Русская душа, голубая лагуна и один мокаччино, пожалуйста

      О боже мой.       Это не должно было с ним случаться в этой вселенной. Потому что день, когда Виктор помогает своему канадскому другу закадрить русского парня (а действие тем временем происходит в тихом европейском городке) – первое из того, о чем он НЕ мечтал в детстве. Но дружба есть дружба. И если ты дружишь с таким человеком, как Леруа, и продолжаешь удивляться эпичной вакханалии, которая происходит в твоей жизни, то вероятно, это с тобой что-то не так.       Маккачин, весело пытающийся сорваться с поводка, остановился и с упреком глянул на хозяина.       Ну да, не время философствовать, когда тебе сейчас предстоит – за что? – пытаться объяснить соотечественнику, что он влажная фантазия твоего лучшего друга. И ради твоего же спокойствия тому нужно согласиться утонуть в его голубой лагуне. О боже, какой бред.       Джей-Джей, обычно пышущий уверенностью, умирал с каждым шагом и останавливался в каждой подворотне, чтобы перекурить и вылить в твиттер поток своих возрастающих переживаний, чем невероятно веселил Виктора.       - Окей, ты сейчас заходишь, используешь ВАШУ РУССКУЮ ДУШУ, и узнаешь, нравлюсь ли я ему?       Никифоров за последние дни уговоров просто устал объяснять этому влюбленному придурку отношение русских парней к геям и все, что с этим связано, поэтому лишь глубоко и тоскливо выдохнул, соглашаясь.       - Вот, тебе туда, а я тебя здесь подожду.       Джей-Джей пихнул его в сторону типичного кофешопа, а сам спрятался за деревом, втаптывая прошлые следы своего фанатичного сталкерства – смятые окурки – в землю. Виктор бросил последний уничтожающий взгляд на друга, всучил ему поводок Маккачина, и еще раз протяжно вздохнув, направился в кафе.       Мать его, мать его, мать его. Тренькнули колокольчики над дверью, в нос ударил стойкий кофейный аромат, и Виктор немного расслабился. Сразу окинув взглядом поле боя, он тут же нашел белобрысую макушку, отмечая действительно тонкие черты лица и колкий взгляд гопника. Упс.       Это провал, Жан.       Это ПОТРАЧЕНО, Жан.       ПОПРОБУЙ ЕЩЕ РАЗ, Жан.       Боженька Иисусе, почему я?       Пытаясь не заржать и сохранить хоть немного серьезную мину, Никифоров приблизился к парню за стойкой, прокручивая в голове предположительный сценарий разговора, который должен начаться, определенно, с заказа.       Ну как вообще можно так втрескаться в парня?!       - Один мокаччино.       - Мокаччино, пожалуйста.       Ох, вот как?       Виктор запоминает этот момент как в замедленной съемке: вот он поворачивается на мягкий голос, вторящий его заказу, и через долю секунды он с головокружительной скоростью тонет в очаровании удивленно распахнутых карих глаз.       Словно подхваченный сильным порывом ветра, весь облик стоящего рядом парня слетает прямо в не готовую к таким потрясениям русскую душу Никифорова. Ему даже кажется, что он чувствует свежий вихрь на своем лице, который красиво развевает его длинные волосы, как в какой-нибудь рекламе шампуня.       И это самое гомоэротичное, что с ним случалось за все его двадцать три года. Черт.       Это кажется невозможным, чтобы образ человека так моментально врезался в сетчатку, но буквально все, до мельчайших деталей в парне напротив, заставляет каждую клеточку Виктора издавать восхищенный гейский визг. О господи.       Парень, заказавший мокаччино, поспешно отвернулся (прелестно), краснея, и открыл застывшему взгляду Никифорова терновую вязь татуировки, которая оплетала шею азиата и спускалась ниже под ворот красной клетчатой рубашки. Пытаясь нервно сглотнуть, Виктор не мог сбросить оцепенение с себя и жадный взгляд с него, пока – боже, это же дно – его влажная мечта не ушла с бумажным стаканчиком, неловко вперив взгляд в пол.       Как только на двери прощально прозвенели колокольчики, в его голове затихла мелодия, которая, кажется, играла все это время. Кажется, это было прекрасно. Кажется, ему нужно ее записать.       Кажется, к нему кто-то обращается.       Виктор надеется, что его шею не заклинило навсегда в повернутом положении от концентрации гейских мыслишек в голове. Виктор фокусирует взгляд на ТОМ САМОМ гопнике из жарких фантазий Леруа и вспоминает, зачем он здесь (о господи, а разве это не было посланием небес по его грешную бесталанную душу?). Виктор, наконец, берет себя в руки и спрашивает то, за чем он собственно пришел:       - А кто этот парень?       Это провал, Виктор.