Стой!

— Стой! — это голос Дани. Я узнаю его везде и всегда. Что бы ни случилось. Зачем он здесь? Натаниель отскочил от меня, как ошпаренный, только услышав голос моего зимнего солнца. Естественно я резко на него обернулся. Это было сделано без задней мысли. Я просто хотел видеть его лицо. Больше ничего. Мой сладкий принц подбежал ко мне. На секунду я подумал о том, что если он столкнёт меня, то я буду самым счастливым из умерших. Даже Бонни и Клайд будут завидовать мне. Только вот он не собирался лишать меня жизни, а наоборот. Его сильные, тёплые и ласковые руки прижали меня к себе и рывком оттащили от края. Боже, какой же он красивый. Его испуганное лицо будоражило во мне всё, что только можно было. Он был гением в игре на струнах людских душ. Виртуозом. — Даня… прости меня. Я умудрился испортить тебе жизнь всего одним клочком бумаги, — сегодня явно не мой день, ведь слёзы снова хлынули рекой, не давая высказать всё то, что было на душе так долго. — Нет, Миша, нет. Ты ничего не испортил. Прошу тебя. Я не выдержу второй твоей попытки, — он безупречен. Даже сейчас, когда он прижимает меня к себе, как что-то безумно дорогое, а по щекам его вырисовываются дорожки хрустальных слёз. — Попытки? Попытки чего? Всё исправить? — Суицид ничего не исправит! — его голос становится всё громче и надрывистей, ведь он говорит о том, в чём полностью уверен. Только вот я не знаю о чём он. Я впервые всерьёз был готов расстаться с жизнью. О чём он говорит? Резкая, сильная, ножевая головная боль. Спицы были продеты сквозь виски, сковывая их и в то же время разрывая. Мучения, от которых я застыл в немом крике. О дыхании можно было лишь мечтать. Сквозь затуманенные слезами глаза проносились настоящие воспоминания самого чёрного и беспросветного дня в его жизни. Красноволосый юноша вмиг испарился из поля зрения мученика, оставив после себя только шлейф горя и печали. Спазмы не давали земле оставаться под ногами, так что я соскользнул на холодную бетонную поверхность, вцепившись пальцами в свои собственные волосы, чуть ли не вырывая их целыми клочьями. Я вижу Даню. Он в панике набирает что-то на телефоне, наверное, скорую. Как только боль дала слабину, я выбил смартфон у него из руки, резко поднявшись со своего места и чуть покачиваясь от сильного головокружения. Теперь я помню. Помню, как увидел, что одноклассники нашли письмо. Помню, как они на меня посмотрели. Помню, ведь это была неприкрытая ненависть и жалость во всей массе. Помню, что запаниковал и захотел спрятаться. Помню про крышу и быстрый шаг без раздумий в бездну. Помню, что именно мой лев вызвал скорую и был со мной всё это время. Я помню. Как только спицы начали понемногу отходить, возвращая работу кровотока в нормальное русло, я рухнул в объятия того, кому давно хотел признаться, но не сделал этого так, как требовалось из-за собственной глупости. Прости меня, милый принц. Я не смог сделать того, что хотел. Но я должен исправить это сейчас. — Я люблю… люблю тебя. Уже очень и очень давно. И я понял, что это навсегда. Так что… если тебе нужен просто друг… то… то я просто стану им… снова. — и опять ударился в слёзы. Вот что со мной не так? Скажите, прошу. А иначе я так и буду зарёванной девицей, которую будет вытаскивать из беды прекрасный принц. Но Даня ничего не ответил словами. Он лишь тепло, заботливо улыбнулся мне так, как не улыбался ни одной из своих бывших девушек. И тут я понял, что так и выглядит счастье. Видеть чистую искреннюю улыбку любимого и улыбаться ему в ответ, даже после самой мрачной страницы в твоей жизни.