Солнце и теплый ветер безумно приятно ласкали кожу. В такой день оставаться в стенах мрачного замка не то, что не хотелось, — было настоящим кощунством! Именно поэтому большинство учеников Хогвартса повылезло во время перемены во двор и резвилось себе там. Многие просто лежали на траве или сидели на лавочках, ничем особенным не занимаясь, просто наслаждаясь майским теплом, но некоторые были более активны — в основном, младшекурсники — и играли в свое удовольствие в какие-то подвижные игры.
На занятия возвращаться не хотел ровным счетом никто. Когда кто-то хвастливо заявлял «А у меня окно сейчас!», то непременно получал за свое хвастовство болезненный тычок в бок и пожелания всех несчастий: дождя, декана, завхоза и обнять Сару Криспино на глазах у ее брата. Некоторые, особо смелые ученики, собирались внаглую прогулять, но осуждать их за это было сложно даже отличникам — погода совсем не располагала к учебе.
Она располагала к тому, чтобы улечься в тени дерева на коленях своего соулмейта, разомлеть от того, как одной рукой он гладит тебя по волосам, и прикасаться щекой к другой его руке, к метке, которая связывала тебя с ним. Именно это сейчас и делал Виктор Никифоров и был самым счастливым человеком на свете.
— Юри, — выдохнул капитан слизеринской команды по квиддичу, невесомо касаясь губами запястья Кацуки и опаляя нежную кожу горячим дыханием. Так и подмывало провести по метке языком — просто для того, чтобы подразнить Юри. Подобные действия всегда вызывали в нем ужасное смущение, а на первых порах — смущение с долей отвращения. И реакция его была достаточно забавной, чтобы Виктор из чистой вредности продолжал иногда в самые неожиданные моменты пытаться облизнуть любимого. Он даже на укусы реагировал не так остро, так как же мог Витя упускать шанс?
С другой стороны, если он это сделает, то Юри непременно отдернет руку и столкнет Виктора с колен… Но все ж таки…
Невозможно удержаться.
Никифоров, крепко держа руку соулмейта, медленно и даже с наслаждением провел языком поперек запястья Юри. Реакция была ожидаемой.
— Ты чего творишь?! — возмущенно воскликнул Кацуки, немедленно прекращая все поглаживания, выдергивая пострадавшую руку из плена Виктора (едва не ударив того по носу) и вытирая ее о рубашку. О мантиях в такую погоду никто даже не собирался вспоминать.
— Балуюсь, — довольно ухмыльнулся Витя и принял сидячее положение.
Юри, разумеется, всегда был очарователен, но с этим румянцем и немного недовольным выражением лица — особенно. Виктор дразнил его, Юри злился, Виктор говорил, что Юри милый, когда злится, и от этого Юри злился еще больше. Такая милая маленькая игра, которая, как надеялся Виктор, никогда не закончится. Меньше всего на свете он хотел стать серьезным человеком, у которого сугубо бытовые отношения с его соулмейтом, из которых уже выгорела вся романтика, любовь и даже нежность. Впрочем, уж им-то это не грозило, да?
Виктор развернулся к своему парню всем корпусом и окинул его долгим внимательным взглядом, от которого Кацуки слегка напрягся и вжался в дерево, возле которого сидел. Витя хмыкнул. Несмотря на то, что они были соулмейтами и знали об этом едва ли не с самого поступления Юри в Хогвартс, их отношения начали в полной мере развиваться только сейчас. И то — японец жутко стеснялся и уговаривал Виктора все это не афишировать. Не то из-за каких-то комплексов, не то из-за природной стеснительности, не то по еще какой-то невразумительной причине Юри заявлял, что ему неловко, в первую очередь, похищать у Слизерина его звезду номер один, а во вторую — просто неловко. Мало кто в их учебном заведении успел обзавестись соулмейтом, некоторые образовывали парочки, но совсем не считаясь с выбором души, так что Юри просто не хотел выделяться. Никифоров этого всего слегка не понимал, нерешительность Кацуки его даже злила, потому что самому Виктору, напротив, хотелось заявить на весь мир, что Юри принадлежит ему. Но приходилось считаться с мнением стеснительной родственной души.
Когда-нибудь все узнают, но сегодня — не этот день.
— Тебе правда совсем-совсем это не нравится? — слегка обиженно спросил Никифоров наконец, подползая к японцу и нависая над ним. — Разве это не должно быть приятно? Вот у мамы в её эротических романах…
— Х-хватит, Виктор!
— Да лааадно, — лукаво протянул Никифоров, медленно потянув за узел галстука, расслабляя его. Кацуки этому жесту не придал особого значения — Витя был настоящим перфекционистом, когда дело касалось внешнего вида, и почему-то вечно был недоволен тем, как Юри повязывает галстук. И потому брал дело в свои руки — перевязывал, как ему нравилось. Но, похоже, в этот раз галстуку было не суждено стать идеально повязанным: Виктор развязал узел, но вместо того, чтобы завязать его снова, стянул несчастный кусок черно-желтой ткани с шеи соулмейта и положил его где-то рядом.
— Н-ну серьезно, — промямлил Юри, краснея еще пуще, когда Виктор расстегнул еще одну пуговицу на его рубашке и оттянул ворот в сторону. — Что ты делаешь?
— Просто подумал, что никогда не целовал тебя в шею, — сообщил Никифоров, наклоняясь. — Говорят, что облизывать шею — тоже приятно… Вдруг это тебе понравится?
И пока Юри не взорвался от смущения и не отпихнул его, Витя коснулся губами над самой ключицей, борясь при этом с желанием понаставить соулмейту засосов. Он его за это точно не простит, придется как минимум покупать в лавке Зонко насадку на метлу, выпускающую разноцветный дым, и выписывать извинения в воздухе.
Цепью нежных поцелуев Никифоров поднялся чуть выше, чувствуя, как дрожит Юри и как судорожно сжимает его плечи. Пора заканчивать, а то упадет от переизбытка эмоций в обморок. Наконец, Витя свершил то, чего хотел изначально — провел языком по шее до уха соулмейта под его слегка истеричные вздохи и нехотя отстранился. Стало жарковато. Кажется, он и сам покраснел.
— Понравилось? — спросил Виктор, ослабляя свой галстук, а потом и вовсе снимая его и укладывая рядом с другим.
К сожалению, Юри выглядел скорее напуганным, нежели довольным. Возможно, Никифоров совершил ошибку, решив поэкспериментировать практически у всех на виду — конечно, они сидели таким образом, что их видно не было, но ведь в любой момент любой желающий мог обогнуть дерево и застать голубков. И вряд ли в такой напряженной обстановке чувствительный во всех смыслах Кацуки оценил бы его поползновения.
— Прости, я не буду так больше, — стушевался Виктор. Дразнить — одно, а вот расстраивать Юри ему совсем не нравилось. — Ты не злишьс…
Кацуки вдруг подался вперед и поцеловал Виктора. Как всегда, робко, предлагая Никифорову перехватить инициативу, но слизеринец слишком растерялся и потому поцелуй не продлился слишком долго. Юри смущенно отстранился.
Справедливо будет сказать, что не один только пуффендуец выглядел здесь чрезвычайно мило с румянцем на щеках. Виктор и без того был баснословно красив, что признавали все в школе, а порозовевшие щеки придавали живости, красок его слегка холодной, почти скульптурной красоте. Кацуки улыбнулся. Теперь он, кажется, понимал, почему Виктору так нравилось его дразнить.
— Виктор, я… — начал он, но вдруг замолчал, а потом ахнул. — Я сейчас опоздаю на трансфигурацию!
— Трансфи… Черт! У меня же зельеварение!
Парни мигом встрепенулись, повскакивали, похватали галстуки, портфели и разбежались в разные стороны, уже на ходу приводя себя в порядок и надеясь, что все-таки успеют попасть в класс до звонка. Хотя Виктор-то еще ладно, зельеварение вел большой фанат квиддича и почитатель таланта Никифорова, так что ему опоздание простят. Что же касалось Кацуки — преподаватель трансфигурации не щадил ни женщин, ни детей, ни бобров.
***
— Милый галстук у тебя, Юри, — глумливо сказал Пхичит запыхавшемуся Кацуки, который таки успел ворваться в аудиторию прежде, чем до нее добрался учитель, и плюхнуться на привычное место рядом с другом.
— Ох, извини, на бегу завязывал, — неловко оправдался японец. Галстук и впрямь сейчас был похож скорее на тибетский «бесконечный узел», но не это было главное. Главное — его цвет, который Юри в панике не заметил ни когда схватил, ни пока завязывал, а сейчас разглядывать его было некогда. Надо было грызть гранит науки.
— Оно и видно…— прыснул Пхичит. — На перемене перевяжу тебе, горе мое луковое. Или, может, позвать Виктора, чтобы он перевязал? Заодно обменяетесь…
— Чего? Ты о чем?
— Ну так…
К сожалению, Чуланонту не случилось ничего объяснить своему другу, потому что именно в этот момент в класс таки вошел профессор Леруа. Знатоком предмета он был отличным, преподавал тоже хорошо, хотя и был строг и требователен, но был у него все-таки один минус: Жан-Жак. Именно так звали сына профессора. И Кацуки с Чуланонтом оставалось только благодарить небеса за то, что учился он не на их курсе. Потому что хватало и рассказов о расчудесном гениальном сыночке. Его присутствия они бы не выдержали.
— Практики сегодня не будет, расскажу кое-что про грядущий зачет, так что открываем тетради!
Юри и Пхичит послушно взялись за перья и склонились над пергаментами. Они учились уже на четвертом курсе, но, будучи магглорожденными и привыкшими к таким благам цивилизации, как авторучка и тетрадь, до сих пор толком не привыкли ни к перьям, ни к пергаменту. А еще, как и многие магглорожденные, они даже не думали расставаться со своими смартфонами. У них даже был свой собственный чат.
— Ох, святые кацудончики, — сдавлено промямлил Кацуки, когда, наклонив голову, увидел наконец свой галстук. Долбаный. Зеленый. С серебром. Галстук.
***
Виктор с гордо поднятой головой шел по коридору.
Он, в отличие от невнимательного соулмейта, сразу же заметил, что галстук не тот, но Кацуки слишком резво убежал, а сам Виктор…
Сам Виктор подумал, что это будет чрезвычайно мило и забавно, так что трепетно и аккуратно завязал на своей шее пуффендуйский атрибут, позволив себе даже опоздать на урок ради удовольствия полюбоваться на себя в висевшее в коридоре зеркало.
Да и потом, даже если бы он не заметил, у него были не такие деликатные сокурсники, как у Юри.
— Ты в Пуффендуе, что ли, теперь? — шепотом спросил Крис, когда Виктор извинился за опоздание и примостился у котла рядом с когтевранцем.
— Ага. Надоели, знаешь ли, слизеринские рожи, хочется тепла, любви и вкусных булочек.
— О, я, кажется, даже знаю, чьих именно тепла, любви и булочек. Рискну предположить, что один несчастный четверокурсник сейчас разгуливает в твоем зеленом галстуке?
Вместо ответа Виктор подмигнул.
После занятия Никифоров не спешил снять галстук или поменяться с соулмейтом обратно. Он медленно вышагивал по коридорам замка, наслаждаясь обращенными на него взглядами. Он знал, что Юри, скорее всего, снимет слизеринский галстук и спрячет куда подальше сразу же, как обнаружит, что надел не тот, но как же Виктору самому хотелось покрасоваться! Это ведь именно то, о чем он мечтал — показать всем, что между ним и Юри что-то есть. О, Никифоров не сомневался, что Кацуки скоро вычислят. Многие уже начали яростно высматривать кого-то, кого раньше не видели в рядах Слизерина или, на худой конец, человека без галстука вовсе.
И нашли. Через пару минут Никифоров таки наткнулся на своего несчастного соулмейта, явно не понимающего, чего на него все пялятся, если галстук он снял и спрятал в сумку. Виктор довольно улыбнулся.
— Юри, милый, — позвал он. — Как думаешь, закончить нам этот маскарад или стоит проходить так оставшийся день? По-моему, это забавно.
— Только тебе забавно. Давай меняться назад, — умирая от смущения, сказал японец и достал из сумки вещицу Виктора.
На них уже почти никто не глазел. Все решили, что это очередная звездная шуточка Никифорова, который захотел, видимо, махнуться не глядя с кем-нибудь факультетской атрибутикой. На что тут смотреть?
— Как скажешь, — покорно ответил Витя, ослабил петлю на галстуке и, сняв аксессуар и накинув его на шею законного владельца, затянул обратно. И только после того, как поправил еще и воротник рубашки, слизеринец изволил принять из рук соулмейта свой собственный галстук.
— Иди, а то опять на урок опоздаешь, — сказал Никифоров, нежно глядя на парнишку, который кивнул и убежал восвояси.
Ну что ж. Можно считать, что они спалились и перестать все скрывать, или нет?
Нужно будет поговорить об этом.
