Шарфы и прочие неприятности Кацуки Юри

      — Что, прости? — Улыбка на лице Пхичита померкла, а глаза удивлённо распахнулись.       — Я сказал, что ты раздражаешь, — спокойно повторил Сынгыль, лицо которого, как обычно, не выражало ни единой эмоции. — Постоянно улыбаешься, неприлично громко смеёшься, да и вообще, шумный донельзя, а эта твоя любовь к интернету… не понимаю, почему у тебя до сих пор телефон не отобрали?       Пхичит знал почему — как завещали легендарные братья Уизли: не спалился — не докажут. Чуланонт пока не попадался. Тем не менее, слова корейца неприятно полоснули по сердцу. Нет, он всегда был довольно ворчливым и колючим (в более пассивной степени, нежели Плисецкий, например), да и Пхичит уже привык не принимать обидные слова близко к сердцу. В этот раз почему-то не получилось. Может, виной тому были ледяные, раздражённые глаза.       Пхичиту хотелось привычно рассмеяться, толкнуть легонько друга (возлюбленного? любовника?) в плечо и спросить: «Эй, ну ты чего? Плохой день? Так пошли, как обычно, посидим в общей гостиной. Только у вас, на нашем факультете обычно шумно…». Но слова встали тугим комком поперёк горла, а улыбка вышла натянутой и кривой. Что творилось сейчас в его глазах, он боялся представить.       — Да, прости… ну, это, увидимся, наверное… — сипло пробормотал таец, натянул повыше шарф и обогнул Ли, чуть ли не бегом направляясь в комнату. Лишь бы подальше от этого холода, от этого пренебрежения, от этих ледяных глаз. Всё, чего сейчас хотелось — это тёплых объятий Юри, его осторожного поглаживания по голове, запаха апельсинов и чёрного чая. А ещё, может быть, выговориться, но до этого как-то обычно не доходило. Сынгыля бесила не просто улыбка Пхичита — его раздражал сам характер Чуланонта. С этим, увы, таец не знал, что делать. Усталая мама всю его жизнь повторяла: улыбайся, и люди к тебе потянутся. Сама она улыбалась редко, но для сына — всегда. Вымучено, правда, это Пхичит понял, уже повзрослев. К настоящему времени улыбка уже стала чем-то необходимым, как воздух. Без неё он казался слишком уязвимым, как будто раздетым, поэтому и видеть это разрешалось только самым-самым близким: маме и всё тому же Кацуки. Сынгылю он тоже пытался начать открываться, но каждый раз испугано прятался в ответ на колкие фразы и холодное отчуждение. Улыбку Ли он видел лишь единожды. К его счастью, Юри оказался в комнате один, что было крайней редкостью в последнее время. Обычно рядом с ним чуть ли не круглосуточно крутился Виктор Никифоров, а иногда и Плисецкий. Изредка даже собиралась вся русская «банда», пугая мирных пуффендуйцев.       — О, Пхичит, с возвращением, — Юри привычно улыбнулся, кидая на друга быстрый взгляд, но тут же напрягся, замечая дрожащую улыбку и нервно сжатые кулаки. — Что-то случилось?       Кацуки отложил книгу и пересел на кровать, хлопая ладонью рядом с собой, приглашая сесть рядом.       — А где этот твой, ну, блестящий ухажёр? — Пхичит послушно опустился рядом с японцем и попытался пошутить. Вышло отвратительно.       — Виктора поймал Юра и потащил на «воспитательную беседу», — Юри тяжело вздохнул, — а у тебя что? Снова Сынгыль?       Пхичит лишь повторил печальный вздох и положил голову к Кацуки на колени, зажмурившись. Юри не стал расспрашивать, просто принялся перебирать тёмные волосы друга, успокаивая, даря тепло и не требуя ничего взамен. За это Пхичит его любил и считал, что Виктору необоснованно повезло в этом плане. Хотя, наверное, на то он и «Виктор», победитель.       Пхичит редко когда бывал победителем. Учился он выше среднего, но никогда не превосходил кого-либо. На метле катался сносно, но не великолепно. Единственное место, где он чувствовал себя востребовано — это интернет. В магическом инстаграме его любили и уважали, он бил все рекорды, но на этом победы в его жизни, увы, кончались. Даже в любви не повезло.       Вообще, он никогда не задумывался насчёт любви раньше. У парня не было предубеждений по поводу однополой любви, и он справедливо считал, что если уж любить по-настоящему, то мелочи не так уж и важны. Подумаешь, пол… Но на самом деле, в те редкие моменты, когда он мечтал о второй половинке, то представлял себе милую, скромную девушку, смахивающую на Кацуки. Наверное, он слишком прикипел к другу душой. Не то чтобы это было плохо… нет, наверное, всё же нормально. Юри, как-никак, первый настоящий друг Пхичита. И Пхичит у Юри тоже первый (наверное, это тоже считается победой. Маленькой и очень приятной).       Судьба, однако, забавная штука. Мечтал о милой и скромной девушке, которая бы пахла апельсинами, очаровательно краснела и любила бы его всем сердцем, а наткнулся на холодного и острого корейца.       Пхичит не понимает, почему он влюбился именно в Сынгыля. Он не помнит, когда осознал это и как вообще так вышло, что они начали встречаться. Юрий называет его мазохистом. Пхичит иногда думает, что Плисецкий прав.       Ли Сынгыль — отличник с факультета Когтеврана — не любил его. Может, по каким-то странным обстоятельствам, привязался. А может, как сказал однажды непривычно серьёзный Виктор, просто скотина с собственническими замашками. Пхичит Сынгыля скотиной не считал, но любил всё равно любым.       Сначала взыграло упрямство. Ли был похож на неприступную ледяную гору, машину, не имеющую чувств, и Пхичиту очень хотелось это исправить, хотелось заставить почувствовать хоть что-нибудь. Что ж, заставил. Сынгыль разозлился и наорал на него где-то на шестой день после их знакомства. Пхичит, правда, под эмоциями подразумевал улыбку, но для начала и так было неплохо. Дальше стало получше — кореец терпел присутствие Чуланонта, иногда даже разговаривал с ним. Позже и вовсе, казалось, оттаял — они начали вместе зависать в библиотеке, в гостиной его факультета, на улице, когда была хорошая погода. Ли позволял ему быть рядом, а Пхичит всё больше влюблялся в его тихий бархатистый голос, в его изящный изгиб бровей, разрез глаз, плавные линии плеч. И в тот момент, когда Ли впервые улыбнулся при нём, Пхичит понял, что попал. Раз и навсегда.       Признался он сразу же, не успевая даже обдумать слова или оценить обстановку. И Ли, на его удивление, не отказался, не рассердился. Просто пожал плечами и коротко кивнул, мол, как хочешь. Пхичит ой как хотел, поэтому просиял, взлетая на крыльях любви. На суровую и твёрдую поверхность реальности он рухнул довольно скоро. Сначала недоумённо смотрел вокруг, не понимая, куда делась эйфория, а потом тихо начал подвывать. Крылья — удивительно бесполезная вещь.       Ничего в их отношениях не поменялось. Ли всё так же разрешал быть рядом, но не спешил раскрыться или хотя бы довериться. Он держал Пхичита на расстоянии вытянутой руки, но ближе не подпускал. Ну, о поцелуях, конечно, речи идти и не могло. Чуланонт как-то попытался его обнять — Сынгыль просто безучастно стоял, не обнимая его в ответ. Было холодно и больно. От мысли, что в тот момент, когда их губы соприкоснутся, он получит всё ту же дозу безразличия, у Пхичита холоднело на сердце.       Но он всё ещё его любил. Любым, со всеми минусами и недостатками, со всеми заморочками — всего, без остатка. Наверное, Юрий был прав — Пхичит всё же мазохист. Юри по-прежнему перебирал его пряди, на сердце от этого действительно легчало, но боль никуда не уходила. Таец повернулся на бок, обнял Кацуки за талию и прижался к его животу, отчаянно жмурясь. Было плохо, очень плохо. До слёз, но плакать он разучился ещё в далёком детстве, когда не хотелось лишний раз тревожить маму. Юри тревожить тоже не особо хотелось, поэтому Пхичит не плакал.       Именно в таком положении их и нашёл Виктор. В его голубых глазах полыхнула холодная ревность, но, наткнувшись на чуткий взгляд Юри, поутихла. Японец покачал головой, указывая на чуть подрагивающие плечи друга, Никифоров сопоставил факты и с тихим вздохом вышел, осторожно прикрывая за собой дверь.       Видимо, сегодня они с Юри на озеро не сходят.       В коридоре Никифоров внезапно столкнулся с Сынгылем, который, казалось, выглядел ещё более мрачным, чем обычно.       — Знаешь, — Виктор остановился перед корейцем, — не знаю, что у вас там произошло, но не веди себя, как идиот и исправляй ситуацию. Так он забирает мои драгоценные минуты с Юри, — а потом, помолчав, всё же добавил, — да и улыбка у Пхичита красивая.       И ушёл, довольно замечая, как глаза корейца зажглись знакомым холодным огоньком.       — Иногда русские на удивление чуткие! — Радостно похвалился он Плисецкому, стоящему неподалёку (видимо, гадёныш, знал, что Юри не до Виктора, но ничего не сказал).       — Ну, это уж точно не про тебя, — развёл руками Юрий, с удовольствием смотря на надувшегося Виктора.       «Не чуткий, — вздохнул про себя Юра, — но эгоистичный собственник и деятельный».       Что, наверное, тоже присуще русским. (А, может, и не только им).