Шарфы и прочие неприятности Кацуки Юри

      В коридоре было малолюдно и холодно. Вообще, они опаздывали на завтрак, но как-то не особо торопились. Поесть в любом случае успеют, а вот бежать было откровенно лень, да и спать хотелось неимоверно. Виктор уткнулся в пуффендуйский шарф, пряча зевок. Плисецкий, как и редкие встречные студенты, косо на него поглядывал. Но молчать Юрочка долго не умел, поэтому все же поднял эту тему. Пока что на удивление миролюбиво.       — И с каких это пор ты носишь пуффендуйский шарф?       Виктор невозмутимо поправил тёплый черно-жёлтый шарф.       — Захотелось.       Вот так вот просто. Что ж, это как ничто другое точно описывало точку зрения Никифорова на мир. Захотелось.       — Тебе не идёт жёлтый, — поморщился Юра, еле удерживаясь, чтобы не закатить глаза. Или истерику, но это будет ну совсем по-бабски. А он мужчина, как-никак. Ну ладно, юноша.       Виктор мастерски изобразил удивление.       — Разве? А по-моему, неплохо.       Плисецкому хотелось наорать на Виктора, приказать ему снять дурацкий чужой шарф, назвать идиотом, в конце концов! И он бы всё это правда сделал, но они уже подошли к дверям, ведущим в большой зал.       Сейчас бы тихонько проскользнуть внутрь и незаметно пробраться к столу своего факультета. Особенно Виктору с его пуффендуйским шарфом. Плисецкий обречённо вздохнул. Как же, незаметно. Это же Никифоров, наивные.       И правда, Виктор уже распахнул тяжёлые двери, ярко улыбнулся и вплыл в зал так, как будто он самый ожидаемый гость на празднике. В зале стало тихо, казалось, что всё взгляды были прикованы к Виктору. Юра тяжело вздохнул и бочком пролез в зал, стараясь как можно незаметней сесть за стол. Хватит сегодняшнему утру и одного сияющего русского.       — Чего это он? — шепотом спросила Мила, пододвигаясь и освобождая парню место.       — И знать не хочу, — фыркнул в ответ Плисецкий, садясь за стол и наблюдая за тем, как Виктор неспешно двигается в их сторону, сияя своей улыбкой.       МакГонагалл за столом преподавателей тяжело вздохнула и закатила глаза, но ничего предпринимать не стала — всё же правил он пока никаких не нарушил, а за желание привлечь внимание, они, увы, баллы не снимали.       Когда Никифоров наконец уселся рядом с Юрой, зал снова отмер, начиная шушукаться и несмело поглядывать в сторону русского. Преподаватели, казалось, выдохнули, Дамблдор сказал свою речь, и все приступили к еде. Ну, почти все.       — Ум… Виктор, — одна из студенток, сидящая напротив Никифорова, подалась вперед, смущённо закусив губу. Зал снова замер, прислушиваясь, ведь сейчас зададут интересующий всех вопрос. — А что это за шарф?       Виктор обезоруживающе улыбнулся.       — Пуффендуйский, — как ни в чём не бывало отозвался он.       — Н-ну да, это конечно, но почему он у тебя? — не унималась девушка.       Вот тут замер даже Юра. Ну, что же Никифоров ответит? Правду? Да нет, он же не идиот…       — Перепутал с утра, с кем не бывает.       Идиот. Виктор Никифоров — настоящий идиот.       — К-как это, перепутал? — Пискнула совсем растерявшаяся девушка. На дальних столиках студенты привставали, чтобы лучше видеть. Да что там, даже Снейп выглядел слегка заинтересованным. В кои-то веки в этом месте происходит что-то интересное и, при этом, неопасное для жизни. Только МакГонагалл боялась поднимать глаза, молясь про себя всем известным богам.       «Пожалуйста, только не он, пусть это другой Виктор, ну пожалуйста».       Но молитвы её не были услышаны. Конечно, Никифоров. Всегда он.       Страшные догадки Плисецкого касательно хозяина пуффендуйского шарфа оправдались. Нет, для него это, конечно, было очевидно, но он до конца надеялся на лучшее. Студенточка, видимо, тоже.       — З-значит, — протянула неуверенно она, наматывая на палец белокурую прядь, — тебе просто захотелось поносить другой шарф?       Виктор вздохнул.       — Да нет же, — в голосе проскользнуло хорошо замаскированное раздражение, — сказал же, просто перепутал с утра. Ничего не имею против Пуффендуя, но слизеринский мне явно идёт больше.       Никифоров подмигнул девушке, а в зале снова зашептались, бурно обсуждая услышанное. Юрий сокрушённо застонал, аппетит резко пропал. Неужели Никифоров не понимает, что теперь большая половина девушек (а, может, и парней) хочет найти пару Виктора и, скорей всего, выцарапать ей глазки за покушение на святое. Не то чтобы Юрий жалел Кацуки, но… не заслужила свинка такого. Мысль, что сам он такого бы не допустил, Плисецкий быстро прогнал. Сдался ему поросёнок.       Кстати, о нём. Юрий всё же надеялся, что у того хватило ума прийти без шарфа вообще. Хотя, сегодня было довольно холодно, а Кацуки быстро простывал, значит, всё же надел. Ладно, этот вариант тоже был не самым худшим — Юри же незаметный, на такого даже в слизеринском шарфе никто не глянет. Юрий успокоил себя этой мыслью и только отпил чай, как поперхнулся.       Юри-то может и незаметный, но вот не обратить внимания на Пхичита было невозможно (Ли Сынгыль честно пытался. Ничего, теперь вот встречаются, вроде как).       — Юри! — Громко вскрикнул Чуланонт. — С каких пор ты у нас в Слизерин подался? Все тут же обратили своё внимание на замершего Кацуки. Воздух потяжелел, взгляды медленно скользнули к улыбающемуся Виктору за столом Слизерина в чёрно-жёлтом шарфе, потом опять вернулись к Юри в бело-зелёном шарфе за столом Пуффендуя. Мозаика потихоньку складывалась в единую картину, но верить в это никто не хотел.       Придется.       — Юри! — Никифоров с грохотом поднялся, активно махая рукой японцу, — Доброе утро, Юри! Ну эй, Юри-и!       Юри стремительно то краснел, то бледнел. Юрию его даже жаль стало — бедняге от внимания совсем поплохело. Блин, придётся теперь за ним таскаться, чтобы его в углу не зажали недовольные. Насколько девушки бывают страшны, он знал на собственной шкуре. Виктора, кажется, не останавливало ничего. Он плавно выбрался из-за стола, так и не притронувшись к еде, и пошёл прямо к пуффендуйскому столу. Девушки затаили дыхание, смотря с растерянным восторгом. Вроде бы всеобщий кумир, мечта многих девушек, а с парнем. Да ещё и каким… нет, будь это, например, Плисецкий, они бы смирились (на самом деле потому, что к Юре лезть, себе дороже). Но чтобы японец… В юных сердцах зажегся праведный гнев — что же в Кацуки такого особенного, что Виктор — сам Виктор! — в него влюбился? Ответ не находился, потому что ничего восхищающего в щуплом, вечно смущающемся японце не было. Ну, добрый, да. Ну, вроде симпатичный, но рядом с Никифоровым — бледная поганка. Таких тысячи, так почему он один?       Юри медленно осознавал, что его, кажется, сейчас хотят убить. Пхичит искренне удивлялся бледности друга, подпихивая ему в рот булочки, которые японец на автомате жевал. Виктор немного надулся, ласково провел ладонью по чёрным волосам Юри, привлекая внимание.       — Юри, — выдохнул он на ушко японца, — я же сказал, доброе утро.       Юри вздрогнул, краснея и подскакивая на месте.       — Д-доброе, Виктор, — выдавил из себя смущённый Кацуки. Виктор потёрся носом о его висок, не слыша разочарованных вздохов девушек и щелчок камеры хихикающего Пхичита.       — А вчера ночью ты звал меня Витей, — по-детски обижено заявил Никифоров, — мне так больше нравилось.       Плисецкий подумал, что всё, кабздец свинке. Пора спасать, раз уж великий и прекрасный Никифоров не понимает ситуации.       Мила заговорщески хихикала (хотя сама потом и будет помогать ему с защитой свинки), Георгий печально покачивал головой, Юра шёл исправлять косяки Виктора. Всё как обычно.       — Дурдом, — выдохнул Фельцман, сидя за учительским столом. Стыдно за своих подопечных ему уже не было — привык как-то, но всё равно это действовало на нервы.       — Дурдом, — весело подхватил Дамблдор, — но любимый.