Звезда надежды

Невесомая тишина укутала всё вокруг лёгким покрывалом покоя, словно погрузив природу в сладкую дрёму. Чан Ду закрыла глаза и жадно вдохнула свежий воздух. На несколько мгновений ей показалось, что она воспарила над землёй, но всплывшие в подсознании картины быстро и больно вернули её на землю, заставив открыть глаза и схватиться за ближайшее дерево, чтобы не упасть. - Милостивый Будда, прости мне мои заблуждения, - залепетала в исступлении бедняжка и поспешно утёрла выступившие слёзы. Теперь плакать о прошлом было нельзя. Воспоминания о той жизни стали грехом, мешали и тянули вниз, словно камень на шее. Чан Ду как могла, пыталась справиться с ними, но оковы всё ещё оставались крепкими. Она сбегала в это уединённое место в надежде найти уединение и навести порядок в хаосе мыслей, но становилось только хуже. Память предавала снова и снова, рисуя картины прошлого, беспокойные, тёмные и полные отчаяния, словно тучи дождя. Молодой женщине было всего двадцать три года. Даже теперь, с бритой головой и в скромных монашеских одеждах она была прекрасна, как восходящее солнце. Её судьба обещала быть счастливой, но разочаровывала медленно, нанося удар за ударом, пока, наконец, не привела Чан Ду в монастырь, вынужденный стать её последним пристанищем до конца дней. Когда-то маленькая, чистая, похожая на ангела девочка, единственная надежда и отрада своих родителей, обожавших её больше жизни, и подумать о подобном не могла, но жизнь решила иначе. В одиннадцать лет солнце погасло для юной прелестницы навсегда. Это случилось в тот день, когда мать и отец Чан Ду погибли во время пожара. Огонь поглотил всё до последней щепки и, возможно, убитая горем сиротка так и погибла бы на улице, если бы на помощь не пришёл друг её отца. Он отдал девочку единственной оставшейся родственнице, её тётке со стороны матери. Тогда жизнь Чан Ду превратилась в ещё больший кошмар. Тётка была женой богатого лавочника, жестокой и властной, за всю жизнь не давшей никому и крохотного лучика тепла. Она ненавидела Чан Ду, сделала её служанкой, заставляла выполнять самую чёрную и тяжёлую работу, а если девочка была не в силах справиться с ней, пускала в ход кнут, свист которого был подобен завыванию из ада. Чан Ду спала на холодном полу в старом, сыром чулане. Каждую ночь, завершив работу, она засыпала с мыслью о том, что проснётся не здесь, а у трона Будды, рядом с родителями, снова увидит улыбки матери и отца, и боль и горе уйдут навсегда. Но дни шли и шли, а несчастная сирота просыпалась всё в том же чулане, стуча зубами от холода и изнемогая от болей в животе из-за недостатка пищи, и надежда всё таяла, пока, наконец, совсем не умерла. Когда Чан Ду исполнилось пятнадцать, в доме тётки появился человек, изменивший всю жизнь девушки. Он был вдвое старше её, красив, аккуратен, задумчив и всегда безукоризненно вежлив. Его глаза излучали обезоруживающую доброту, такую, что Чан Ду оставалось только удивляться тому, откуда у её злыдни-тётки такие знакомые. За всё время его пребывания в доме лавочницы они с Чан Ду перекинулись от силы десятью фразами и взглядами, от которых впервые за много лет в окутанном тьмой горя сердце сироты забрезжил свет. Каково же было её удивление, когда он сказал, что хочет забрать её отсюда навсегда, что полюбил её сразу, как только увидел! Это было похожу на сказку, Чан Ду казалось, что она спит, а тётка только усмехалась, что «шутит господин с дурёхой». Но он не шутил, вскоре действительно забрал её, и они поженились. Чан Ду души не чаяла в муже, оказавшемся далеко не бедным владельцем нескольких закусочных. Когда она родила первенца, счастью обоих не было предела. Казалось бы, оно останется в их доме навсегда, но судьба снова нанесла роковой удар: новорождённый мальчик умер, не дожив до трёх месяцев. Боль, которую Чан Ду испытала тогда, она не смогла бы описать, даже имея в распоряжении миллионы миллионов слов. Она слегла в лихорадочном жару, бредила, отказывалась от еды и даже каплю воды отказывалась взять в рот. Так продолжалось несколько недель, в течение которых муж ни на шаг не отходил от её постели, умоляя поесть и прийти в себя. Наконец, это случилось. Следующие годы Чан Ду помнила, как бесконечную череду смертей и угрожающей, беспросветной пустоты, пожирающей душу, словно разъярённый тигр добычу. Ещё два мальчика и две девочки умерли так же, не перешагнув третий месяц со дня рождения. Затем нагрянула эпидемия чумы, и Чан Ду потеряла мужа. Устав и отчаявшись, она стала малодушно помышлять о смерти, но та упорно не желала приходить за ней. Тогда Чан Ду раздала бедным всё имущество и ушла сюда, в тишину, к монастырю, надеясь обрести покой и утешение в молитвах. Уже почти год она была здесь, а горькие воспоминания прошлого всё кружили над ней тёмными птицами. Она всё ещё помнила свою мирскую жизнь. Всё ещё горячо желала испытать счастье материнства, но никому, кроме мужа не позволяла коснуться даже её руки…Чан Ду вздрогнула: от тяжёлых мыслей её неожиданно отвлёк громкий детский плач, разрезавший тишину, словно нож. «О, Будда, мне уже мерещится…» - подумала несчастная и в отчаянии прислонилась лбом к дереву, надеясь, что звук исчезнет, но он продолжал доноситься откуда-то справа. Чан Ду пошла на звук, слышимый всё явственнее, и, наконец, заметила в свёрток. Осторожно подняв его, Чан Ду с минуту стояла в оцепенении, не веря своим глазам: внутри плакал ребёнок. - Кто здесь? – крикнула монахиня, очнувшись, но кроме скал вокруг ничего не было. Чан Ду взглянула на ребёнка и немного покачала его. Малыш затих. Она улыбнулась и осторожно приподняла пелёнку. «Мальчик, - подумала она и снова улыбнулась. – Как же он сюда попал? И что я…» Закончить эту мысль Чан Ду не успела. Её внимание привлекли пятнышки на ножке ребёнка. - Родинки, как три звёздочки! До чего же прекрасно! Ты благословен Буддой, малыш, - в восторге прошептала она и потихоньку запела старую колыбельную, которую когда-то слышала от матери.