Искупление.

До чего же это охуенно, когда ты зеркалишь всем собой безудержную боль мучений другого человека, и она настолько методично и крышесносно таранит твои оголенные нервы, что ты даже не замечаешь, в какой момент она превращается в ни с чем не сравнимое наркотическое наслаждение, когда ты просто не можешь остановиться, когда ты отключаешься и на автопилоте продолжаешь насаживать очередную жертву на свою истерзанную и никогда не заживающую рану. Когда твоя жертва, едва балансирующая на грани жизни и смерти, становится самым главным твоим палачом, потому что только у неё оказываются ключи от двери. От той самой железной двери в темный подвал, в котором ты держишь свою верную погибель. Держишь в бессознательном состоянии то единственное, что способно в мгновение ока тебя уничтожить – любовь и сострадание. Со стороны это выглядело как мазохистский пинг-понг. Каждый твой нечеловеческий порыв разорвать отдавался такой глубинной тоской и пустотой, что ты по инерции жаждал совершить любые зверства, лишь бы одновременно заглушить и заполнить эту пустоту, забить ее до отказа, натрахаться до полной перезагрузки нервной системы. Ты хочешь сломать ему рёбра, свернуть ему шею, ты думаешь, что вкладываешь для этого достаточно силы и ярости, но ты не контролируешь свое тело, как будто неведомая сила не дает тебе вынуть жизнь из того, чью боль ты уже запустил внутрь себя. И тебе мало этой боли, ты ещё больше звереешь, когда жертва уже просто не может тебе её дать, у неё её больше не осталось. Тебе мало её боли, потому что твоя личная боль настолько велика, что чтобы её прочувствовать сполна каждой своей переломанной косточкой и увидеть в каждом растоптанном осколке души, твоя жертва должна стать заложником своей любви к тебе. Только тогда она поймёт, как тебе на самом деле больно. И когда она поймёт, когда её разорвет от переполнения этим бездонным страданием, тебе уже не нужно будет разделять с ней свою боль, ты сможешь разделить с ней свою смерть и своё возрождение. Но огласивший пространство треск рации отложил на неопределённое время кощеев конец, драгоценное яйцо с иглой так и осталось неприкосновенным. Как-то уж подозрительно легко Ниган переключился на деловую волну, потеряв весь свой интерес к потрепанному жизнью бомжу. Он спешно удалился к машине, и оставаясь вне зоны слышимости, озабоченно вышагивал взад-вперед, периодически облокачиваясь на фургон, словно борясь с подступающим желанием побиться об него головой. Чтобы успокоиться и возобновить конструктивный диалог с несговорчивым бизнес партнером, ему теперь понадобится нечто большее, чем прошибание резиновых черепов десятку ходячих больных. Вот уж кто в эти непростые времена реально голодает и держит себя в хорошей форме, невозмутимо проходя дружной толпой мимо автоматов с просроченными шоколадками и чипсиками. Спаситель вернулся и устало присел на обочине, даже не удосужившись проверить, жива ли ещё его жертва или уснула во сне, так и не дождавшись сказки на ночь. – Люсиль... – он самозабвенно уставился на биту, приняв самый прискорбный и недоумённый вид, на который был только способен, – Даже не смею тебя просить дать мне силы после того, как я лишил тебя законного места за обеденным столом в пользу долбанного прика. Этот мелкий йети Гарри довел меня до помешательства. Если меня не попустит, клянусь, дело дойдет до еще одного гарема. Надо бы получше приглядеться к Дуайту, что он там за кукол вуду по ночам строгает... рожа как у ведьмака. Он что, сука, на меня порчу навёл, чтобы я отлип от его жены? Детка... ну сама посмотри, куда меня заносит, только подумаю о нём... Что же с нами стало... Он неожиданно переключил все свое внимание на Дэрила, спасая себя от навязчивого потока нахлынувших идей, чем ещё можно растопить отмороженное сердце Рика (может раздобыть БТР, как бы тонко намекая на существование военных баз, и переехать на нем негрицыпку?), на какие еще омолаживающие процедуры записаться (сбривание бороды не помогло), и как себе окончательно отбить мозги, чтобы простить этому неблагодарному гадёнышу очередной недочёт в и так уже поредевших рядах Ниганов. Когда-нибудь даже самые тупые мордовороты начнут замечать, что их становится всё меньше, и заподозрят, что с рассудком Верховного творится что-то неладное. – Эй, дарлин, ты жив там? – Ниган с брезгливой осторожностью потрепал его по раненому плечу, – Ты был не прав. Знаешь, почему вы всё ещё ходите и дышите? – он достал пачку сигарет, вытащил одну, но не прикуривая, а просто медитируя на нее, – Потому что ваши жизни – они не ваше, а мое искупление. Люсиль не даст соврать, за эти годы мы насмотрелись такого дерьма, когда жалкие шкуры ползали у меня в ногах, готовые на все ради жизни своих не менее жалких выродков, или готовые продать кого угодно за ещё один глоток смердящего воздуха. Знаешь, чем они отличаются от заебательски борзых крутышей со стальными шарами, которые теперь гремят цепями? Никто из них ещё не был достоин ни моей жизни, ни моей смерти. Они не понимали, что начали прогнивать изнутри задолго до зомби-вируса. Теперь их внешний вид заебись как соответствует их внутреннему содержанию. Ты выживаешь, если принимаешь свою гнильцу, если у тебя стоит от её сладовония... Картонные домики, клумбы с цветами, оазисы мира и демократии для цепных псов апокалипсиса... Счастья и котиков в подарок всем страждущим? Вы это серьёзно? Кто-нибудь из вас вообще учил в школе историю? Про тебя даже не спрашиваю, сомневаюсь, что ты и читать-то умеешь. К чему это я завелся... ты вряд ли поймешь... – Я понимаю, – Дэрил неожиданно приподнялся на локтях, в упор разглядывая растерянное лицо Спасителя. Потребовалось много усилий, чтобы сознание перетекло во второе здоровое тело, у которого не вздымались алым гребнем рёбра и не саднили стесанные локти и колени. – Да неужели!? Вот так поворот! – Ниган машинально протянул ему уже изрядно замусоленную сигарету и даже прикурил, напряженно вслушиваясь, насколько тому было тяжело заполнять свои помятые легкие прогорклым дымом. – Скажи мне еще что-нибудь разумное. Порадуй старика. Только, пожалуйста, не предлагай мне выпрыгнуть из окна, а то у меня ещё одно дежавю случится, – он не спеша разместил напротив Дэрила захваченную из машины камеру и нажал на rec. – Я помню, там... на байке... – Спасителю даже взгрустнулось, когда показалось, что его снова начали домогаться. – И как тебе? Пиздато было, да? – Да отъебись ты, дай нам умереть спокойно. – Не дам, только не так! – он бесцеремонно выхватил из его пальцев сигарету, отгоняя от себя ни к месту возникшее желание затушить ее обо что-нибудь, наделенное нервными окончаниями, – После того, что между нами троими было, я просто обязан тебя сводить в хороший ресторан. А то потанцевал и не поужинал. Только боюсь, тебя туда не пустят без смокинга. – А ты мне нравишься, – в мутном и нагловатом взгляде дикаря сквозила или неприкрытая никакими моральными блоками чисто звериная природа, или скрытая дерзким вызовом беззвучная мольба покончить, наконец, уже с ним. – Это потому что я пиздец какой охуенный, да? – в этот момент Нигану почему-то захотелось схватить за грудки Дуайта и трясти его тщедушное тельце до тех пор, пока тот не сознается в содеянном чернокнижии. Ответа не последовало, Ниган затянулся, выпуская к макушкам деревьев ровные кольца дыма. В какие-то мгновения кажется, что завеса гнили приподнимается, позволяя самыми кончиками пальцев потрогать нечто живое и настоящее, вместившее в себя всю боль и все прелести естественного и стремительного течения жизни, и случайно просочившееся сквозь время и пространство из давно уже потерянного и забытого всеми мира. Просочившееся, чтобы напомнить, каково это жить, а не просто ходить и дышать. – Хочешь меня убить? – Не, я не каннибал, – похоже, что ни затуманенность сознания, ни идеально вычищенная голодом и контузией пищеварительная система, и даже ни плохая видимость из-за налипшей на челку грязи, нисколько не помешали Дэрилу адекватно оценить кондицию потенциально опасного хищника и целесообразность его освежевания. – Рад слышать, что прислуга у меня ещё не дошла до такого. А что это ты вдруг стал таким разборчивым, больше на кости не бросаешься? – Опять самоирония? – Нигану даже стало любопытно, этот странный человек всегда приходит в игривое расположение духа, стоит только его правильно отмудохать? – Тебе бы для начала мыться хотя бы раз в год, а потом уже иметь наглость флиртовать с самым видным женихом на планете! – он самодовольно ему подмигнул, демонстрируя оскал, казалось, на все 64 голливудских зуба. – Ничё не смыслишь в охоте. – Научишь меня? Ради такого события я даже готов пожертвовать нашими совместными с Шерри водными процедурами! – Купишь мне сэндвич? – Ниган явно не казался ему хоть сколько-нибудь съедобным. – В свете недавних событий и давно уже не дающих мне покоя сомнений, позволь уточнить на всякий случай: ты точно под словом сэндвич подразумеваешь еду? – Нигана буквально подмывало провернуть какой-нибудь подленький трюк с причудливым подсознанием забавной зверушки, подсунув ему вместо сэндвича... но что-то его тормозило, и это что-то явно было не только нежелательным приступом жалости к нему. Может, наконец-то, самого от себя затошнило? Он даже не захотел разбираться в этом дерьме, – А то я, бля, как посмотрю на некоторых ваших баб, так и охуеваю каждый раз, это надо же было так заморить себя голодом до необъятных жоп! Ну ничего, от самой голодающей я уже избавил Рика, лишь бы никто больше его отпрысков не обжирал – а в ответ ни намека на благодарность, представляешь?! "Даже калорийная итальянская кухня бессильна, осталось только поделиться с ним чудотворными собачьими консервами, может и у него тогда корма аппетитно округлится?" – если бы при этих мыслях на его физиономии предательски нарисовалось выражение мечтательного кретина, он бы машинально уебал себя по голове первым, что попалось бы под руку. Дэрил опять ничего не сказал, только слегка перекатился на бок в запоздалой попытке спрятать от вражеских глаз животрепещущую тему сего разговора или же в порыве ревности спеша наглядно продемонстрировать свое согласие сразу на оба варианта. – Помахаться, потрахаться, пожрать, поблевать и подохнуть. Ты и правда грязное животное! Только посмотри на себя! – мужчина протянул к нему руку, аккуратно ощупывая нанесенный ранее ущерб, но всё же стараясь избегать частей тела, нарушающих деловую атмосферу переговоров, – Никакого стыда и угрызений совести, никаких идиотских пережитков морали. Принимаешь тот факт, что ты точно так же прогнил изнутри, принимаешь законы нового мира – и он принадлежит тебе. Таким, как я и ты. Видишь, как со мной может быть хорошо? – Хорошо с незатыкающимся предсмертным плодом моего больного воображения? Нах такое хорошо, – он усмехнулся, бесцеремонно пытаясь устроиться поудобнее, чтобы по полной оторваться напоследок, – Дарёному коню в зубы не смотрят.