Стой!

       ««Ему больно?» «Нет, он ведь пидор. Наверняка уже к такому привык.»       Смех. Удар под дых. За ним ещё один. И ещё. — Грязные животные… — усмешка на моих искалеченных губах. Вновь удар и презрительный плевок в лицо. Сколько это уже продолжается? Час? Два? Вечность? Хочется умереть, но нет. Они не добьют его, побоятся ответственности. И ведь хоть бы только избили, да ушли. Размечтался. Их цель ведь извалять в грязи, унизить, морально уничтожить, выжить из собственного ума, поселить в него труса и падальщика.       Однако их интерес к безвольно скулящему телу, видимо, ослаб, а я даже выдохнуть свободно не могу. В глотке и носу кровь, затопившая все пути к лёгким. Лишь чудом я смог вдохнуть, ощущая острую резь в гортани, лёгких. Мне так больно. Неужели я и вправду это заслужил? Неужели я и вправду такой плохой человек, что не заслуживаю жить наравне со всеми?»       Нет. Не время сейчас об этом думать. Я должен сделать первый шаг навстречу тому, что меня ждёт. Должен. Какое же это слово паразит в наше время, но никто об этом не говорит, потому что с его помощью легче контролировать массу, любимых и в первую очередь себя. Только вот проблема людей в том, что у каждого это «должен» имеет разное значение. Ну вот. Я опять ударился в демагогию, вместо того, чтобы решать свои собственные проблемы, а не глобально мировые.       Сломать тот самый невидимый барьер, который встаёт комом в горле, когда нужно сказать самые важные слова близким людям, который парализует общество, когда надо выходить на митинги, было невероятно сложно. Шаг. Я сделал его. Я выдохнул. Мне всего лишь нужно забрать собственные документы из школы. Пусть смотрят. Они ничего мне не сделают. Они не догонят меня.       До чего я докатился. Сбегаю как последняя крыса, собрав свои пожитки. Кошмарно. Никогда не чувствовал себя настолько смущённым, зажатым в оковы железной девы общественного мнения. Уши пылают. Я, как любой нормальный человек, опустил голову и ускорил шаг, но очень быстро об этом пожалел. Резкая боль пронзила всё тело, предупреждая об опасности здоровью. Я снова сбавляю ход и представляю, как смешон со стороны. Я так же смешон, как избитая собака, уползающая то быстрее, то медленнее, для людей, которые минуту назад метали в неё острые тяжёлые камни.       Хватит. Нельзя думать об этом, не тупи, а иди так, как идёшь. Не подстраивайся под свой собственный страх, Миша! Иногда мне так хочется себе вмазать. У всех такое бывает? Кстати, ещё одно слово паразит, которое не вписывается в нормы обычных людей. Нельзя. И ведь никто не задумывается, когда говорит это слово, что именно оно для него обозначает. Почему нельзя-то? Потому что это неправильно? А что правильно? 70 лет назад правильно было унижать чернокожих в Америке. Чуть больше 100 лет у нас было правильно избивать крепостных и не считать их за людей. Что правильно в этом мире, если мы сами себе противоречим?       Я совсем не заметил, пока размышлял, как дошёл до кабинета, с которого всё началось. Так странно сейчас смотреть на прикрытую дверь, которая отделяет меня от стаи волков, которые готовы бороться за кусочек плоти до смерти. Осторожно постучал в дверь, дожидаясь, когда подойдёт учитель и выглянет из класса. Мария Владимировна. Слишком правильная для жизни, слишком правильная для обучения людей, слишком недвижимая заросшая статуя. Когда-то она была идеалом для Советского общества, но сейчас она лишь живое напоминание о прекрасном скульпторе давно ушедших лет.       Эта её правильность не дала мне уйти просто так. Она затащила меня почти силком в класс, чтобы я попрощался со стаей шакалов, среди которых неведомым образом затесался мой гордый лев. И снова наплыв воспоминаний. И снова я не могу дышать от ужаса. И снова в глазах мутно. Я не могу смотреть на Даню. Я не могу смотреть на них. Я не могу смотреть на Марию Владимировну. — Стоп! Кто это?! Кто это, я вас спрашиваю?! Тебя не должно быть здесь! Уходи! Убирайся! — Я увидел тебя! Заметил! Натаниель! Не смей так улыбаться! Не смей смотреть на него! Он ничего не сделал!       Все смотрят на этого придурка пусто, будто в упор его не замечая! Что происходит?! Почему они все с таким страхом смотрят на меня?! Почему они встают со своих мест?!       Бежать.       Мне надо бежать.       Но куда? Точно, на крыше они меня точно не достанут! Они не догонят меня! Нат не догонит меня! Он не догонит!       Быстрый бег только ухудшал моё состояние, но если я не сбегу от этих психов, я умру быстрее. Пролёт, ещё один. Третий этаж. Люк. Вот она! Свобода! Но куда дальше? Неужели я загнал себя в тупик? Миша, ты кретин! Долбоёб! Чёрт, их шаги уже близко. Нужно что-то предпринять, но что? А если попытаться по лестнице пожарной спуститься? Точно! Должно получиться! Я должен справиться. — Ай-ай-ай, Мишенька. Так позорно сбегать? Какая мерзость, — и опять Натаниель. Да что этому придурку от меня нужно? Почему он тоже здесь?       Красноволосый маниакально улыбнулся и с ужасающе медленной скоростью направился ко мне, цокая небольшими каблуками. Отступать было некуда, ведь сзади только отцветшие клумбы нашей школы и промёрзлая земля. — Ты всё же набрался смелости зайти в это здание? Что ж… похвально. Больше мне действительно нечего сказать. Кроме того, что ты ничего не можешь сделать нормально! Я говорил тебе не приближаться к Дане! Говорил?! — его голос, взгляд, резкие хаотичные движения заставляли вздрагивать и холодеть от ужаса. — Тебя все ненавидят! Все! Мать! Отец! Даня! Я! И самое главное ТЫ! Ты ненавидишь себя! Так почему другие должны тебя любить! Они будут ненавидеть тебя до гробовой доски, потому что ты слабак, который никогда не сможет полюбить себя! Ты жалкий, потому что хочешь, чтобы тебя жалели! Так зачем миру нужна такая дрожащая тварь, которая зависит от чужих слов больше, чем от реальности! ТЫ. УРОДЛИВАЯ. КОПИЯ! Копия! Копия мнений и суждений, которые слышишь! Натаниель резко стал очень плавным, будто бы не он сейчас орал и мечтал избавиться от меня. Трясёт. Его спокойствие вгоняет в ещё больший ужас, чем был, когда тот орал во всё горло. Он обхватил моё лицо ладонями, заставляя смотреть в его горящие и в то же время тусклые глаза. — Скажи, зачем тебе это всё? Давай мы вместе очистим мир от нас самих? — как же успокаивающе звучит его голос. К горлу подкатил ком. Я не выдерживаю его натиска. Просто не выдерживаю. Он ведь прав. Он прав абсолютно во всём. Он знает то, в чём я боюсь признаться себе. Я так устал бороться. Как же болит сердце, но в этот раз не по физическим причинам. Просто такое чувство, что такой важный орган вывернули наизнанку и теперь я захлёбываюсь в собственной крови. По щекам текут горячие, почти обжигающие слёзы. Это поражение. Я не могу продолжать бой.       Нат осторожно стирает эти капли, но их не становится меньше. Они всё текут и текут. Я не могу остановиться. Как же мне сейчас хорошо. Подросток осторожно приобнял меня за плечи, проскальзывая по ним, словно змея, и развернул к свободе лицом.       Я чувствовал. Я чувствовал всё. Как ветер пошатывал нас, стоящих на самом краю. На той границе, что отделяла от самого опасного и главное страшного приключения. Как птицы ютятся под крышей, стараясь защитить новую, беззащитную душу. Как кошка перебегает дорогу, еле успевая поджать хвост. Как иронично. Я за всю жизнь не чувствовал себя более живым, чем сейчас, находясь на самом острие погибели.