***
— Да, мам, город волшебный, — старалась придать голосу как можно больше эмоций я. — Мы много где были. Потом вышлю фотографии. — Когда вернулись? — Вчера. Устала после переезда, поэтому не позвонила, — с лёгкими угрызениями совести проговорила я. — Кларк, наше с Маркусом приглашение на твой выпускной всё ещё в силе? — Конечно. Но я же говорила, что это называется не выпускной, а защита диплома, — в очередной раз поправила я. — И я по-прежнему говорю, что не вижу особой разницы, — засмеялась мама. — На выпускном можно напиться, после чего радостно танцевать, а на защите необходимо делать умное лицо, ходить по галерее вдоль своих картин, отвечая на вопросы бесконечных критиков. И это только часть испытаний. — Зато потом можно напиться и радостно танцевать! — подбодрила меня мама, прекрасно зная о моём негативном отношении к алкоголю — Да уж, с такой жизнью напьёшься, — пробормотала я, имея в виду совсем не дипломную защиту. Но маме знать об этом не обязательно. — Кларк! Мы с Маркусом верим в тебя! Ты обязательно справишься! Ты умница, дочь, — смягчился её голос. — Тем более, этот путь выбрала ты сама. — Я помню. Спасибо, мам. И спасибо, что позволила выбрать этот путь. — Всё, не кисни, а то у меня такое ощущение, что мы прощаемся навсегда! — я слышала, как она суеверно постучала по столу. Это всегда меня в ней смешило: я называла её суеверным хирургом, уверяя, что нельзя делать операции в тот день, когда она просыпала соль или увидела человека с пустым ведром. Она вполне серьёзно уверяла меня, что, к сожалению, нечасто видит в своём окружении людей с пустыми вёдрами, готовил в нашей семье Маркус, поэтому каждый день допоздна мама пропадала на работе. — Не кисну. Я тебя люблю. — И я тебя люблю, дочь.***
Честно говоря, адские нагрузки меня спасали: я пообещала самой себе, что достойно представлю свою работу на защите, не хотелось подводить родителей, преподавателей, которые оценивали меня по достоинству, а также саму себя. И Лексу. Она очень переживала за меня, упрямо жертвуя наше время на то, чтобы я лучше готовилась к зачётам. Я с тёплой и грустной улыбкой вспоминала, как она в шутливой форме заставляла меня больше заниматься, мотивируя фразами, что глупая девушка ей не нужна. Я обидчиво обзывала её высокомерной снобкой. Мне кажется, один день, проведённый без взаимных издёвок и язвительных шуточек, настолько бы не вписался в нашу жизнь, что под вечер нас бы стошнило от милостей. Конечно, она наполняла все мои мысли. Я продолжала проверять телефон по сто раз, убеждалась каждый день, что ничего нового на её странице не произошло. Мучительно думала, чем она сейчас занимается. Боялась, что возникнет Костия. Гнала от себя эти мысли: Лекса сама говорила, что не сможет простить предательства, поэтому никакой Костии в её жизни не должно было быть… Да Лекса и сама не способна предать! Я хорошо узнала её за то время, что мы провели вместе. Мы обсуждали фильмы, книги: меня всегда поражало, насколько Лекса глубже анализирует увиденное или прочитанное, насколько точно она чувствует, что хорошо, а что плохо. И при этом она руководствовалась не разумом, а сердцем, которое, тем не менее, всегда подсказывало ей пусть не логичное, но правильное человеческое решение. Я очень надеялась на то, что всё же Лекса поймёт, что она ошиблась, увидев нас с Финном вместе. Накануне защиты я ещё раз попыталась позвонить Лексе, но бесполезно. Отчаявшись, я всё же написала ей смс: «Завтра у меня вручение диплома. Мне бы очень хотелось в такой важный день быть рядом с тобой. Пожалуйста, приходи…» Я знала, что это глупо, потому что все мои смс пропадали, но не могла не попытаться. Глупо, конечно, но я загадала, что если защита пройдёт хорошо, то мы с Лексой помиримся. Проснулась я ужасно рано: внутренности скручивало от мучительного волнения. И не только перед защитой. Я неторопливо собиралась, в кои-то веки накрасилась, сделав глаза выразительнее при помощи туши и карандаша, замаскировала нездоровую бледность щёк, накрасила губы. Волосы уложила в сложную причёску, оставив свисать небрежную прядь вдоль левой щеки. Платье было голубого цвета, с открытыми плечами. Рейвен с Октавией лично одобрили его, восхищённо цокая языками. Серебряная подвеска, простенький, но изящный браслет на руку. Я была готова. Последний раз осмотрев себя в зеркало, осталась довольна: платье действительно выгодно оттеняло мои голубые глаза. Октавия позвонила и закричала, чтобы я спускалась: Линкольн в такой ответственный день предложил довезти нас до галереи, где проходила выставка и, собственно, официальная часть защиты дипломов. Он лаконично бросил: — Опоздаете ещё. Мы с Рейвен с улыбкой тогда переглянулись: вот почему Октавия с Линкольном вместе: он немногословен, а Октавию редко кому удаётся заткнуть. Противоположности притягиваются. Банально, но частенько это так. До галереи мы доехали быстро, выйдя из машины, я наконец-то смогла по достоинству оценить наряды подруг: на Октавии зелёное платье в пол, украшения из золота, макияж… Знаете, если вы боитесь, что у вас не хватит на что-то мозгов, то накрасьтесь ярче (разумеется, если вы девушка), так вот: Октавия следовала этому совету. Рейвен надела строгое классическое платье чёрного цвета в сочетании с туфлями на невероятной шпильке. Мёрфи, сменивший привычные ему потёртые джинсы с яркой футболкой на строгий костюм, безмолвно разглядывал Рейвен, представшую в новом образе. Клянусь, он шепнул ей, чтобы она не вздумала менять этот стиль на какой-либо другой. Везде сновали однокурсники: платья всех цветов и фасонов, немыслимые причёски, начищенные ботинки и чёрные бабочки. Такое ощущение, что я попала на неделю моды где-нибудь в Париже (ох, Париж…); помимо взволнованных друзей, в галерее неторопливо расхаживали наши преподаватели: мистер Купер, довольно, но сдержанно улыбаясь, отвечал на вопросы, мисс Стенфорд (как мне успела шепнуть Октавия) пришла со своей дамой сердца и весьма приветливо кивнула, забыв, как разнесла недавно мою работу. Седовласые мужчины, элегантные дамы, такое ощущение, что все принадлежащие миру искусства люди собрались сегодня здесь. — Мисс Гриффин, позвольте поздравить! Я обернулась и засияла: церемонно протягивал букет роз Маркус, рядом с блестящими глазами стояла мама. — Спасибо, привет, мам! — я обняла родителей. — А где Октавия с Рейвен? — По-моему, были в четвёртом зале, — припомнила я. — Преподнесу им по букету, — подмигнул мне Маркус. — Скоро вернусь. — Как ты, Кларк? Что говорят о картинах? — мама принялась меня допрашивать. — Всё хорошо, — немного нервно улыбнулась я. — Много народу. Сколько раз уже были выставки, но никак не могу привыкнуть. — Ты потрясающе выглядишь! — чуть отступив назад и оценив мой наряд, сделала комплимент мама. — Спасибо, ты тоже ничего, — пожала важно я ей руку. — Нахалка, — покачала головой мама и радостно помахала спешащим к нам Рейвен и Мёрфи. — Миссис Гриффин! — жизнерадостно неслась к нам Рейвен, игнорируя тот факт, что была на головокружительной высоте шпилек. Следом семенил, немного стесняясь, Мёрфи. — Познакомьтесь, Джон, мой молодой человек, — гордо представила Мёрфи Рей. — Весьма рад, — неожиданно галантно поцеловал Джон руку моей маме. Мы одобрительно переглянулись, видя, как мама слегка приподняла брови, приятно удивлённая такими изысканными манерами. Завязался оживлённый разговор. — Я должна подойти к мистеру Куперу, — вспомнила я. — Скоро присоединюсь к вам. Я неторопливо зашагала в сторону, где, как я думала, должен был находиться преподаватель. Мне хотелось поблагодарить его, потому что слышала, что на предварительном просмотре он высоко оценил мои работы. Извиняясь, я пробиралась сквозь людей, обходя группки художников, однокурсников, журналистов. — Кларк? Моё сердце бешено забилось при звуке этого голоса. Я, не веря до конца своему слуху, обернулась. — Господи! Она, что ли, не знает, что нельзя надевать такое непозволительно короткое платье? Платье? Она ни разу не появлялась при мне в платьях! Она… Стоп, что она тут делает? Она пришла? — Господи, Лекса? — Привет, — она смущённо мяла в руках ремешок сумочки. — Ты пришла, — севшим голосом смогла произнести я. — Да. Мы молча смотрели друг на друга. Меня стала бить дрожь, в горле стоял ком, как ни старалась, я не могла заставить себя вымолвить хоть что-то. Лекса гипнотизировала меня взглядом зелёных глаз и тоже не произносила ни звука. — Я нашла… — кашлянула Лекса и ещё более смущённо замолчала, сделав неопределённый жест рукой в воздухе. — Что? — Нашла… ты… твоё письмо… И рисунок. Я недоумённо сморщила лоб: — Нашла? В смысле?.. Ты… Я же опустила его неделю назад… И твой телефон… Мимо нас проходили люди, я решительно схватила её за руку, отметив, как во сне, что ногти её украшал аккуратный чёрный маникюр, и оттащила в сторону: — Ты можешь объяснить нормально? Лекс, ты пришла… Мне так много тебе надо сказать! — Ты определись, — слабо улыбнулась Лекса. – Ты будешь мне что-то говорить или мне надо тебе объяснить? Её улыбка меня не обманула, я видела, что она невероятно напряжена, то же самое я могла сказать и о себе. — Ты только, пожалуйста, скажи, ты меня простила? Лекс, мне было так плохо без тебя! — заговорила торопливо я, не отпуская её руки, заглядывая ей прямо в глаза. — Эта дурацкая ситуация! Я пыталась тебе всё объяснить, писала, звонила, потом уехала, а ты не отвечала, я не знала уже, что думать. Лекса смотрела на меня, не говоря ни слова. Её зелёные глаза были наполнены страданием. — Пожалуйста, — срывающимся голосом просила я, чувствуя подступающие слёзы, — не молчи. Что? Скажи хотя бы что-нибудь! — Кхм, — прокашлялась Лекса, возвращая голос. — Ты… У тебя прекрасные работы. — … Это всё? — Вообще-то, очень тяжело говорить, — призналась Лекса, опуская взгляд на наши руки: моя судорожно сжимала её ладонь. — Прости, — я машинально отпустила руку, переживая, что невольно могла сделать ей больно. — Ты очень талантлива, — обвела она взглядом зал. — Это не мои картины, — автоматически ответила я. Со стороны казалось, что встретились две приятельницы и сердечно болтают ни о чём. — Мои в другом зале. — Знаю. Я там была. Поэтому и говорю: ты очень талантлива. Я мучительно потёрла лоб: какие картины? Какой талант? Она пришла! Значит, она…? Я боялась продолжать дальше свою мысль: простила? Скажет, чтобы я оставила её? Господи, как это выматывает! У меня пульсировало в висках. В голове пронеслись все передуманные мысли, которые переполняли мой мозг в течение прошедшей недели. — Лекса. Ты… Ты можешь… Ты пришла, потому что…? — Потому что у моей девушки сегодня защита диплома и я ей нужна, — тихо, но твёрдо ответила она. — Сейчас это самое важное. У меня мгновенно выступили на глазах слёзы облегчения. Я прижала руки к лицу и, не в силах осознать до конца её слова, просто качала головой. — Эй, ну чего ты? — она испуганно притянула меня к себе и обняла, шепча на ухо. — У тебя сегодня важный день, ты же не хочешь, чтобы у тебя потекла тушь. Ты же будешь как панда! — она тараторила, потому что дрожь в моём теле усиливалась, я уже начала всхлипывать, абсолютно не заботясь о том, что подумают остальные. Я попыталась что-то сказать, но безмолвно раскрывала рот. Лекса продолжала успокаивать меня: — Конечно, твои картины чудо, как хороши, но, согласись, художник тоже должен выглядеть прилично. Согласна? Я закрыла глаза и закивала, как болванчик, она тихонько засмеялась и отстранилась, глядя мне в лицо. — Всё нормально, немного косметики, конечно, не повредит… — Я люблю тебя! — вырвалось у меня с полурыданием, с полувздохом облегчения. — Я тебя люблю, — притянула я её к себе, крепко прижав к себе и боясь, что она опять исчезнет из моей жизни. — Люблю тебя, Лекс, люблю, — повторяла и повторяла я лихорадочно ей. Она глубоко-глубоко вздохнула, я с опаской и безумной надеждой посмотрела ей в глаза. И её лицо просветлело.