Токийский дрифт — 2
Унылый дождливый день завершился съёмками шоу в Шинагаве в студии Фудзи Тэрэби. Санако в этот день не работала, поэтому Чонин готовился к съёмкам с помощью стаффа, что оказался под рукой. Если к одежде никаких строгих требований не предъявляли, то с лицом пришлось возиться, чтобы на выходе получалась хорошая картинка. К счастью, благодаря резким и крупным чертам Чонин был фотогеничен и удобен для камер, но вот следы на коже нуждались в тонировке. — Надо ещё слой, — оглядев Чонина, решил Сольчжи. — Чтобы наверняка, а то справа если смотреть, пятно немного заметно, и тут вот... Чонин замер в кресле, позволяя замазывать ему лицо хоть до мертвенной бледности. Отыгрывать вампира ему уже доводилось, а шоу, в конце концов, будет идти не вечность. Потом он сотрёт к дьяволу эту штукатурку. — И под глазами замажьте синее, — командовал Сольчжи. — Ты хоть спал вообще или так и тренировался сутки? Чонин тренировался, но ответить не потрудился. Сольчжи и сам всё понял верно. Истерить по этому поводу Сольчжи мог до скончания времён. Японцев вполне устраивал жутковатый график Чонина и отсутствие жалоб с его стороны на нагрузки. Чонин не возражал, даже если временами по расписанию на сон выделяли всего два часа в сутки. Он тогда спал при возможности — порой вообще на ходу. Минута тут, минута там — ему хватало, чтобы отыгрывать роль бодрого человека на сцене или перед камерами, а в прочее время никому и дела не было, насколько невыспавшимся он выглядел или где прикорнул. Да и Сольчжи крутился рядом и ловил его вовремя, если он засыпал на лестнице или в иных потенциально опасных местах. Обилие в сети снимков с дремлющим на ходу Чонином давным-давно стало нормой, поэтому он не особо волновался по этому поводу — хоть когда-то спать всё равно надо, можно и на ходу, если рядом всё равно люди крутятся. Присмотрят — им за это платят. В студии Чонин поприветствовал съёмочную группу, ведущего и других гостей. Место ему выделили в удобном кресле на небольшой сцене — в стороне от других участников действа. Ряды сидений для зрителей располагались полукругом и ступенчато убегали вверх. Свет падал только на первые три ряда, где красовалась "публика", остальные пустовали и прятались в полумраке, который густел ряду к одиннадцатому. Освещение настраивали ещё пару минут, проверяли микрофоны и грим, делали пробные записи с тестами, ну а затем дело пошло всерьёз. Чонин лениво слушал вопросы ведущего и ответы гостей, слегка менял позу и старался не уснуть в неприлично мягком и удобном кресле. Когда очередь доходила до него, он вслушивался в слова на японском и неторопливо отвечал, изо всех сил стараясь проговаривать фразы чётко и без акцента. Спустя двадцать минут после вопросного блока сделали перерыв. На лицах гостей и ведущего старательно подновляли грим, а вот Чонину пришлось накладывать грим заново, потому что он сидел прямо под лампой и весь взмок от жара осветительной техники. Пока он хранил неподвижность и позволял накладывать слои крема на лицо, отметил слабое движение в дальнем ряду. Там вполне мог сидеть кто-то из продюсеров или спонсоров, или ещё кто-то из ответственной за шоу группы, но смутное беспокойство не проходило. Чонин ещё несколько раз смотрел в том направлении, но больше движений не улавливал. Может, и вовсе показалось, что там кто-то есть. Начался второй этап съёмок с играми, где гости общались посредством рисунков для начала. В части с рисунками Чонин выиграл, а вот игры со словами на японском не потянул из-за небольшого пока словарного запаса. Третий этап включал зрительские вопросы, пожелания и подарки. Вот тогда-то мир и пошатнулся. Хорошо ещё, что Чонин сидел в кресле, когда на сцену принесли крупный и плоский предмет, аккуратно упакованный в плотную бумагу. — Подарок от анонима для... — Ведущий сделал эффектную паузу и продолжил: — Ким Чонина. В послании есть только это — "Само совершенство". Подарок принялись распаковывать. Чонин всё ещё улыбался, не ожидая подвоха. Ну а потом в студии воцарилась тишина. Все пялились на изображение в тонкой золотистой рамке. Там красовался обнажённый смуглый юноша в небрежно наброшенных на плечи соболиных мехах. Он полулежал в огромном кресле, вытянув ноги. Чёрный мех струился вдоль тела, позволяя любоваться на грудь с маленькими сосками, подтянутый живот, чётко очерченные мышцы по всему телу и отличный стояк, который дымка, окутавшая изображение, не скрывала в достаточной степени. Узкие ступни тоже тонули в меху. У Чонина перехватило дыхание, будто на шее вновь сомкнулись крупные ладони Криса, чтобы задушить к чёрту. Он отлично знал, что это вовсе не картина, а снимок. Один из тех снимков, что сделала Лаура. Именно тот, который выбрал для себя Крис. Кошмар оживал на глазах, и Чонин на мгновение поверил, что он в самом деле спит. Он не сразу осознал, что всё ещё дежурно улыбается. Сделал глубокий вдох и напомнил себе, что кроме него никто не в курсе, что это фотография, и что на фотографии именно он, а японцы вообще спокойно относились к изображениям обнажённых людей, если эти люди не целовались публично. — Комплимент не совсем соответствует действительности, — прокомментировал он ровным голосом. — Неожиданный подарок, но лестный. Краем глаза уловил слабое движение в тенях и посмотрел туда. Различил очертания высокой фигуры и впился пальцами в подлокотники кресла. Мир трещал по швам, кошмар щупальцами обвивал лодыжки, но показать это здесь и сейчас Чонин не мог. На языке ощущался металлический вкус крови, будто он прокусил себе губу. С трудом Чонин сделал вдох и постарался больше не смотреть в ту сторону, где прятался Крис. Спина справа онемела под неприятно ноющей лопаткой. На лбу слева, где было клеймо, волной разливалось жжение. Чонин сам не знал, как смог продержаться до конца съёмок. Потом добежал до гримёрки, бросил там снимок и помчался в туалет. Думал, вывернет наизнанку, но обошлось. Горло просто стискивало спазмами, как при тошноте. Он долго умывался холодной водой, а потом смотрел в глаза собственному отражению в зеркале. Старался думать последовательно. Ведь не просто так это всё было. Если Крис решил вернуть его, то... Чонин предпочитал умереть, чем ещё раз вытерпеть всё это. — Ладно... — Он с силой прижал тёплое полотенце к лицу и стиснул зубы. Ситуация сейчас была другая. Чонин уже не простой трейни, а человек, чьё лицо часто мелькает на обложках. Что бы там Крис ни решил, стащить так просто у всех на глазах знаменитость не сможет даже он. Чонин, конечно, не столь уж значимая сама по себе звезда, но зато входит в состав популярной группы. Тут что ни делай, а Чонина хватятся, будут искать, и скандал выйдет грандиозный. На выходе Чонин тщательно проверил коридор, метнулся в гримёрку, убедился, что там ни души, запер дверь на все замки и принялся стирать грим с лица. Переодевшись в привычную одежду и застегнув кожаную куртку, поправил чёлку — уже заученным движением смахнул её на левую сторону, чтобы затенить светловатое пятно на лбу — там, где прежде было клеймо. Порылся в коробках, нашёл несколько массивных перстней, надел на пальцы, а сверху натянул перчатки. Сжав кулаки, прикинул шансы в драке. На худой конец, за кастеты перстни сошли бы. Пистолет взять всё равно Чонин нигде не мог, только если у самого Криса и стащить, зато купить нож в магазине — плёвое дело. Чонин почувствовал себя параноиком, когда с подозрением осмотрел людей у крыльца. Но лучше уж побыть параноиком, чем ещё раз влипнуть. Такси он брать не стал — мало ли кто там за рулём мог оказаться. Попетлял по улицам с кое-как запакованной в бумагу фотографией под мышкой, наткнулся на подходящий магазин и купил нож. В укромном месте избавился от упаковки, обернул клинок плотной тканью, которую предусмотрительно прикупил в том же магазине, и сунул нож за голенище полусапога, прикрыв рукоять джинсовой штаниной. В холле отеля его перехватил Сольчжи и под конвоем проводил в номер. — Ложись спать сейчас же, иначе выставлю охрану у двери, чтобы следили за тобой в оба глаза. Будешь завтра невыспавшимся — я умою руки. Пусть с тобой другой кто-то работает. А то это... Чонин бесцеремонно захлопнул дверь, оставив Сольчжи разговаривать с самим собой в коридоре. Фотография полетела на диван, сверху шмякнулась куртка. Нож Чонин засунул под подушку и отправился в ванную. Проторчав с час под потоком тёплой воды, Чонин нырнул под одеяло и тихо выругался, потому что зазвенел телефон. Чонин уволок трубку под одеяло и прижал к уху. — Слушаю. По ту сторону молчали. Взбудораженному недавними событиями Чонину многого не потребовалось, чтобы нарисовать в воображении Криса на том конце провода. Трубка грохнулась на аппарат, и Чонин снова укрылся одеялом с головой. Нашарил под подушкой рукоять ножа, крепко сжал пальцами. После того, как Крис отпустил его, первый год Чонин продержался на одной силе воли. Контраст между нормальной жизнью и воспоминаниями был пугающим, и Чонин плохо понимал, как он вообще всё выдержал и не сошёл с ума. Чонина мучили кошмары, он всё подспудно ждал, что это просто жестокий розыгрыш, что Крис появится вновь и разрушит его мир ещё раз. Ему часто снился раскалённый металл перед глазами, и он подрывался в холодном поту с фантомным ощущением выжженных глаз или ожогов на лице. Временами он вставал по ночам и бродил по комнатам, чтобы убедиться — он дома. На него в первое время все поглядывали с опаской и недоумением, но Чонин никому не мог рассказать правду, поэтому молчал и пытался бороться с этим сам. Чем больше погружался в танцы, тем больше забывал, хотя сны продолжали сниться. Не всегда кошмары. Иногда это были приятные сны, похожие на рождественскую ночь в Калабосо, но от них становилось только хуже. Чонин помнил всё, помнил те черты в Крисе, которые ему нравились, но помнил и те, которые не нравились. Помнил, пока во сне Крис его всё-таки не пристрелил в тех джунглях. Это хотя бы казалось правильным. Он тогда проснулся с совершенно пустой головой и изо всех сил постарался убедить себя, что никогда не был ни в Канаде, ни в Венесуэле, что знать не знал никакого Криса, что всё это ему просто приснилось — всего лишь кошмар, который уже закончился. Вот с того времени стало лучше. Чонин перестал высматривать вокруг подозрительные лица и с головой ушёл в работу. Сплошные тренировки и выступления — ничего кроме них. Что бы он при этом ни чувствовал к Крису, Чонин предпочитал чувствовать это, находясь от Криса как можно дальше и ничего не опасаясь. Быть собой и на свободе, а не игрушкой, вынужденной выполнять чужие прихоти и не помнить о собственных желаниях, ждать то ли ласки, то ли наказания и унижения — что Крису в голову взбредёт. Под утро Чонин свалился с кровати и спросонья долго ощупывал ноги, убеждаясь, что не связаны. Потом прижимал предплечье к глазам, старался дышать ровно и уговаривал себя выпустить нож из пальцев. Собирался он медленно, пропустив завтрак. В конце концов, сегодня по расписанию шли только занятия японским, а в остальное время Чонин планировал репетировать в одиночестве. Небо снова плакало дождём, поэтому после занятия японским Чонин возвращался в отель с зонтом в руках. Он сделал всего три шага, складывая зонт и расправляя на ходу складки мокрой ткани. В холле торчал Крис, и не узнать его Чонин не мог. Его тут же прошибло холодным потом, и пальцами он намертво вцепился в тяжёлую ручку зонта. Шаг назад — и Чонин налетел на кого-то, оглянулся — и тело отреагировало быстрее, чем мозг. Алекса он приложил зонтом, уклонился от руки Криса и врезал кулаком в челюсть. Отобрал у носильщика чей-то чемодан, швырнул сразу в Криса и Алекса, пытавшихся подняться на ноги, запнулся о другой чемодан, растянулся на полу и зонтом толкнул каталку. Каталка удачно врезалась Крису в ноги, Алекс на резко затормозившего Криса навалился, и оба растянулись на полу рядом с Чонином. Достать потом обоих зонтом было делом одной секунды. Следующим знакомым лицом, которое увидел Чонин, стало лицо Сольчжи. В полицейском участке. — Чонин-а, какого чёрта? — жалобно протянул Сольчжи, недовольно косясь на полицейских. — Ты чего на людей накинулся? Чонину очень хотелось съязвить, что уж точно не без причины, но случай явно относился к тем, когда болтать — себе дороже. — Они меня... напугали. Вели себя так, будто собирались похитить. Сольчжи закрыл ладонью глаза, когда полицейский после измочаленного о Криса и Алекса зонта выложил на стол нож в герметичной упаковке. — Как же я тебя ненавижу, Ким Чонин... Усилиями посредников с обеих сторон состряпали версию, по которой нож Чонину подарили пострадавшие. В качестве шутливого розыгрыша — канадская традиция. По той же легенде Чонин розыгрыш не оценил и отметелил бедных канадцев зонтом так, что погнутые спицы во все стороны торчали. При этом легенда умалчивала, когда и как это Чонин успел сцапать подарок и запихнуть за голенище полусапога. Списали на корейскую шустрость — ловкость рук и никакого мошенничества. Полицейские только глаза закатывали, выслушивая весь этот бред, но сделать ничего не могли, раз уж пострадавшие отказались предъявить Чонину обвинение. Только без конца повторяли: — Гайдзин, — и разводили руками, признавая непостижимость иностранцев. Нож, тем не менее, вернули. Пострадавшим. Ну и дальше уже были бумажная волокита и обвинение в административном нарушении. Драка в общественном месте. Вылилось всё в предсказуемые финансовые расходы. С Чонином управились быстрее, и Сольчжи с нескрываемой радостью отвёз его в отель. — Из номера ни шагу. Приложи лёд к ушибам, что ли. Тебе что-нибудь нужно? — Плотный обед и новый нож. Пистолет — вообще идеально. Хотя лучше автомат или пулемёт. Сольчжи уже в который раз закрыл ладонью глаза и испустил полный отчаяния стон, пока Чонин от всей души сожалел, что у Криса и Алекса при себе пистолетов не оказалось. Чёрта с два они бы тогда легко отделались от полиции. Хотя кто их знает — плохих адвокатов Крис не кормил. В полицейском участке Чонин сам убедился, что адвокаты Криса могли нести любой бред, но нужного результата они при этом добивались быстро и наверняка.***
Перед тренировкой Чонин лишний раз убедился, что запрет на пропуск посторонних в комплекс никто внезапно не отменил, только тогда двинулся в раздевалку. Настороженность при этом окончательно не схлынула, потому что Чонин сомневался, что запрет остановил бы Криса. Он прекрасно знал на собственном опыте: когда Крису что-то было нужно, Крис это получал тем или иным способом. На пороге раздевалки Чонин простоял с минуту, напряжённо вслушиваясь. Потом ещё и в душевую заглянул. Переодевшись, прихватил толстую тетрадь, ручки с карандашами, плеер, маленькое полотенце и пробежался до своего зала. Запер дверь изнутри и дважды проверил, чтобы наверняка. Начинал он как обычно — с разминки. Под приятную музыку разогревал мышцы и выполнял связки намертво въевшихся в память упражнений. Заодно разрабатывал правую руку и занимался дыхательной гимнастикой. Следы от пулевых ранений на его теле найти теперь было бы сложно, да и зажило всё хорошо, но временами возникали фантомные болевые ощущения. Чонин справлялся с ними с помощью упражнений для дыхания. Ну и на длительном холоде тоже могло что-нибудь заболеть. Не очень приятно, но жить можно. Прогнав десять раз танец к ближайшему выступлению, Чонин походил по залу, успокаивая дыхание и охлаждая мышцы, потом улёгся на полу и раскрыл тетрадь. Медленно переворачивал страницу за страницей, просматривая короткие записи и небрежные наброски, пока не добрался до чистого листа. Чонин взял ручку и принялся аккуратно продолжать записи. Ещё полгода назад ему пришла в голову идея. Поначалу она вылилась в теорию и нечто, похожее на исследование, потом мутировала в исторический очерк, доросла до сценария историко-документальной картины, ну а в итоге превратилась в сценарий просто фильма. О танцах. Чонин при этом сценарии в жизни не писал, но решил попробовать. Польза всё равно была даже сейчас, потому что часть номеров для фильма он не только продумывал, но и воплощал во время нынешних выступлений. Сценарий ещё и позволял экспериментировать с жанрами и воплощать смелые фантазии. Исписав страницу до конца, Чонин закрыл тетрадь, оставив внутри вместо закладки ручку, и снова принялся прогонять короткий танец. Даже если всё получалось именно так, как Чонин хотел, он начинал заново, чтобы тело запомнило каждое движение в мельчайших составляющих. Отыгрышем он себя при этом не утруждал, потому что эмоции во время танца всегда зависели от настроения, с каким он выходил на сцену. Для него это было легко — одеть движения в эмоции, раскрасить их, поэтому на тренировках он погружался именно в движения, в механику, в память тела. Ему важнее было чувствовать работу каждой мышцы, чтобы даже крошечный элемент танца становился правильным. Не идеальным и техничным, а именно правильным. Потому что только правильные движения смотрелись красиво, а вот отточенная техника никогда не могла на это претендовать. Отточенная техника зачастую напоминала компьютерную графику, где всё рассчитано по алгоритмам, потому и движения вроде бы естественные, но неживые — видно же, что машина. Чонин как-то вот совсем о таком не думал прежде, но как раз в Японии проводил иногда время с несколькими актёрами корейского происхождения и каскадёрами. Дзайничи, как называли их японцы. Один из них, Мичи, и рассказал однажды о разнице, сумел облечь в слова то, что Чонин раньше лишь чувствовал. Они тогда смотрели какой-то фильм в кинотеатре — из популярных новинок. Сам фильм Чонин не запомнил, а вот беседу с Мичи — даже очень. — Смотри, это вот графика. Сразу видно, что неживой человек. Вроде бы и движения правильные, но естественности ни грамма нет. И вон то не лев, а картинка. Цифровая обманка. В них нет жизни. Мёртвая голограмма. С настоящими трюками эту бутафорию не сравнить. То ли дело, когда мы ставим что-то по-настоящему опасное и на самом деле. Зрелищность не всегда бывает такая, как в циферках, но зато это всегда красиво. И это живое. Жаль, что подлинного сейчас всё меньше и меньше. Люди привыкают к мишуре и фальшивке и проглатывают, веря, что так оно и должно быть. Но вот эта вся машинная правильность — ничто в сравнении с подлинным достижением результата. Правильно не тогда, когда всё рассчитано по алгоритму. Правильно тогда, когда изо всех сил стремишься к нужному результату и пытаешься сделать невозможное, потому что никто до тебя не делал. Или даже делал, но это всё равно будет уникально, потому что каждый исполнитель будет делать по-своему. А копия... даже идеальная копия — это всегда мусор и обманка, и ничего уникального в ней нет и не будет. Сейчас Чонин с удвоенным пылом запоминал работу мышц во время танца. Сравнивал и оценивал в зеркалах результат. Он старался сделать танец не одинаковым в каждом фрагменте, а именно правильным. Живым. Спустя час он вновь прохаживался по залу, на ходу прижимая полотенце к лицу и вытирая шею, а потом лежал на полу и писал в тетради дальше. Час на танцы, потом время на одну страницу, снова час на танцы... За окнами стемнело, когда Чонин отпер дверь и выглянул в коридор. Чувствовал опять себя параноиком, но проверял каждый шаг. Душ принимал торопливо — просто ополоснулся, чтобы добежать до отеля, а уж там торчать под тёплой водой вволю. К приходу Сольчжи успел и отдохнуть, и собраться. — Так, у тебя всего одно выступление ближе к финалу, потом надо спуститься в холл и занять место. Тебе не привыкать, справишься. В гримёрке ждала Санако, которая тут же усадила Чонина в кресло и занялась его лицом и причёской. Сольчжи отвечал за костюм для выступления. При виде этого костюма Чонин состроил недовольную гримасу. — Взял то, что дали, — обиделся Сольчжи. — Интересно, как это вообще надевается?.. — Дай сюда! — Санако отобрала тряпки и выставила Сольчжи за дверь. — Если ты выйдешь в этом на сцену, весь зал помрёт на месте. — По-моему, скорее уж, я сам помру, потому что мне в этом придётся как-то танцевать. Это что за хвост? — Их тут много. Хвостов. Тем лучше, может, тогда твой хвост и не заметят. — Эй... — Будешь чаще носить трусы. Хотя с таким костюмом лучше носить кальсоны. Для надёжности. Хорошо, раздевайся, сейчас попробуем тебя в это замотать. Лучше б они тебя вообще голым выпустили, чем в этом... Проще всего получилось надеть брюки, если это вообще можно было брюками назвать. Санако поправила манжеты на лодыжках и широкий эластичный пояс. От пояса до манжет на лодыжках струились полосы синей ткани. Некоторые полосы пришили нормально — они широкими лентами спадали вдоль ног и накладывались друг на друга по принципу чешуи, но вот часть полос скрутили в подобия жгутов и оплели бледно-золотыми шнурами. Шнуры как раз частично болтались хвостами разной длины. К счастью, под лентами пряталась деталь, смахивающая на короткие шорты, так что Чонин не так остро ощущал себя голым. С верхом от костюма им с Санако пришлось побороться, потому что надеть конструкцию из четырёх манжет и уймы ленточек оказалось не так-то просто. — Забудь о волосах, я поправлю потом. Та-а-ак... — Санако расправила эластичную ткань на шее и принялась искать рукав. Нашла по меньшей манжете, но рукав оказался на другую руку. Десять минут адской муки — и Санако оглядела результат. — Мне хочется сказать всего одну фразу. Как в дешёвом американском кино, знаешь? — Не уверен, что хочу это слышать. — Чонин подвигался, чтобы попривыкнуть к жутко неудобному наряду. Шаг — и голое колено выглянуло между синими лентами. — Трахни меня, — состроив серьёзное лицо, грозно продекламировала Санако. — Вот в этом? — ядовито уточнил Чонин и помахал руками. — Зато ничего не скрывает. — Вы долго ещё? — прошипел Сольчжи, просунув голову между косяком и дверью. — Минута! Санако торопливо провела по волосам Чонина пальцами, проверила грим и подтолкнула его на выход. Чонин успел вовремя и вылетел на сцену точно на проигрыше. Вылетел едва ли не в буквальном смысле слова, потому что все ленты на нём развевались, как перья. Он не знал наверняка, похож ли на птицу, но вот чувствовал себя определённо именно птицей. Во время танца он уже просто не думал, как там ведёт себя костюм. В конце концов, его интересовал именно танец. Потом на Чонина обрушился шквал аплодисментов, разбавленный выкриками и воплями. Он поклонился, заценив собственные голые колени. Почувствовал, как разъехались во время поклона ленты на спине. Выпрямился и сбежал в гримёрку, чтобы снять этот ужас. Не тут-то было. На подходе к гримёрке его перехватили японцы и потащили за собой в холл так, как есть. Поскольку выступление было коротким, и грим ещё на Чонине держался, Чонином решили украсить заключительную часть мероприятия. Если бы Чонин мог передать размер своего восторга, то кому-то непременно прилетело бы здоровым деревянным барабаном по башке. Эти самые барабаны установили в холле, и по ним активно стучали. Чонин сидел к барабанам ближе всех и подозревал, что в этой жизни ему всё-таки придётся тесно познакомиться с мигренью. Если бы он мог встать и потанцевать — другое дело. Но он вынужден был сидеть, мило улыбаться и работать автографоштамповщиком на радость гостям и фанатам. По крайней мере, к Чонину не так уж и валили за автографами, а если и валили, то больше из-за его костюма. До короткого перерыва. Чонин поправлял на левом запястье манжету, когда на стол перед ним лёг свежий снимок. На снимке красовался Чонин, вылетающий на сцену. Всё-таки похож оказался на птицу. В синих перьях. Чонин вскинул голову и едва не перевернулся вместе со стулом при попытке отшатнуться. Разумеется, Крис не мог так просто пройти мимо. — Ты дорожишь всеми своими фанатами? Или у тебя избирательная политика? Чонин промолчал, нарисовал автограф и отодвинул снимок в сторону Криса. Он не боялся, но подспудно ждал подвоха. В непредсказуемом стиле Криса. Но у подвоха было больше шансов на неприятные краски. А ещё Чонин опасался услышать, что он опять нужен Крису, должен всё бросить и отыгрывать роль, с которой в прошлый раз не справился. Вполне в духе Криса — ударить со всей силы в самый неожиданный момент, чтобы больнее и сокрушительнее получилось. — Прекрасное было выступление. Чонин с надеждой поглядел Крису за спину, но, к сожалению, больше никто не рвался заполучить автограф, поэтому Крис мог и дальше донимать его беседой и мотать нервы. — Выглядишь тоже прекрасно. Как ни странно, но издёвки в голосе Криса Чонин не почуял, хотя она была бы уместна. Дурацкий всё-таки костюм. — Может, всё-таки скажешь что-нибудь? Чонин откинулся на спинку стула и неторопливо окинул Криса взглядом. Крис казался усталым, исхудавшим и выглядел лет на пять старше своего возраста. Его хотелось погладить по голове, если не принимать во внимание, насколько великолепно Крис умел манипулировать людьми и производить именно то впечатление, которое ему было выгодно произвести. Вот эту черту в Крисе Чонин ненавидел, но вместе с тем и восхищался. То самое качество, которым хотел бы обладать каждый. Правда, Чонин не помнил, чтобы раньше Крис пытался давить на жалость, но всё когда-то случается впервые. Чонин небрежно тронул пальцем собственный подбородок и ядовито подсказал: — Синяк замазал хреново. И взаимностью ответить тебе не могу — ты выглядишь плохо. Что бы там Крис ни собирался ответить, ему такой возможности не дали. Стайка японских школьниц-камикадзе отпихнула его в сторону и принялась требовать автографы. Крису пришлось отойти. Видимо, тоже уже знал, насколько опасны школьницы в Японии, особенно когда они сбиваются в стаи — стаи школьниц способны затоптать десять Крисов и не заметить этого. Минут через пять Чонин поискал Криса взглядом, но не нашёл. Спустя час он таки попал в гримёрку, где о нём позаботилась Санако. Выбирался на улицу он тоже с помощью Санако. Криса увидел только через стекло, когда такси выруливало на дорогу. Чонин сполз пониже на сиденье, чтобы Крис точно его не заметил, а то движение на дороге пока было никаким, и догнать такси ничего не стоило. Возле отеля Чонин оказался уже тогда, когда на востоке небо стало мутно-светлым. Ещё не рассвет, но от ночи остался жалкий огрызок. В постель же Чонин хотел попасть до того, как солнце встанет. Верил, что пока солнца на небе нет, сон будет крепче и сочнее, а на сон у него осталось всего два часа. В такси он подремал, конечно, но этого не хватило. — Господин Ким, вам письмо, — окликнул его портье. Чонин прихватил со стойки конверт и зашёл в лифт. Пока кабина ползла на седьмой этаж, Чонин вертел конверт в пальцах и искал надписи. Не нашёл, поэтому закономерно предположил, что письмо от Криса — в его духе вполне не подписать конверт. В номере Чонин ополоснулся в душе, запрыгнул на кровать и заполз под одеяло. Конверт остался на диванном столике. Запечатанный. На сегодня Криса Чонину уже было предостаточно. tbc Название не пишу, оно будет тем же, только с циферкой 3 (((: