается с улыбкой и немного странными, но безумно приятными мыслями о новом друге. Они не видятся каждый день, но два, а то и три раза в неделю Персиваль обязан зайти за растением в горшке или великолепным букетом; обязан по-своему улыбнуться, едва приподняв уголки губ, но при этом словно заставляя чертиков плясать в темно-шоколадных глазах; обязан рассказать о новом происшествии на работе, сам того не замечая, с особой теплотой отзываясь об отдельных личностях, к отчаянному огорчению Криденса, которое, впрочем, он старается скрыть; обязан с интересом поинтересоваться о каком-либо растении: спрашивать о делах Криденса не имеет значения — тот лишь пожимает плечами, смущенно сутулясь — не любит говорить о себе. Персивалю не нравится скованность парня, но насильно меняться не заставляет, лишь еще усерднее показывая свое участие, надеясь, что однажды сможет узнать о Бэрбоуне столь же много, сколь о кротких ландышах. Но парень все же меняется, и Персиваль замечает это. Он замечает буквально все: то, как парень ласково и нежно ухаживает за растениями, что-то тихо шепча им; то, как блестят его глаза, когда он рассказывает о редких цветах, находящихся где-нибудь на краю земли; то, как он улыбается на глупые шутки: Криденс щурится, как маленькая лиса, вокруг уголков глаз образуются нити морщинок, алые губы расплываются в неуверенной улыбке; то, как он начинает вести себя более раскованно, позволяя себе спорить или возражать, напирая на правильность своей точки зрения; то, как этот, словно закрытый от всего мира парень, преображается. Он, будто цветок, наконец получивший должный уход: желтые листы опадают, на их месте вырастают здоровые и искрящие зеленью, бутон медленно, по одному лепесточку, раскрывается в нечто восхитительное. Ради этого стоит заканчивать работу пораньше, чтобы хоть как-то успеть встретиться с Криденсом; стоит даже терпеть дружелюбные подколы Тины, заметившей явные изменения в начальнике и коллеге; конечно, Грейвз, приличия ради, угрожал ее уволить за неподобающее отношение к начальству, но, во-первых, даже увольнение не остановило бы Порпентину многозначительно поигрывать бровями и невпопад интересоваться, отчего это вдруг мужчина запах сиренью с примесью лилий; а, во-вторых, Серафина бы вновь вернула девушку на работу, ибо, являясь вторым начальником, имеет на это полное право. Так что Персиваль решает, что готов вытерпеть некоторые изменения в собственной жизни ради неловких взглядов черных обсидиан, наполненных надеждой и теплотой. Грейвз вновь находит минутку и, вместо обеда с Серафиной в ближайшей кафешке, едет к Криденсу; Пиквери лишь усмехается, слыша жалкие попытки оправдать срочную нужду уехать, но ничего не говорит, за что мужчина ей безумно благодарен. Обеденный перерыв небольшой и дорога туда и обратно займет больше времени, чем пребывание в цветочном, но на это как-то очень все равно: главное, увидеть и попытаться вызвать мимолетную улыбку или невзначай потрепать по черным, вечно торчащим в разные стороны, волосам, еще больше придавая им вид гнезда. Персиваль с удовольствием вдыхает так глубоко, как может, наслаждаясь нежными ароматами цветов и едва уловимым запахом Криденса; впрочем, если бы у Грейвза была возможность обнять и, уткнувшись носом в шею, почувствовать, из чего состоит парень, он бы почуял все те же отголоски цветочного и, возможно, легкий запах кожи и чего-то пряничного. Мужчина так же не без улыбки замечает, что Бэрбоун не один в магазине — рядом стоит миловидная девушка примерно того же возраста, что и флорист, и искренне улыбается, пытаясь поймать взгляд собеседника; Криденс в свою очередь слишком увлекается букетом из камелий, чтобы заметить заинтересованность блондинки. Зато звон колокольчиков на двери и уже ставший привычным запах дорогого одеколона словно выводят его из транса, и он на несколько секунд поднимает взгляд, замечая Персиваля. Прикусывая щеку изнутри, опускает взгляд, украшая уже почти готовый букет кремовой ленточкой. — Вот, прошу, все готово, — парень неловко смотрит на девушку, протягивая камелии и слегка улыбается, видя восторг в зеленых глазах. — Превосходно! Сестре обязательно понравятся. — Она обнажает ряд белоснежных зубов, без смущения смотря прямо в глаза продавца. — Вы мастер своего дела, — она отводит взгляд, прикусывая губу, и уже менее уверенно произносит, — я бы... Может, мне стоит оставить номер? Ну, вдруг у вас будут какие-нибудь особенные цветы или что-то такое. Я бы хотела знать. Девушка копается в сумочке, вынимая оттуда блокнот и ручку; быстро написав номер на бумаге, вырывает и передает абсолютно не ожидавшему этого флористу. — Вы ведь позвоните? И не только из-за цветов, знаешь... — Она переходит на "ты", рассматривая покрасневшее лицо собеседника не без удовольствия, — Я работаю до шести, а по выходным вообще свободна. Буду рада выпить чашечку кофе и послушать рассказ о каком-нибудь цветке. Она, расплачиваясь, подмигивает и выпархивает из магазина, оставляя после себя шлейф из женских духов и ароматного шампуня. Персиваль, все это время стоявший у дверей, смеется, наблюдая за немым шоком парня. В груди что-то неприятно колет от осознания, что кто-то еще заставил его краснеть, но мужчина не обращает на это внимания, подходя к Криденсу с легкой усмешкой. — Парень, да ты произвел на нее неплохое впечатление! Да и девушка недурна собой, думаю, кое-кого ожидают хорошие выходные, а? Криденс вздрагивает, отмахиваясь от роя мыслей, и недоуменно смотрит на Персиваля; опускает взгляд на листок бумаги и аккуратный, но торопливый почерк и поджимает губы. — Да, наверное... Наверное... Мужчина хмурится, замечая сконфуженность и рассеянность парня; сам весь он словно уменьшился из-за того, что сгорбился и опустил голову. — Хей, Криденс, ты в порядке? — Персиваль позволяет себе дотронуться до худого плеча, слегка сжимая. — Скажи мне, если что-то не так, а что-то явно не так, ибо парни по-другому реагируют на явные намеки противоположного пола. Криденс, взгляни на меня. Бэрбоун нерешительно поднимает голову. Грейвз выдыхает — во взгляде парня читается такая печальная обреченность, словно тот смертельно болен. — Криденс, ты меня пугаешь, — честно признается мужчина, оглаживая плечо нежными движениями, стараясь вернуть флориста в чувство и успокоить одновременно. Криденс молчит, повернув голову в сторону оранжереи, рассматривая столь дорогие душе цветы, ощущая, как невидимые шипы вонзаются в сердце, а плющ переживаний обхватывает его, сжимая в своих тисках. Ему не хочется говорить, не хочется признаваться — только не ему, его единственному другу и опоре, такому идеальному и нереальному Персивалю Грейвзу, одного взгляда на которого любой девушке достаточно, чтобы сойти с ума. Как бы не был добр и терпелив его рыцарь, он просто не поймет парня, и тогда Криденс точно останется один. — Все в порядке, — голос немного дрожит от переполнявших эмоций, — честно, все хорошо. Правда, я не думаю, что у меня найдется время на этих выходных. Да и на следующих. И... — И ты не умеешь врать, Криденс. — Перебивает мужчина, слегка наклоняясь вперед, чтобы хоть как-то разглядеть лицо парня; последний упрямо прячет взгляд и лишь сильнее съеживается, мечтая оказаться где подальше от этого места и столь пристального, хоть и нежного взгляда, от которого только больнее на душе. — Слушай, я все равно не отстану. Надо будет, проведу здесь хоть весь день, Серафина денек и без меня справится. Ты не в порядке. То, что происходит с тобой, как раз-таки нечто противоположное "порядку". Он рисует в воздухе кавычки, стараясь унять беспокойство, скрывая его за легким сарказмом. Грейвз настолько привык к разговорчивому парню, что уже и забыл, что тот может полностью замкнуться, закрыться за семью замками и продолжать молчать хоть весь день. Мужчине так и хочется хорошенько встряхнуть это хрупкое тело, но он боится даже прикоснуться, словно парень вот-вот не выдержит и испарится или рассыпется в пыль. — Криденс... Криденс зажмуривается, сдерживая подступающие слезы. От этой заботы, нежности, участия хочется выть; было бы куда проще, если мужчина бы смотрел с ненавистью или неприязнью. Персиваль едва слышно вдыхает и, не удерживаясь, проводит шершавыми пальцами по скулам флориста, медленно ведя вверх, до висков, и ласково оглаживает, не зная, как выразить поддержку словами; впрочем, через несколько секунд парень вздрагивает, отпрыгивает от Персиваля, словно от чумы, и наконец поднимает голову: из темных глаз по щекам льются слезы, взор из-под челки сейчас напоминает взгляд испуганного олененка, попавшего в ловушку, алые губы слегка приоткрыты и дрожат, как и все тело юноши. — Я гей! — выплевывает громко, яростно, с невероятным отвращением к самому себе и своей сущности; щеки покрываются красными пятнами, а взгляд становится лихорадочным. — Поэтому мне не хочется никуда идти с этой девушкой, да с любой девушкой планеты, черт возьми! Мне безразличен противоположный пол, понимаете? — Во взгляде отчаяние, Криденс обнимает себя руками, пытаясь унять дрожь и переходит почти на шепот. — Я знаю, я отвратителен, но ничего не могу с собой поделать. Я ничего не могу с этим сделать... Простите... Простите... Юноша невидящим взором смотрит куда-то в стену, обнимая себя и шепча: "простите, простите, простите". В голове навязчиво крутятся мысли о том, что теперь у него вообще нет друзей и что Персиваль, некогда его благородный рыцарь, вот-вот уйдет навсегда, презирая и проклиная, что мог связаться с этим жалким флористом. Да, конечно, он уже вышел из магазина и на пути к работе, где расскажет своим коллегам и жене об этом случае. Криденс буквально слышит их смех... — Я тоже. — Этот спокойный, размеренный голос явно плод воображения больного мозга, но Криденс все равно поднимает голову и натыкается на внимательный взгляд темно-шоколадных глаз. — И это делает меня отвратительным? — Не ожидая ответа, все так же спокойно и уверенно продолжает. — Тысячи людей являются гомосексуалами, поэтому они отвратительны? Их любовь, их мнение, их образ жизни — это все отвратительно? Ответь, Криденс. — Я...Н..Нет, — моргает, ожидая, что картинка с объемным Персивалем исчезнет. Не исчезает. — А я отвратителен из-за того, что являюсь геем? — Нет! — Быстро качает головой, молясь богам, чтобы это не оказалось сном. — Так какого черта ты считаешь отвратительным себя? Криденс открывает и закрывает рот, пытаясь осознать все, что только что произошло. Истерика, признание, спокойствие твердого голоса... — Так Серафина не Ваша жена? Персиваль смотрит пронзительно, словно копаясь в душе и мыслях собеседника, но резко улыбается на неожиданный вопрос и разражается смехом. — Черт возьми, Криденс, ты удивительный, самый удивительный и особенный человек, которого я когда-либо встречал. — Сквозь смех произносит мужчина, вытирая появившиеся мелкие капли в уголках глаз. — Нет, боюсь, гей не может быть мужем лесбиянки, это будет смахивать на какой-то дешевый роман из ближайшего прилавка. "Нет, это точно какой-то бредовый сон." Мужчина, наблюдая за реакцией Бэрбоуна, слегка улыбается. — Мы с Серафиной друзья еще со школы. Она единственная среди несколько сотен учеников и учителей, кто понимал и принимал меня таким, каким я являлся. Именно она обрабатывала мои синяки после очередной драки со школьными громилами-гомофобами, именно она убедила меня в том, что я не больной и что это нормально. Говоря по правде, из нас двоих она всегда была и, думаю, будет более сильной, хотя ей всегда приходилось труднее: лесбиянка, феминистка, чернокожая, из проблемной семьи. Впрочем, ничто не смогло сломить ее, а огонь, пылавший в ее девичьей груди, передался и мне, и только благодаря ему я все еще жив. — Отчего-то Персиваль вновь засмеялся. — Ох, прости, просто припомнил одну из выходок Серафины... Ту забастовку школа запомнила надолго, я уверен. Беседу прерывает громкий звонок телефона. — А вот и "жена" звонит, -Персиваль подмигивает Криденсу, отвечая на звонок. — Да, любимая? Из трубки отчетливо слышно что-то о том, что Персиваль Грейвз — последняя задница, которого явно не волнует сегодняшняя важная встреча с партнерами и, что если он немедленно не явится на работу, случится нечто похуже, чем Апокалипсис. — И я тебя тоже люблю, дорогая. — Насмешливо отвечает Грейвз, сбрасывая вызов. — И из нас двоих она более зануда, согласись. Криденс прыскает от смеха, замечая детский задор в глазах напротив. — Но все же мне на самом деле пора, но, думаю, я смог бы подвести тебя домой после работы, что скажешь? Сегодня обещают дождь, а ты, скорее всего, без зонта. — Персиваль говорит это так буднично, словно не было всех этих откровений и истерик. — Только собери мне букет, чтобы он выражал мои извинения по поводу того, что я такая невыносимая задница. Уже перед тем, как уйти, Персиваль быстро обходит кассу и обнимает парня, подмечая, что тот все же выше его на несколько сантиметров; легонько целует сухими губами в висок, чувствувая, как худощавое тело крепче прижимается к его собственному. — Даже не смей больше думать о том, что ты отвратителен, ясно? Криденс незаметно улыбается. Он наконец в порядке.